- Против вас, против истинной веры, против нас всех!
- Однако, если это делается тайно, герцог Анжуйский вполне может ничего не знать, - тихо вставил Сесил.
Уолсингем криво ухмыльнулся:
- Тогда он просто марионетка, пешка в руках своей кровожадной мамаши, детоубийцы Екатерины, - и не пара английской королеве!
Раз, три, девять, пятнадцать...
Я чувствовала, как стынет пот у меня на лбу, считала кивки своих советников, глядела в их непреклонные лица, и с досадой теребила зеленую бязь скатерти.
- Значит, я, единственная из женщин, должна оставаться незамужней, бездетной и мне не суждено держать в объятиях младенца, зачатого в любви и уважении? - рыдала я.
Никто не ответил. Однако, когда монсеньор пришел откланяться перед отъездом во Францию, все понимали, что он не вернется. Я надела ему на палец алмазное кольцо и в слезах поклялась, что выйду или за него, или ни за кого.
По крайней мере я сдержала обещание.
Было ли все это шарадой, разыгранной для блага Англии? Или он и впрямь был моей последней надеждой обрести любовь, потомство, женское счастье?
И то и другое.
А теперь?
Теперь мне сильно-сильно-сильно за сорок, столько же, сколько было Марии, когда та носила под сердцем смерть в тщетной попытке родить мужу сына и вернуть его любовь.
С каждым месяцем обычное женское у меня убывало, меня бросало то в жар, то в холод, чувствовалось приближение климакса и становилось ясно мне уже не родить.
Даже эта дармоедка Мария, моя шотландская кузина, рожденная, чтобы тянуть соки из других, даже она отдала свой долг природе, у нее есть сын.
И у Дуглас.
У Леттис есть Робинова любовь, у Дуглас - ребенок, его единственное дитя, его сын, а я опять-таки бездетна.
Бездетна.
Бездетна.
Бездетна.
Лежала ли я в полусне, или то был страшный сон наяву, когда в коридоре заголосили и заколотили в дверь: "Королева! Разбудите королеву!
Скажите ей, умер лорд Лестер!"
Глава 4
Господи, за что мне такие муки?
- Как умер? Говори, болван, или ты сам умрешь!
Я держала лепечущего придурка за горло и тыкала ему в шею кинжалом его собственным, наверное? - кровь бежала по воротнику, все вокруг замерли в безмолвном ужасе.
- Пощадите меня, мадам, - выговорил он, ни жив ни мертв со страху, пожалейте, я ничего не знаю!.. Только то, что он был при смерти, когда мне велели во весь опор скакать к вам с вестью!
С вестью о смерти.
***
- Эй, седлайте! Ее Величество требует лошадей!
- Мадам, путь не близкий!
- Трогай, болван, трогай!
***
Меня учили, что Господь не посылает нам непосильных испытаний. Мы с моим Лягушонком не составили бы счастливой четы. Жена бы из меня не вышла, тем более - мать; не знаю, на чем основывалась вера Берли в будущего наследника, потому что жизненные соки во мне усыхали, я бы уже не смогла подарить Англии принца. А мой Анжуйский, хоть и принц, не достиг и половины моих лет - где мальчишке оценить женщину в расцвете сил?
Да, время спеть: "Прощай, любовь!"
Прощай - вот оно, то самое слово.
Прощай, любовь.
Прости, мой Лягушонок, прощай, последняя молодость. Теперь мои двадцать лет - лишь отголосок мечты. Замужество тоже; хотя те браки, что я видела - Екатерины с лордом Сеймуром, сестры Марии с королем Филиппом, отца с моими мачехами! - худшему врагу не пожелаешь такого счастья, верно?
***
- Что? Нет, я ничего не просила.
Стремянный, остановивший возле меня лошадь, поклонился. Это кто-то новый? Видела ли я его прежде!
- Как Ваше Величество пожелает.
- Скоро ли Уонстед?
Он наклонился, потрепал коренастую лошадку по ушам:
- Если лошади не устанут, к вечеру будем в доме милорда Лестера.
***
Прощай, любовь.
Прощай, замужество.
И дети, скажете вы? Да что о них?