Но нельзя не рассказать о книге, которую недавно прочла - "Пророк Иеремия" Кестина. Эта книга произвела на меня огромное впечатление. Своим отношением к {159} еврейству эта книга очень актуальна. Она вникает и углубляется в проблемы еврейской религии, рисуя облик пророка, который не может не произвести впечатления. Для меня эта книга имела двойную ценность, так как она выражает мое восприятие религии. Еще до того, как я познакомилась со взглядами пророков и сутью еврейской религии вообще; еще до того, как кто-то просветил меня и научил всему этому - я инстинктивно противилась пустым религиозным формам и искала подлинную сущность, чистую мораль, находящую свое выражение в делах. Само собой разумеется, что я лишь искала, однако, не всегда находила свой путь, но во всяком случае, я пыталась. Молиться по трафарету я не могла, да и сегодня не могу и не хочу. Но беседу человека с Творцом, которую проповедует пророк, я тоже открыла для себя. Я ищу внутреннюю и прямую связь - не без сомнений и не без колебаний. Но я не примирюсь с общепринятой формой, мертвой и выкристаллизованной мыслью, которая далека от меня. А книга все ото выставляет как требование и потому гак много говорит моему сердцу. В не. котором смысле такое же впечатление произвела на меня книга Бубера.
Я, во всяком случае, испытываю глубокое удовлетворение от каждой книги, которая обращена к моему сердцу, непосредственно ко мне. В этой книге есть исторический взгляд на судьбу еврейского народа на религиозно-нравственном фоне, на его отношение к союзу с Богом как {160} пути к чистой жизни. Все излагается очень последовательно, логично и так просто, что думается, каждый младенец может это понять и сделать соответствующие выводы.
27.11.1940
Пароход с нелегальными иммигрантами причалил к берегам нашей страны. Англичане не разрешили им сойти на берег, якобы, из стратегических соображений - из опасения, что среди них есть шпионы. Пароход затонул, часть людей погибла, части удалось спастись, и их вернули в Атлит. Я себя спрашиваю: где же правильный путь? С человеческой точки зрения нет никаких сомнений. Сам собой рождается возглас: дайте им сойти! Разве мало тех страданий и мучений, которые они натерпелись?
Вы снова хотите отослать их в отдаленное и заброшенное селение "до конца войны"? Они прибыли к себе домой, они хотят отдохнуть, и кто вправе их задерживать?
14.12.1940
Пароход с иммигрантами отправили в Новую Зеландию. Демонстрации и сопротивление не помогли. Весь еврейский народ Палестины единодушно требовал оставить их в стране. Но пароход тайно отчалил - это произошло ночью - от берегов Хайфы. Что к этому можно добавить? Каковы наши чувства как людей и как народа? Спрашивается: Д о к о л е?
{161}
2.1.1941
Снова Новый год. Если я намерена отчитаться, то должна расчленить два мира и отделить внешний от внутреннего. Внешний мир - шумный и бушующий, весь он в крови и бесцельных разрушениях. Внутренний мир спокоен. Продолжение начала пути через внутреннюю перестройку. Начало прояснения мировоззрения, более острый взгляд. Я отметила лишь начало. В будущем году надеюсь на прогресс в этом отношении. А на что можно надеяться в "том" мире? Я думаю, что можно надеяться на усиление Англии, но как это повлияет на наше положение - трудно сказать. Я боюсь судить о стране, т. к. далека была от всех активных действий и, может быть, поэтому думала, что в стране царит бездеятельность. Но нет сомнения, что упущения и бесчисленные ошибки уродуют нашу жизнь.
Еще пару слов о себе. Несколько дней болела желтухой. Теперь совершенно здорова. Но вот что меня больше всего беспокоит: снова у меня покалывает в сердце. Меня страшит мысль, что, может быть, это от больного сердца. И не потому, что я боюсь умереть молодой (верно, что я по-настоящему люблю жизнь). Но больше всего меня пугает, что это может определить мой жизненный путь, и я не смогу свободно выбрать для себя профессию. Я еще не беседовала с врачом, я все откладываю этот разговор. Хочу сама себя успокоить, что все это пустяки. Это называется "страусовой политикой"...
{162}
25.2.1941
Надо немного остановиться на вопросе об Алексе. Возможно, правда, что это больше "его" дело, чем наше общее. В минувшем месяце кое-что произошло, и если я об этом не написала ни слова, то не только потому, что я была очень занята своей работой в инкубаторе и т. д., но и потому, что трудно мне писать о вещах, которые мне самой пока не ясны.
Я знакома с ним уже около года, но лишь в последнее время мы стали часто встречаться. Мне совершенно ясно, что я ему нравлюсь, и что его намерения очень серьезные. Что мне не ясно, или, может быть, ясно, и все же нуждается в объяснении, - это мое отношение к нему. Алекс - человек прямой, достойный, хороший, любит меня, но я совершенно убеждена, что он не подходит мне с точки зрения образования, взглядов, интересов. Я могла бы с ним прекрасно жить, это была бы легкая жизнь, но не счастливая.
Теперь он говорил со мной очень серьезно, Что он любит меня и хочет на мне жениться.
Я ему сказала, что я его очень ценю, но, кроме уважения, других чувств к нему не испытываю. И все же, я не смогла сказать ему это с полной уверенностью, многое еще под вопросом. Он меня время от времени навещает, и я просила его обождать некоторое время моего окончательного ответа.
12.4.1941
Нет. Я не могу. Я вроде пустого сосуда или, говоря точнее, дырявого сосуда, и все, что в него {163} наливают, вытекает наружу. Нет смысла ни в чем, что я делаю. Я нуждаюсь в людях, но только в таких, которые были бы мне близки по мыслям и чувствам. Даже не в людях, а в одном человеке. Я боюсь, что у меня внутри есть какой-то тайный термостат, который не позволяет мне в достаточной мере нагреваться и охлаждаться. Это однообразная температура хороша, чтобы выводить цыплят и подходит для развития зародышей в яйце, но она губит молодого человека.
Почему я так одинока? Недавно я вечером гуляла по мошаву. Это была чудесная ночь, звездная. Маленькие огоньки сверкали по краям широкой дороги и посередине. До меня доносились звуки музыки, песни, обрывки разговоров, смех. И я слышала собачий лай, как будто издалека, издалека. И дома казались мне далекими, а близки были лишь звезды. И вдруг меня охватил страх: куда склоняется моя жизнь? Я так буду ходить одна по ночам, глядеть на сверкающие звезды и думать, что они близки мне, и не слышать песен, разговоров, смеха, которые раздаются вокруг, и не сверну с дороги, чтобы заглянуть в один из этих маленьких домов ? - Что я должна выбрать: слабые близкие огоньки, которые прорываются ко мне из щелей а домах, или далекий блеск звезд? И самое скверное: когда я со звездами - я тоскую по маленьким огонькам, а когда я захожу в один из домов, меня страстно влечет небесная ширь. Есть во мне какая-то неудовлетворенность, колебания, {164} неуверенность и недостаток веры.
Иногда я чувствую себя как посланец, на которого возложена какая-то миссия. Какая именно - мне не ясно (ведь у каждого человека на земле - своя миссия). Я как бы чувствую долг перед людьми, будто я должна что-то для них сделать. А иногда мне кажется, что все это глупости. Какой смысл в усилиях одиночки ? И почему именно я ?
С домом прекратилась письменная связь. А война все расширяет свои границы. И по отношению к ней я почти равнодушна. Я просто боюсь сама себя. Хотелось бы плакать или смеяться, но от всего сердца, чувствовать.
23.4.1941
Югославия пала. Из Греции отступают англичане. И атаки - тяжелые бои в Ливии, итоги которых пока неизвестны. А в нашей стране - застывшая беспомощность, отсутствие понимания и воли. Все говорят о политике. Все знают, что фронт приближается, но никто не осмеливается задать вопрос : что будет с нами, если сюда придут немцы? Слова эти, написанные на бумаге, очень просты, но когда на минутку закрываешь глаза и прислушиваешься к сердцу, слышишь, что оно бьется со страхом. Не за свою жизнь я боюсь. Она мне дорога, но есть нечто более дорогое. Я хочу или я должна думать и рисовать себе, что будет с нашей страной, когда она столкнется с Германией. Мне страшно заглядывать в глубину бездны. Я {165} верю, что несмотря на отсутствие оружия и подготовки, мы не сдадимся без сопротивления.
500.000 могут устоять даже против могучей военной силы. Англия поможет, или, правильнее, сделает все ради самой себя, и я все еще верю в победу Англии. Но что тогда будет с Эрец-Исраэль ? Самое страшное - видать, что такая возможность близка. Правда, каждый надеется, пытается сам себя успокоить, но нельзя никуда уйти от этих мыслей. И еще не появился такой человек, который мог бы объединить народ и прекратить, хотя бы на некоторое время, междоусобные раздоры. Нет такого человека, который бы сказал: довольно! И его б послушались.
Хочу верить, что беда не придет. А если придет - мы сможем с честью противостоять ей. А если не противостоять - хотя бы с честью погибнуть.
17.5.1941
В нашей жизни - какое-то ощущение случайности. Когда что-то планируют, при этом добавляют, но если тем временем... И не заканчивают фразы. Каждый понимает. Я не думаю о своей смерти. Верно, что с объективной точки зрения такая возможность очень близка. Но я чувствую, что мне еще многое надо успеть сделать в жизни, и я не могу, не сделав этого, умереть. Несомненно, так чувствует каждый, в особенности молодой человек, который идет навстречу смерти, и те, которые еще пойдут во время этой страшной войны. И так чувствует вся эта {166} молодая страна, полная стремления и любви к будущему.
14.6.1941
Греция пала. Остров Крит пал. Война сейчас в Египте и Сирии. Три дня назад в Сирию вошли британские войска и тем самым фронт приблизился к нашему поселку. Две ночи бомбили Хайфу, и мы спускались из комнат в убежище и прислушивались к взрывам бомб и снарядов. Сегодня пришло известие, что вчера ночью бомбили Тель-Авив. Есть раненые и убитые. Город не защищен, он предоставлен на произвол судьбы. У нас как будто только сейчас начинается война.
Иногда у меня появляется желание посмотреть на вещи глазами постороннего наблюдателя, глазами историка, а не фаталиста, искать объяснения вещам, не поддающимся объяснению. И вот передо мной картина защиты плодовых деревьев.
Плодовый сад разных народов. В нем молодые деревья, а также старые, благородные и менее благородные. Они уже отцвели и дали плоды. Наступает зима, сейчас листопад. Пришел садовник и увидел сухие отмирающие ветки. Он готовится к весне и безжалостно подрезает, разрежает, укрепляет.
А посередине сада - старое дерево с толстым стволом. Его корни под землей расползлись во все стороны, а ветви покрывают весь сад, но они высохли, и жизненные соки не проникают {167} к ним из корней. Глаз садовника замечает: корни крепкие, ствол здоровый, благородный, дерево будет плодоносить. Но его нужно подрезать больше, чем все другие деревья. И он без колебаний срубает толстые ветви. Желтые, свежие раны остаются после этой работы. Оправится ли дерево? И вот в лоне ветвей, прямо из стебля появился новый росток. Маленькая веточка, близко от корней и полные почки вселяют надежду на новую жизнь. Неужели и их срежет рука садовника? Неужели он не распознает новую жизнь под серой корой ? А если он срежет- пустит ли новые ростки ствол Израиля?
9.7.1941
Еще не производили "подрезку" в Палестине. Во всяком случае, пока что. "Садовые ножницы" обращены сейчас к России, и там развернулись самые страшные сражения с начала войны. Примерно, две недели назад Германия напала на Россию и за короткое время захватила значительные куски русской Польши, Финляндии, немцы уже продвигаются по самой России. По сведениям газет и радио, нацисты сейчас наталкиваются на большие трудности и встречают ожесточенное сопротивление русских. Все знают, что результаты этой борьбы решат в будущем судьбы мира, и отсюда такое напряжение. И у нас в стране стали обычными бомбежки. Это просто чудо, что до сих пор не было жертв или они были незначительны.
{168} Вчера получила от мамы телеграмму через Турцию, и из нее я поняла, как она озабочена и боится за меня. Страшно подумать, что в то время, как я здесь веду нормальную жизнь со всеми удобствами и покоем, мама дома ест себя поедом, видит меня в своем воображении в самых страшных ситуациях и не находит себе места. У меня сильные угрызения совести - мне хорошо и довольно-таки легко живется, и я чувствую потребность что-то сделать, предпринять. Действительно, трудно. И нужны усилия, чтобы оправдать себя.
Мне уже надоело заниматься в школе, и я с нетерпением жду окончания экзаменов. Я знаю, что условия моей жизни будут затем, в некотором отношении, труднее. Но и "трудно" - это понятие очень относительное. Поднять камень тяжело, так как он много весит, но не дышать - еще тяжелее, хотя это и не связано с какими-либо усилиями.
30.7.1941, Нахалал
Сегодня мы передали работы по специальности. Была также беседа с Левиным (Учитель сельскохозяйственной школы в Нахалале.). Оценки, которые я получила - 9-10. Это самая лучшая отметка. Еще одна такая отметка - и я была бы по-настоящему очень рада. Результаты других экзаменов меня не особенно интересуют. С нетерпением жду окончания. "А что будет {169} потом?"
- Сначала - экскурсии, поездки в кибуцы. Трудно мне представить, как я уживусь на одном месте. У меня такое ощущение, будто вся страна - моя, и я принадлежу всей стране. Но жить все время на одном месте, отдать все силы одному пункту и прожить здесь всю жизнь?.. Вообще-то у меня есть какой-то страх перед постоянством жизни во всех смыслах. Поэтому я еще не могу думать о такой неразрывной связи, как замужество (да и парня еще нет...). Но даже сама мысль чужда мне. Сейчас у нас должен быть в течении недели семинар в квуце Гешер, в я этому рада. Я, правда, не состою в рядах рабочей молодежи, но мне это интересно.
Сейчас за меня ведут спор и сионистская молодежь, в рабочая молодежь, и "Хейрут" и даже "Гашомер гацаир". Они знают, что я еще не решила, в каждый тянет к себе. Самое странное то, что ядро выходцев из Венгрии, которое сейчас в кибуце Дан, приглашает меня к себе. Они специально пришли со мной побеседовать, и я не знаю, чего это вдруг. Возможно, что я их навещу, но я не намерена к ним присоединиться, у меня для этого нет никаких оснований.
3.8.1941
Я заканчиваю дневник (Третью тетрадь.) за день до выезда на ежегодную экскурсию, и думаю, что тем самым заканчивается период моей жизни в Нахалале.
Мне кажется, что кончается целый период в {170} моей жизни, период 20-ти лет подготовки к жизни, и вот я сейчас иду, чтобы вернуть обществу то, что было в меня вложено. Мне кажется, что когда я отправлюсь на неделю в Гешер, я там сделаю свои первые шаги навстречу жизни. Верно, что трудно определить, что такое "жизнь". Ведь и ранее я дышала, ела, думала, встречалась с людьми, сталкивалась с разными мнениями, радовалась, плакала - разве то не была жизнь? Но все эти действия были лишены ответственности, что вытекало из их обусловленности и ощущения безопасности при контактах со всем сущим. Возможно, что в этом отношении и в кибуце я не сразу почувствую перемену, потому что борьба за существование там не так сильна и не гак рельефна.
И в заключение коротко о последних трех годах, что я вела этот дневник. Это чудесные годы моей жизни. Продвижение к дорогой моему сердцу цели, коренные изменения образа жизни. Новые ценности и ощущение внутренней силы вместе с преодолением трудностей - вот содержание этих лет. Чего мне очень не хватает - это мамы и брата. А иногда еще кого-то, с которым я еще не знакома. Вот это происходит внутри меня. А снаружи: разрушения, убийства, шум войны. Я все это слышу издалека, и мне кажется, что я еще не воспринимаю их подлинные масштабы. И жестокость. Это слишком страшно, чтобы это можно было понять, обрисовать и почувствовать издалека.
{171}
25.8.1941. Нахалал
... Для нас, восьми девушек, заинтересованных примкнуть к "Объединенному кибуцу" ("Гакибуц гамеухад".) - точнее говоря - к рабочей молодежи, был организован семинар. Устроитель семинара Рази хотел связать нас с группой Гешер, так как она очень нуждается в дополнительных людях.
В напряженном ожидании рано утром мы отправились туда. Мы радовались предстоящим дням - по сути, нашим первым дням в кибуце, и заранее знали, что это будут хорошие дни. Следует отметить маленькое происшествие во время нашей поездки (мы ехали, как обычно, тремпом). По пути мы встретили машину с тремя офицерами из Южной Африки, и двое из них оказались евреями. Они прибыли из Египта, чтобы провести здесь отпуск, и посетили долину Иордана и всю страну. Очень приличные люди, в особенности, один по имени Рой, и они очень интересовались всем, что происходит в стране. У них были немного странные представления о кибуце. Они задали тысяч вопросов, но были полны впечатлений и находились в чудесном настроении. Особой охоты возвращаться в Египет у них не было. Мне сейчас трудно писать так просто об этой встрече безвкусно и бледно, но они произвели лично на меня очень сильное впечатление, в частности, их отношением к тем вопросам, которые близки мне. В Тиверии мы {172} искупались в озере, вместе добрались до Дегании, а оттуда они доставили нас в Гешер. Очень жаль было расставаться.