Она изобразила, как говорит Боб. Мыша громко рассмеялся:
- Он не гнусавый, это такой региональный акцент. Боба воспитывали в основном родители его отца. Аннет, наша бабочка, вечно порхала по миру - то она в Европе, то, на худой конец, в Нью-Йорке. А Боб до поступления в колледж жил в Гэри, в штате Индиана. Там все так говорят. Аннет с отцом Боба рассталась. Вероятно, из-за ее тяги к постоянным и мгновенным перемещениям из одной точки Земли в другую. Теперь у нее прелестный дом в Питсбурге, но она и там редко бывает.
- А Боб? Они живут вместе?
- У Боба свой дом, довольно... как это у вас теперь говорят? Крутой? Здесь не принято жить с родителями. Америка вообще страна жесткая, без сантиментов. Для меня - слишком без сантиментов. Я бы хотел, чтобы, как в нашей России в прошлом веке, моя дочь была со мной всегда... по крайней мере, до замужества.
Катя подумала, что до этого еще ой, как далеко... И вообще - а как же дом? Ее дом, на Московском проспекте в Петербурге? Подумала, но промолчала. Она сейчас и загадывать не могла на будущее. И почему-то не хотела ничего о нем знать.
- Тебе очень нравится Аннет? - вдруг спросила она, тотчас подумав, что это бестактно.
Мыша долго молчал, и Катя уже решила, что он ей не ответит.
- Это было очень давно, - произнес он наконец, - а теперь мы просто друзья.
* * *
Владимир проводил на даче в осеннем пустом Комарово свой вынужденный отпуск. Позади были недели изматывающих допросов в прокуратуре по делу о покушении на Юрьева. Следователь без конца въедливо выяснял одно и то же: почему в тот день Владимир не явился в банк, хотя именно он должен был охранять шефа во время той поездки? Что он знал о готовящемся покушении? Совсем ничего? А если подумать?
Владимир, естественно, сотни раз отвечал, что не знал абсолютно ничего, ну откуда он мог знать?! А на работу не вышел по болезни, о чем сообщил по телефону секретарю Людмиле Скоковой и, позднее, сотруднику службы безопасности Цыбину. Но следователю эти объяснения были до фонаря, ему, вынь-положь, требовалось установить, чем конкретно был болен в тот день свидетель Синицын, почему заболел так внезапно и "своевременно" - ведь еще утром было известно, что он вызван погибшим начальником службы безопасности на одиннадцать часов, что подтверждено рядом свидетелей, да и сам Синицын не отрицает. "Ведь не отрицаете?"
На это Владимир невнятно, и понимая, что неубедительно, бормотал: дескать, неожиданно стало плохо - рвота, тошнота, головокружение. Видимо, отравился...
"Почему не вызвали врача? Где оправдательный документ? - вцепился следователь. - И почему так быстро поправились? И кто может подтвердить, что вы весь день оставались дома - вам многократно звонили и до и после преступления, ваш телефон не отвечал. Что-то тут не сходится. Вы так не считаете?"
Владимир снова и снова тупо повторял одно и то же, чувствуя себя донельзя паршиво. Он-то знал - не явился как раз потому, что произошло то самое с Гришкой. А еще думал, что стал в тот день двойным убийцей. Гришка - черт с ним, Гришка получил, что заслужил. Но Стас-то погиб из-за него, из-за его слабости и, если на то пошло, трусости. Теперь он был уверен, что дурнота и психоз по поводу Гришкиного... скажем так - устранения вызваны были не раскаянием - смешно, в чем тут-то раскаиваться? Нет, к бабке не ходи, вызваны они были страхом, что убийство начнут расследовать и в конце концов выйдут на заказчика. Понял он это не сразу, а ночью после случившегося, вдруг четко осознав, что испытывает одновременно несколько чувств: горе оттого, что убили Стаса, стыд потому, что подставил Стаса он, и... подленькое облегчение. Нет, не потому, что не погиб, оказавшись вместо Стаса рядом с Юрьевым, когда обстреляли машину, а потому, что теперь следствие по делу об убийстве Гришки не выйдет на него никогда! Стасу - без всякого сомнения! - одному было известно, кто заказчик. Так что заказчик погиб вместе с ним.
Следователь еще доставал Владимира насчет причин покушения на Юрьева. Хотя тысячу раз ему было сказано и повторено, что о коммерческой деятельности председателя правления банка рядовым охранникам не докладывают. Стас-то, конечно, знал все, был доверенным лицом у Юрьева, но об этом Владимир говорить не стал. Не сказал и о слухах и версиях, которые с утра до ночи обсуждали сотрудники. Об этих слухах они на допросах сообщали сами, а следователь пускай разбирается, правдоподобны эти слухи или нет, на то он и следователь. А Владимир только плечами пожимал, когда его спрашивали, что он думает о версии, будто убили Юрьева по заказу одного из авторитетных кредиторов, не пожелавших платить, или, например, что кому-то из своих приглянулось место председателя. Или - может, это вообще убийство из ревности? Кстати, какие у Юрьева были отношения в семье, не сопровождал ли Владимир его на свидания и т.д. На все это он устало и монотонно отвечал: "нет", "не знаю", "не слышал", "не в курсе" и т.д. Пока следователь не отлипал до другого раза.
А в банке, председателем правления которого стал заместитель Юрьева Фитюков, упорно и доказательно шептались, что все это как раз его, Фитюкова, дела. Он, дескать, Юрьеву люто завидовал, ненавидел - все знали. А еще бы, вместе когда-то работали в НИИ, где Фитюков был большим начальником типа финансового директора, а Юрьев, тогда совсем мальчишка, замом главного бухгалтера. А потом молодой толковый Юрьев из НИИ ушел, создал свою фирму по торговле импортной бытовой техникой, голова у него на плечах, деньги где-то достал на раскрутку. Ну и пошло: появились крупные бабки, стал акционером банка, а полтора года назад - вообще председателем правления. Шестидесятилетний Фитюков в это время уже сидел без работы: сначала прозябал в своем госбюджетном НИИ весь в кредитах, а потом и вовсе выгнали его на пенсию. И Юрьев, умный, опытный, а дурак! - встретив как-то бывшего руководителя, впавшего в полное отчаяние, предложил ему должность в банке. И не какую попало, а собственного зама! Но доброе дело никогда не проходит безнаказанно. Стас, помнится, как-то еще сказал, что тут Юрьев дал слабину: Фитюков бездарность и гнида, но Юрьев, мол, как последний лох, считает - неудобно брать такого человека простым клерком. К тому же он этому Фитюкову по гроб обязан своим служебным ростом в том НИИ и прочие слюни.
Фитюков был мужиком дерьмовым, это все знали - стучал на сотрудников Юрьеву, а в частных разговорах с теми же сотрудниками поливал шефа: мол, "новый русский", жулье, имеет связи с криминалом. Последнее время он поносил Юрьева с какой-то патологической яростью, так что всем казалось - у старика крыша едет от ненависти. Юрьеву, как водится, доложили - а на что, в числе прочего, служба безопасности? Он будто понял, что пора кончать с гуманизмом, и начал подыскивать Фитюкову замену. Так что голову можно дать на отсечение: Фитюков узнал о предстоящем увольнении и решил принять меры. А найти киллера без проблем, тем более, эти дела сейчас сильно подешевели. После кризиса.
Допрашивали, конечно, и Фитюкова, но как-то подозрительно быстро от него отстали - видимо, купил кого следует. И вообще вся эта тряска с допросами разом прекратилась, а следственная бригада объявила по телевидению, что наиболее вероятной, ну, просто буквально доказанной является такая версия: Юрьев дал одной полукриминальной фирме кредит и вовремя, с процентами, получил долг. Правда, "черным налом". И - положил в карман. Кстати, при проверке выяснилось, что на счету банка как раз не хватает крупной суммы. Поэтому банк не смог расплатиться с несколькими мощными вкладчиками и кто-то из них мог свести с Юрьевым счеты. Наказать.
Кто? Это сейчас выясняется. А Фитюков, став председателем, ухитрился - что делать? - покрыть убыток из резервного фонда ЦБ, в общем, перекрутился, молодец. Дело о покушении на Юрьева очень быстро замяли - чего там особенно прогибаться? Ну, убили вора - справедливость торжествует, а таких дел у прокуратуры - вагон и маленькая тележка...
Смешно, какая-то часть сотрудников в эту версию охотно поверила - те, кому всегда приятно сознавать, что еще вчера уважаемый, богатый, удачливый, молодой и красивый начальник, перед которым они лебезили и мели хвостами, оказался жуликом и ворюгой, пусть его жена (помните, сколько у нее шуб?) теперь радуется, что муженька пристрелили. Все равно рано или поздно попался бы - и конфискация, а так у нее все же дача, пятикомнатная квартира в центре, "Ауди" и, сам Фитюков говорил, счет в Цюрихе.
Однако большинство было уверено - все проще, деньги присвоил Фитюков, Юрьев его застукал, а тот, пока дело не вышло наружу, Юрьева по-быстрому "заказал".
Вот Стаса, того жалели все - простой был мужик. И главное, погиб ни за грош - из-за того, что Володька Синицын с бодуна не вышел в тот день на работу.
Владимир от всех этих дел взял отпуск и теперь сидел, а точнее, в основном, лежал на даче, слушал стук дождя о крышу дома и думал иногда, что лучше бы вообще-то сдохнуть, оказавшись в нужный день в нужном месте - рядом с Юрьевым. Вообще - лучше бы сдохнуть.
Читать он не мог, хотя Аська натащила из города целый ворох детективов. Вот-вот! Самое время ему с захватывающим интересом наслаждаться байками про наемных убийц и мудрых следователей, которые всегда раскалывают негодяев. Славка, с которым Владимир еще недавно так любил играть, гулять, просто разговаривать, теперь смертельно утомлял. Слава Богу, мать с дедом уже перебрались в город - меньше расспросов, тревожных взглядов и "полезных советов" немедленно, вот завтра же обратиться к врачу-невропатологу. Впрочем, Владимир дисциплинированно глотал таблетки, прописанные мастером на все руки Женькой. Тупел. Ел с отвращением. Днем много спал, зато ночью не мог отключиться даже на полчаса.
Он не понимал, что с ним происходит. Да, жалко Стаса, да, тот мог остаться жив, если бы не... Но что такое это "если бы не"? В конце концов, чистая случайность, из них вся жизнь состоит. И странно желать себе смерти оттого, что не получил пулю в лоб. Абсурд. Дальше - разговоры в банке. Да пошли они! Из банка можно запросто уволиться, такие, как Владимир, без работы не сидят. Так? Так. Теперь Гришка. Издох - и собаке собачья смерть. А бояться, что у нас, здесь и сейчас, все-таки вычислят, придут и арестуют... Кто? Менты, которым только пьяных бить да бомжей сажать? Этого бояться можно только в состоянии тяжелой шизофрении. Так чего?! А ничего. Просто жить неохота, вот чего! Каждое движение, даже мысль о том, что надо что-то сделать, вызывает приступ какой-то чертовой паники. И отвращения. Ко всему. К себе - в первую очередь.
А дожди все шли. Дом отсырел, пришлось и Славку отправить в город - к бабке. Там он хоть будет ходить в садик, а не сидеть тут целыми днями над душой, маяться от безделья. Оставшись вдвоем с мужем, Ася, которая тоже оформила отпуск, удвоила свои о нем заботы. А толку? Приезжал из города Евгений. Посмотрел, посмотрел и говорит: не станет лучше, придется лечь в клинику.
- В психушку? - спросил Владимир с улыбкой, от которой Ася сразу заплакала.
А через два дня, войдя утром в комнату мужа, не смогла его добудиться. Во сне он тяжело и хрипло дышал, пульс был частым и слабым. "Скорая" отвезла Владимира в больницу, в Сестрорецк. Диагноз - острое отравление, попытка суицида. Принял все Женькины таблетки сразу.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Пока Катя лежала в клинике, отец, поселившись в отеле неподалеку, работал над книгой. Это был специальный отель, жили там, в основном, родственники больных, от вестибюля к больничному комплексу несколько раз в день ходил автобус, так что Майкл сдал взятую в аэропорту напрокат машину - автобуса ему вполне хватало. Впрочем, до корпуса, где лежала дочь, можно было за пятнадцать минут дойти пешком. Катя после сложной операции чувствовала себя хорошо, хотя вставать ей еще не разрешали. Настроение у нее также было спокойным и радостным. Они с Мышей уже договорились: как только... и если она начнет ходить, он посылает Димке приглашение в гости. И тогда... Тогда все может быть...
* * *
"Ну, вот. Я опять дома - с Рут, Мышей и "животниками" - так наша Рут называет котов. И со своими записками, которые были заброшены, пока я лечилась. И, кажется, в общем, вылечилась. Во всяком случае, я теперь другая не сломанная кукла, а молодая девушка, у которой имеется кое-какое будущее. Кто же я теперь?
I am Кat Sinitsin-Mishcarudny. I live in Goleta, California, with my father, Professor of the University, and his wife Ruth.
Да, так я себя и воспринимаю и стараюсь не только говорить, но и думать по-английски. Не из выпендрежа, а потому, что иначе как следует язык знать не будешь. А мне необходимо знать, ибо решено - зимой, если не возникнет проблем с продлением моей визы и со здоровьем будет о'кей, я начну посещать лекции в университете. А в будущем учебном году shall try поступить туда в качестве полноправной студентки. Специальность, само собой, русская литература. После окончания.... это сколько же времени пробежит?.. в общем, тогда будет видно. Может, вернусь домой... Мыша об этом и слушать не хочет, заводится с пол-оборота. Маму с дедом, говорит, пригласим сюда погостить, да подольше. Вовку тоже. Филимона привезем, и он подружится с котами. И вообще - всех сюда. Интересно, где Мыша собирается разместить весь этот ковчег?.. Ладно, посмотрим. А пока мне нужно быть здесь. Так мы решили на семейном совете, в котором, кроме нас с Мышей и Рут, активно участвовали по телефону дед и мама.. Кстати, я недавно узнала, что у Вовки был какой-то нервный срыв, он загремел (надо бы написать "был помещен", но я уже давно махнула рукой на стилистику!) в какую-то жуткую больницу, но теперь уже перевели в Бехтеревку, где лечат от депрессии на почве переутомления... Пока я лежала в Hospital и потом приходила в себя, мои питерские родственники, как партизаны, скрывали это не только от меня, но даже от отца - чтоб ни одна отрицательная эмоция как-нибудь не досочилась до моей ранимой души. Хорошие люди. А я все-таки очень счастливый человек, и доктор Билл Фрейд (псевдоним - Фейман) был не прав, называя мое умение радоваться каким-то там мужеством. Не по его это специальности. Просто мне везет на людей - кроме... одного типа. Кстати, мне стало почему-то на него наплевать, даже мысли и сны о том, как я его убиваю, прекратились. Вот это наверняка работа доктора Билла. И если посмотришь с холодным вниманьем вокруг, я, если не считать того гада, ни разу в жизни не сталкивалась с подлецами, никто меня всерьез не обижал. Точно! Другое дело, что в детстве некоторые обиды кажутся смертельными, но теперь-то я не ребенок. Взять хотя бы тетю Зину. Когда-то я из-за нее рыдала, корчась от унижения, а она просто серая баба и так тупо понимала заботу о сыне.
Сейчас конец октября. У них в Питере, небось, настоящая осень. Листья, Димка пишет, почти все облетели. А здесь у нас вечное лето - двадцать два градуса по Цельсию, днем я хожу в одной футболке и шортах... да, да! Никто не ослышался - после занятий гимнастикой в клубе, куда меня три раза в неделю возит Рут, ноги у меня уже не такие худющие, а судя по кое-каким взглядам, вообще ничего. Так что можно носить хоть шорты, хоть мини- юбку. Вот я написала "хожу в футболке". Я ведь и вправду хожу! Не слишком быстро, слегка прихрамывая, но - хожу! Не ползаю! Никаких чертовых палок, тем более костылей. Я тут даже танцевать пробовала, клянусь, - мы с Мышей исполнили медленное танго, он меня учил - я же никогда в жизни не танцевала, только в детстве плясала с платочком: бабушка пела "Выходила на берег Катюша", а я плясала. Это было давно, а наш с Мышей танец был исполнен во время party (вечеринки), устроенной в мою честь после возвращения из клиники - уже не той, где меня прооперировали, а маленькой, частной, недалеко от Лос-Анджелеса, я там проходила курс реабилитации. Боюсь, отцу все это стоило жутких денег, но он на мои финансовые вопросы только машет рукой - мол, какие такие великие деньги за счастье видеть дочь нормальным человеком! Он у нас рыцарь и романтик высшей пробы.
В ту, последнюю, клинику ко мне несколько раз приезжал доктор Билл, и мы вели с ним психоаналитические беседы на самые разные темы. Теперь уж он обо мне знает больше меня самой.
Мыша уверен, что с продлением визы все будет в порядке - сейчас мне еще необходимо продолжать лечение, а потом я стану ихней студенткой. У меня уже завелось несколько знакомых студентов и аспирантов - это все Рут, на давешней вечеринке, устроенной в мою честь, были не одни профессора. Иногда ко мне заходит Эвелин, очень милая девушка, славистка. Она думает, что говорит по-русски, осталось только довести язык до блеска, так что беседы со мной ей очень полезны. Так она объясняет свои регулярные визиты. Сперва я всполошилась, уж не благотворительность ли это. Чтобы бедная больная русская девушка не чувствовала себя одинокой в чужой стране. Но вскоре мне стало ясно, что все это наши русские комплексы. Вовка сказал бы - "удаление гланд через задний проход". Американцы гораздо проще. И если она утверждает, что разговоры со мной, кроме общения, нужны ей для практики, значит, для практики. И точка... Это видно по тому, как она каждый раз выбирает для разговора определенную, заданную тему и не стесняется спрашивать, как сказать по-русски то, а как, наоборот, - это.
Эвелин - из Сан-Диего, там живет ее мать, и я уже получила туда приглашение: в Сан-Диего есть, оказывается, какой-то необыкновенный зоопарк, мировой рекордсмен, где звери содержатся почти в естественных условиях, а люди по узким, отделенным незаметной сеткой коридорам проходят через их территорию, с их, как я понимаю, согласия.
Обо мне Эвелин знает, что я жила в большом и красивом городе Петербурге с матерью и дедом, у меня есть брат, золовка и племянник, что я нашла своего отца через Интернет. Последний факт ее просто поразил, и она часто к нему возвращается, каждый раз восклицая: "Wonderful! Шьюдо! Шьюдо!" Что означает, как нетрудно догадаться, - чудо.
Между прочим, Эвелин красавица - огромные черные глаза, смуглая кожа, вьющиеся темно-каштановые кудри, прекрасная фигура. Забавно - она считает, что красавица как раз я - с моими волосами вечно модного цвета blonde и глазами, про которые она тут очень художественно выразилась, будто они похожи на океан, когда он "без волнов", то есть спокойный. Все нормально, кукушка хвалит петуха...
У Эвелин дома есть - как не быть? - бой-френд по имени Сол, сокращенно от Соломон, он риэлтер, агент по продаже недвижимости. Когда она приезжает на каникулы, то живет, в основном, не у матери, а у него, а в промежутках они перезваниваются. Иногда Эвелин ездит на week-end в Лос-Анджелес пожить красивой жизнью. Сол тоже приезжает туда, они снимают номер в мотеле и ... любовь, любовь, любовь. Я в Лос-Анджелесе бываю, к сожалению, только с Рут или Мышей. В основном, у Билла, который - врачеватель душ...
И все же странно, что я не скучаю по дому. Где ностальгия? Лишь однажды, еще в клинике, вдруг увидела во сне какой-то город - совсем не Питер, но я во сне знала, что это Питер. А потом он превратился в деревню - не то наше Комарово, сад с колодцем, не то просто какая-то сельская местность, очень русская. Утром щемило сердце, и я все думала про Россию, про наших. Про Димку. И вот что получилось:
Если рядом стена, я узнаю, что скрыто за ней.
Если рядом окно, я не буду смотреть в бесконечность.
И тому, кто подарит мне свет, я открою секреты теней.
И пусть Цербер приходит под дверь, чтобы ночью стеречь нас.
Подари мне огонь - научу любоваться золой.
Подари мне закат - он на запад уйдет безвозвратно.
Все равно, с чем идти на врага, - с топором или с тонкой стрелой.