О Господи, да! И недостает его именно таким, каким он был! Мне недостает того Робина!
***
Как нужен мне был Рели, когда пришли первые сообщения из Нидерландов. "Ваш вице-король держит поистине королевский двор, он окружил себя всяческим великолепием", - наивно докладывали мне.
- Что? - взорвалась я. - Мы выколачиваем деньги, сто, двести, триста тысяч фунтов, а он держит двор? - Я обратилась к письму: "И вскоре, как мы слышали, прелестная вице-королева прибудет разделить его труды и заботы..."
Жгучая досада пронзила меня в самое сердце.
Он послал за ней! Они будут изображать короля и королеву - на мои денежки!
Я с силой запустила в стену бокал, он разбился вдребезги.
- Вернуть его! - воззвала я к Берли. - Отобрать все титулы, швырнуть вместе с волчицей Леттис в ближайшую тюрьму!
- Нет, Ваше Величество, - успокаивал Берли.
"Леди, пощадите, - молил Робин в письмах. - Ежели Вы недовольны, она не приедет!"
"Вы больше не вице-король!" - посылала я с самым скорым гонцом.
"Тогда позвольте мне остаться последним из Ваших слуг! - доставляли мне еще быстрее его пресмыкательства. - Оставьте здесь Вашим конюхом, чистить лошадиные копыта..."
Пришлось оставить его, надо было сдерживать испанцев. А мне пришлось простить.
"Роб, - писала я в слезах, пресмыкаясь не хуже его, - летнее полнолуние помутило мой разум, я не владела собой. В мечтах я продолжаю беседовать с тобой и шлю печальное "прости" моим всевидящим очам, что бдят ради меня. Да хранит тебя Господь от всякого зла, да спасает от всех врагов. Прими миллион благодарностей за труды и заботы. Всегда та же, ER".
***
Да поможет мне Бог...
Но у меня оставался Рели!
Не назло ли Робину (я знала, как он будет досадовать, когда летучая молва достигнет Европы) пожаловала я Рели богатую винную монополию, подарила городской дом, произвела в рыцари? Мой новый сэр Уолтер рыдал у моих ног и клялся, что откроет для меня новые земли и назовет их "Виргиния" - земля девственницы. Дурацкая юношеская похвальба, но и она меня утешала.
Я отчаянно нуждалась и в юности, и в утешении - старость и даже худшее внезапно постигли почти всех, кто был мне близок. Из Франции сообщили, что мой Лягушонок, моя последняя любовь, герцог Анжуйский, скончался от удара, и я его оплакала. Даже Хаттон выглядел на сорок, а Робин, Господи помилуй, ведь он мой ровесник, моих лет - ему тоже полета! - которых при мне и шепотом назвать не смели, но которые рифмовались со всем, что угнетало меня в это тяжкое время: "казна пуста" и "на уме суета".
Полета!
Ненавижу!
И хватит об этом!
***
- Парри, убери эту жуткую штуку, она живая, глянь, трясется, как кабаний зад!
Яростно обмахиваясь, я глядела в зеркало. Заботливые руки копались в рыжих кудрях - там поддернут, тут расправят.
- Мадам, перрюке - самое роскошное, что носят леди во Франции...
- Чтоб тебе, Парри!.. Не перечь, называй вещи своими именами, эта штука - парик! Мне, по-твоему, нужен парик?
А если и так, немудрено, после всех пережитых скорбей, таких, что и долготерпеливый Иов принялся бы рвать на себе волосы! Но ведь этот зуд кое-где под волосами, конечно, пройдет с весной?
- Просто улучшенные накладки из волос, мадам, мы ими пользовались и раньше, чтоб немножко подправить природу.., как только девушка закончит с притираниями и нанесет румяна...
- Слишком много!
Слишком много всего - нависшая копна рыжих завитушек, кармин и кошениль на щеках, под ними белый свинец и бура поверх персиковой пудры, шеллак и гуммиарабик... - но главное, слишком много надо скрывать, слишком много морщин, слишком много прожитых лет!
***
Мне недоставало Робина, я жаждала его возвращения, ибо в зеркалах его глаз я не видела своих лет. И месяца не прошло, как мне грубо напомнили, как меня ненавидят, как враги мои, исполненные злобы и зависти, выжидают и строят бесконечные козни.
Однажды, когда я одевалась для присутствия, из прихожей донесся странный шум, а затем гневные крики моих лордов.
- Проклятие, как ее от такого защитить? - сердито и громко возмущался Оксфорд. - Ее Величество не может всякий раз выходить на люди в кирасе! Что она, Боадицея, что ли, королева-воительница?
Голос Уолсингема звучал не меньшей страстью:
- Придется стать!
Отшвырнув фрейлин, я бросилась к дверям:
- Что стряслось?
Ко мне повернулись десять, пятнадцать бледных лиц - горстка моих лордов, стражники...
- Как это вы не можете меня защитить?
Молчание.
Хаттон заговорил первый:
- Ваше Величество слишком уязвимы для нападения. Неусыпный надзор...
- Неусыпный надзор?
Что, опять Вудсток, домашний арест при Марии?
Я не выдержу.
- Лучше умереть, чем жить - в тюрьме!
Оксфорд напрягся: