— Пусть. Но результатом твоего недоразумения стал разрыв Маши с Алешей. И будет правильно, если ты их и помиришь.
— Я? Да что вы говорите! Полина твердо повторила:
— Да, Катя. Ты должна пойти к Маше и все ей объяснить, рассказать, как было на самом деле.
Буравин подключился к разговору:
— Ты должна это сделать, дочка.
— Я — к Маше? Вы что, хотите, чтобы я пошла к этой Маше и уговаривала ее не сердиться на Алешу? Нет, ни за что!
— Но если ты считаешь себя правой, тебе не сложно будет рассказать Маше, как все произошло, — сказала Полина.
Катя возмутилась:
— Именно потому, что я считаю себя правой, я не намерена оправдываться и доказывать… что я не верблюд!
— Тогда мне придется поговорить с Костей. А он — попытается все объяснить брату, — вздохнула Полина.
Катя задыхалась:
— Да вы… да вы… Полина Константиновна, да вы сами своих родных сыновей друг с другом лбами сталкиваете!
— Да, Полина. Костю, мне кажется, сюда вмешивать не нужно. — Буравин поддержал дочь.
— Как хотите, господа Буравины. Но я не намерена беречь нервы одного сына, когда второй теряет покой, здоровье и любимую девушку!
Катя подняла брови:
— Да я-то тут при чем! Не я вашего Лешу с Машей знакомила, и не я должна их мирить! Ясно?
— Ой, не кричи, пожалуйста, так громко, — попросил Буравин.
Катя начала рыдать:
— Как не кричи! Если самые близкие люди… если ты, отец, мне не веришь! Если ты обманываешь меня! Ты же обманом меня сюда зазвал.
— Как это? — переспросил Буравин.
— А так! Сказал, что маме надо деньги передать, а сам… — захлебывалась слезами Катя.
Буравин сухо ответил:
— Деньги — это без разговора. — И он потянулся за кошельком.
— Да не нужны нам с мамой твои деньги! И ты не нужен! Как-нибудь проживем без твоих подачек! И без твоих близких, которые сами между собой разобраться не могут, а нас виноватыми делают!
— Не обобщай. Кого — вас? — остановил ее Буравин.
— Ты же сам сказал, что я — вылитая мама! Что, это так ужасно, да? — Катя, плача, закрыла лицо руками. Буравин нерешительно шагнул к дочери, чтобы ее утешить. Обернувшись на Полину, он увидел, как она смотрит на него насмешливым взглядом: она в этот спектакль не верила. Буравин заколебался: с одной стороны, ему хотелось утешить страдающую дочь, с другой — его останавливал колючий взгляд Полины.
— Может быть, действительно, у нас лучше получится все объяснить ребятам? Тебя они, Поля, обязательно послушают, — предложил он.
Катя отняла руки от лица:
— Да! И передайте им, пожалуйста, что они меня абсолютно не интересуют, ни тот, ни другой! И пусть Маша и Алеша обходят меня за километр! Пусть сами разбираются со своими приступами, болезнями и ссорами!
И дернув плечиком, Катя ушла, громко хлопнув дверью.
— Виктор, скажи, ну почему наши дети несчастливы? Почему они не могут помириться? И почему Катя все время мешает жить Алеше?
Буравин постарался ее утешить:
— Полина, не отчаивайся. Успокойся. Полина покачала головой:
— Не могу. Мне кажется, тебе надо быть с Катериной построже.
— Сейчас это довольно трудно. Она и так переживает из-за моего ухода. А я не хочу навсегда потерять контакт с родной дочерью.
Полина удивленно смотрела на него:
— Разве строгое отношение отменяет любовь? Пусть Катя знает, что ты любишь ее, заботишься о ней. И конечно, спрашиваешь с нее строго, по-отцовски!
— Наши дети в таком возрасте, когда родителей уже не слушаются.
— Но можно же внушить… — начала было Полина, но Буравин ее перебил:
— Скажи честно, ты многое можешь внушить своим сыновьям?
Полина осеклась, затем растерянно продолжила:
— Но они же выступают друг против друга!
— Это пока. Я надеюсь, что это временное явление. Полина покачала головой:
— Виктор, я тебя не понимаю! Я не могу понять твоей… отстраненной позиции. Нам надо помочь нашим детям. Если они запутались — распутать.
— Ты так говоришь, словно им по пятнадцать лет!
— Чуть больше. Ну и что? — Полина пожала плечами.
— А то, что они сами уже скоро будут родителями. И каждый раз быть буфером в их конфликтах как-то смешно!
— Это тебе смешно. А мне плакать хочется, — вздохнула Полина.
Буравин продолжал уговаривать: