- Проклятая погода! - воскликнул Доминик, встряхивая крылатку, и тут в дверях гостиной он увидел улыбающуюся Анжелику. - Какого черта ты тут делаешь?! - зловеще сверкнув глазами, воскликнул он. - Я ведь сказал, что не желаю видеть тебя сегодня.
- О, ради Бога, не сердись, Доминик, - взмолилась Анжелика, ластясь к нему и помогая снять сюртук. - Войди в гостиную. Ты, должно быть, страшно продрог и весь вымок. Я приготовила твое любимое вино.
- Будь любезна ответить на вопрос, - стряхнув с плеча ее руку, Делакруа проследовал в гостиную.
- О дорогой, - вся трепеща, пробормотала Анжелика, - прошу тебя, не сердись, дорогой. Просто я подумала, что в такой дождь ты скорее всего не придешь. А кроме того, я не смогла придумать, куда пойти. Обещаю, не стану тебе мешать.
Не выйду из этой гостиной или даже, если хочешь, из кухни. - Продолжая нервно тараторить, она подала ему бокал с вином. - Это ведь твой дом, Доминик, и у меня и в мыслях нет совать свой нос в твои отношения с.., с дамой.
Делая первый глоток, Доминик хмуро посмотрел на Анжелику поверх бокала. И впрямь не очень разумно выгонять се из дома в такой гнусный день. Тем более что она действительно всегда проявляла безупречную деликатность во всем, что касалось его дел. Делакруа сделал еще один глоток и нахмурился сильнее.
- Что это за вино? - Взяв в руки бутылку, он пристально посмотрел на этикетку. - Должно быть хорошим. Эта партия "Риохи" была недурна.
- Плохое вино? - испуганно засуетилась Анжелика. - Наверное, показалось? Попробуй еще.
Доминик попробовал, потом поднес бокал к свету.
- Мути нет, но что-то не так. Не открывай больше бутылок из этой партии, пока я не проверю. - И поставил бокал на поднос, в котором оставалось еще около трети, явно не собираясь допивать вино.
"В следующий раз нужно будет выбрать вино с более резким запахом", решила Анжелика. По крайней мере недовольство ее присутствием несколько растворилось в дискуссии о вине, к тому же Доминик выпил достаточно. Она подошла к покровителю, просунула руки ему под сюртук и провела пальцами по груди, ощутив тепло под тонкой льняной тканью сорочки.
- Принести тебе что-нибудь еще, пока Не приехала твоя гостья?
Грудь Анжелики, тесно прижимавшаяся к нему, тяжело вздымалась, и, опустив глаза, Доминик увидел под слоем румян и пудры ее хорошенькое личико, ряд жемчужных зубов, выпуклость грудей, приподнятых корсетом так, что соски почти выглядывали из выреза. Ничего не ответив, он подошел к окну и выглянул на улицу. Стоя спиной к Анжелике, капер не заметил, какой злобой вспыхнули ее глаза и как искривились губы при столь демонстративном пренебрежении ее чарами.
"Женевьева, - думал меж тем Доминик, - конечно, не решится выйти из дома в такой ливень". Ломая голову, как бы помочь ей, он даже подумывал, не поездить ли по улицам в экипаже туда-сюда, чтобы поискать фигурку в цветастом платье. Но даже если предположить, что Женевьева бросит вызов природе, как догадаться, по какой из многочисленных улиц пойдет она с Ройял на Рэмпарт-стрит? Словом, занятие окажется бессмысленным. А если он разминется с ней, и Женевьева не застанет его дома? Черт побери! Делакруа вдруг понял, как ему нестерпимо хочется увидеть ее, и немедленно. Для Доминика было крайне неожиданно не только то, что он так страстно желает свидания с женщиной, но и то, насколько его пугает вероятная невозможность этой встречи.
- Сайлас! Возьми зонт и поищи ее. На ней будет платье служанки и тюрбан.
Не слишком точное описание, но больше он ничем не мог помочь слуге. Сайлас беспрекословно надел мокрый клеенчатый плащ и стоически отправился патрулировать улицу.
- Она промокнет до нитки, - с сочувствием сказала Анжелика. - Я приготовлю пунш, чтобы твоя дама не простудилась.
Наградой ей был благодарный взгляд.
- Это очень благородно с твоей стороны, Анж. Приготовь на всякий случай.
Стараясь скрыть победную улыбку, Анжелика отправилась на кухню. Доминик и не задумался над тем, почему это квартеронка так охотно предложила свою помощь и, казалось, не испытывала ни малейшей ревности. "Но с другой стороны, почему он должен думать об этом? - с горечью напомнила себе Анжелика. - Он ведь не сомневается, что его официальная содержанка не имеет права возражать, как бы он ни поступал". В конце концов, за то, что она ему давала, Доминик обеспечивал ее. Это было обыкновенное соглашение, испокон веку практикующееся в обществе, и, если женщина, заинтересована в том, чтобы оно действовало и дальше, она не должна предпринимать ничего, что могло бы разозлить ее благодетеля. Если только у нее нет способа завладеть и его телом, и его душой. Только тогда в ее власти будет изменить соотношение сил.
***
Подняв фонтан брызг, Женевьева перескочила через глубокую лужу и выругалась: ее туфли наполнились водой. "Нужно быть сумасшедшей, чтобы решиться на такое, но если бы я осталась дома еще минуту, слушая, как Элиза и Элен обсуждают воланы и рюши, то грохнула бы что-нибудь об пол - быть может, одну из тех бесценных французских статуэток, которые принесла в дом моя мать как часть своего приданого и которые стали бы частью моей собственности", угрюмо думала Женевьева. Ее вспышки Гнева, как и вспышки ярости ее отца, всегда, хоть и ненамеренно, имели пагубные последствия в отличие от Элизиных. Та начинала плакать и бушевать, однако не нанося ни малейшего вреда имуществу и всегда вызывая огромное сочувствие у окружающих.
За обедом Женевьева получила от отца разрешение на визит к урсулинкам и должна была немедленно сообщить об этом Доминику. Капер может отправиться на озеро Борн один. Теперь он знает, где находится бухта, и Женевьева в качестве проводника, в сущности, ему уже не нужна. Он, несомненно, бывалый мореход, чтобы вообще нуждаться в чьей-либо помощи.
Несмотря на плотную накидку, которую ветер то и дело грозил сорвать, миткалевое платье промокло насквозь, и потемневшая юбка прилипала к ногам. Из тюрбана, наполнившегося водой и осевшего почти на глаза, ей на спину стекала холодная струйка. Женевьева не могла припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала себя так гадко.
Она свернула с улицы Урсулинок на Рэмпарт-стрит, и воспоминание о своей спальне, горячей ванне и Табите, хлопочущей вокруг с пушистыми махровыми полотенцами и горячим чаем, накатило на Женевьеву с, неодолимой силой.
Она замерзла, промокла и чувствовала себя слишком несчастной, чтобы встречаться сейчас с незнакомыми людьми. А Доминик Делакруа, если оставить в стороне одно существенное обстоятельство, был незнакомцем. Почему, собственно, она вообразила себе, что Доминик отнесется к ней сочувственно? Вполне вероятно, он рассмеется и скажет, будто никак не ожидал ее в такую непогоду, так что сама, мол, виновата.
Жалко шмыгнув носом, она остановилась посреди реки, в которую превратился тротуар. Надо вернуться домой. В конце концов, потребность в упражнениях и прогулке на свежем воздухе уже удовлетворена. Но в тот момент, когда она повернула назад, послышался голос:
- Мадемуазель! - Женевьева резко обернулась и увидела, что ей навстречу спешит некто в клеенчатом плаще и с огромным зонтом. - Мадемуазель, следуйте за мной, пожалуйста.
Это был Сайлас, тот самый похититель, который не проявил ни малейшей щепетильности в выборе средств, когда утихомиривал ее. "Правда, он всего лишь выполнял приказ, это Доминику недостало щепетильности", - напомнила себе Женевьева. Слуга подошел и поднял зонт над ее головой. И хотя прикрываться зонтом уже поздновато, но отказаться было бы нелюбезно.
Они дошли до дома, у порога которого плескалась бурлящая на тротуаре вода, и Сайлас стукнул молоточком. Дверь в тот же миг распахнулась, и на пороге появился элегантный, причесанный волосок к волоску Доминик, который сказал именно то, что она боялась услышать и чего он вовсе не собирался говорить:
- Глупая девочка! Что заставило тебя выйти из дома в такой ливень? Ты выглядишь как мокрый котенок! - В голосе Делакруа ей послышалось скорее раздражение, чем радость, и это было уже чересчур.
- Мне нужны упражнения на воздухе, - огрызнулась она, поворачиваясь, чтобы уйти.
- Вернись! - Доминик схватил ее за руку и втащил в холл, мокрую и униженную. - Ты никуда не уйдешь, а отправишься наверх и примешь ванну. - И, подталкивая ее к лестнице, давал распоряжения Сайласу:
- Немедленно принеси горячей воды и пунша.
Женевьева вопреки тому, чего желала больше всего на свете, все-таки попыталась освободиться от обнимавшей ее за талию руки и сердито оглядывалась по сторонам. И тут ее глаза встретились с устремленным на нее взглядом Анжелики, которая стояла в дверях гостиной, наблюдая за происходящим с враждебным недоумением. Толкая вверх по лестнице упирающуюся, совершенно мокрую Женевьеву, Доминик вовсе не выглядел как умирающий от любви человек, что, впрочем, не удивило Анжелику: кому понравится растрепанное, заляпанное грязью, одетое в какие-то жуткие тряпки существо. Может быть, ему просто от нее что-то нужно и таким способом он пытается получить желаемое? Женевьева довольно беспомощно отбивалась от Доминика, зная уже, что сопротивляться бессмысленно.
- Не будешь ли ты любезна делать то, что тебе велят, Женевьева, повелительно сказал Доминик. - Не заставляй нести тебя, потому что тогда и я промокну. И если ты не сбросишь мокрую одежду, то заработаешь воспаление легких.
- Если мне будет позволено вернуться домой, я там и переоденусь! закричала она в ответ. - Я пришла сюда вовсе не затем, чтобы со мной обращались как с ребенком.
Доминик только усмехнулся:
- Ну разумеется, нет; Я прекрасно знаю, зачем ты сюда пришла, и мы непременно займемся этим в свое время. - И снова по-хозяйски подтолкнул ее.
Женевьева, к своему великому стыду, почувствовала, что краснеет. Спотыкаясь, гостья пошла наверх, справедливо решив, что дальнейшее сопротивление поставит ее в еще более неловкое положение. Она все еще чувствовала спиной взгляд квартеронки.
- Ты обещал, что Анжелики не будет дома, - упрекнула Женевьева, сознавая, что в этом-то уж она точно права.
- Да, прости, - небрежно извинился он, вталкивая ее в спальню. - Анжелике некуда было пойти в такой дождь. Ты ей не мешаешь, и она, разумеется, не будет мешать тебе, так что не думай о ней. - Развязав шнурок капюшона, Доминик снял с Женевьевы тяжелую от воды накидку. - Вылезай немедленно из этих тряпок. Я отдам их Сайласу, и он их высушит на кухне.
- Но в чем же, Господи, я тогда останусь? - не без сарказма спросила Женевьева, снимая тюрбан и встряхивая потемневшими влажными волосами. - В любом случае ничего Анжеликиного я не надену.
- Нет, конечно, - согласился он с пугающим спокойствием. - Ее вещи тебе велики. - Крутанув ее, словно волчок, он расстегнул крючки на платье и стянул его вниз. - Теперь сними его.
- Да, но что я надену? - повторила Женевьева, переступая через кучу ярких тряпок, прилипших к мокрым щиколоткам.
- Не вижу необходимости, чтобы ты вообще что-нибудь надевала, - ответил Доминик весело и стащил с Женевьевы сорочку.
Он взял в ладонь ее прохладную округлую грудь и стал ласкать сосок, пока тот не превратился в твердый, тугой бутон. У Женевьевы перехватило дыхание. Острое ощущение, появившееся у нее внизу живота, было почти болезненным, и руки ее невольно взлетели и обхватили его мощные плечи. Она чувственно облизнула верхнюю губу. Этот столь выразительный знак растущего желания не ускользнул от Доминика - в бирюзовых глазах вспыхнул огонь ответной страсти. И тут раздался громкий стук в дверь.
- Одну минуту, Сайлас, - со скорбной улыбкой произнес Доминик и с явным нежеланием освободил грудь Женевьевы из мучительно-сладкого плена. - Снимай это, живо. - Большим и указательным пальцами он взялся за шнурок, стягивавший на талии панталоны, и те упали к ее ступням. Бросившись к шкафу, он выхватил оттуда какое-то шелковое одеяние с парчовыми кистями и накинул ей на плечи. Это будет подходящим прикрытием.
Женевьева хотела снова заявить, что не станет надевать одежду Анжелики, но Доминик разрешил Сайласу войти, и пришлось повернуться спиной к двери, поспешно просовывая руки в рукава. Тут ей стало ясно, что халат не мог принадлежать Анжелике. Рукава доставали ей почти до колен, и обернуться в этот наряд она могла бы по крайней мере раза три. Ноги ее путались в складках, ниспадавших на пол и образовавших вокруг некое подобие многоцветного шелкового моря. Поэтому Женевьева и стояла неподвижно лицом к стене, пока у нее за спиной шли какие-то приготовления.