В любом случае идти мне некуда. Вычурно распорядилась жизнь. Лёшка, которого я никогда не воспринимала серьезно, оказался единственным, кто может теперь предоставить мне крышу над головой. Не исключено, что еще кто-нибудь пустил бы меня погреться, но пойду ли я сама, вот в чем вопрос. Близкие люди предали, к ним я и в самую лихую годину не постучусь. А другим объяснять придется, что произошло. А объяснить другому то, чего не понимаешь сама, затруднительно. Вот и получается: Лёшка теперь единственный, кто может защитить меня от невзгод. Все шиворот-навыворот.
Дружников словно услышал мои мысли, тут же материализовался на пороге. Восторга его появление не вызвало. Однако и неприятия особого я не ощутила. Пришел и пришел, не гнать же. Мною все еще владела апатия.
Не покинула она меня и тогда, когда Лёшка присел рядышком, погладил по растрепанным волосам. Я даже не заметила, когда вытащила из прически шпильки. Наверное, они выскочили, когда я слишком резко сдернула фату. Красивая была фата, с жемчужным веночком. Жаль, что пропала без толку, как и платье. Жалко пропавшего даром праздничного макияжа, никто его теперь не оценит. Прически тоже жалко, полдня в парикмахерской просидела. Пусть не полдня, но три часа — тоже огромный кусок времени. Знала бы, что ради Лёшкиной потехи, я бы даже голову мыть не стала, не то что в парикмахерской под сушкой париться. Пришла бы на собственную свадьбу нечесаная, в старых джинсах и замызганной футболке. Пусть бы воровал на здоровье, сколько влезет, хоть не так обидно было бы.
Обида как внезапно обожгла, так же и остыла. Лёшка запустил ладонь в мои волосы, попытался провести пальцами, как гребнем. Нет, по-другому. Гребнем наверняка было бы больно: волосы-то спутались от начеса. А у Лёшки мягко вышло. Приятно. Даже не ожидала, что его рука такой теплой окажется. И… уютной, что ли. Понимаю, что звучит крайне неправдоподобно: Лёшка и вдруг уют, тепло. Чем спонтаннее ощущение, тем больший эффект производит. Такое облегчение на меня свалилось, вроде из тела иголки вытащили, которыми кто-то немилосердный щедро меня нашпиговал.
Я едва не всхлипнула от этого облегчения. Всхлип с трудом удержала, но вздох вырвался. И пусть. Хорошо все-таки, когда тебя понимают без слов. И не только понимают, но и разделяют твою боль.
Лёшка разделял, я чувствовала это. Иначе ему не удалось бы одним своим присутствием успокоить умирающую от тоски душу. Не столько даже присутствием, сколько рукой. Нет, все-таки присутствием. Руки у Лёшки всегда были неловкие, царапучие. А сейчас на удивление его руки не доставили ни единого неприятного ощущения. Очень даже напротив: добрые, какие-то свои. Даже где-то родные.
Да нет, это все те же руки. Дружниковские, недотепистые. Просто он искренне мне сочувствует, вот они и кажутся такими уютными и теплыми. Сначала поставил меня в идиотское положение, устроил свадьбу эту потешную, а теперь искренне сочувствует. Гад.
Да, наверное гад. Но подумалось это беззлобно, спокойно. Вот Артём, тот уж всем гадам гад, а Лёшка так, маленький такой гаденыш. Негодник, одним словом. Да и то не из подлости, а от неумения сделать полезное дело по-человечески.
В общем, не стала я отстраняться от его рук. Лень было дергаться. Внезапно захотелось спать. Или действительно жутко устала, или Лёшка на меня усыпляюще действует. Сытость в желудке вполне этому способствует. Но не спать же при нем!
Разлепить веки не было сил, я так и лежала с закрытыми глазами. Еще минута, и усну окончательно. Нельзя. Нехорошо это, при Лёшке засыпать. Надумает себе всяких небылиц. Да и без наказания его оставлять нельзя. Надо хоть какую-то выволочку ему устроить за содеянное. Лень, конечно. Очень хочется спать. Но ведь выволочка — дело увлекательное, стоит только начать.
Усилием воли я заставила ворочаться язык:
— Почему ты не сказал мне раньше?
— Что? — не понял Лёшка.
Ничего удивительного. Его всегда отличало повышенное тугодумие.
— То, что он такой.
— Какой такой?
На комплимент нарывается. Ждет, что я ему спасибо скажу за то, что он сегодня вытворил. Не дождется. Даже если сделал это мне же во благо.
— Сволочь продажная. Ты ведь знал?
Он не ответил. Только вошкался в моих волосах, распутывая их. Или напротив, запутывая. Это я пойму завтра, сейчас нет ни сил, ни желания хвататься за расческу.
— Когда ты понял, что он гнилой?
Лёшка долго не отвечал. А у меня не было сил повторить вопрос или задать новый. Уже не ждала ответа, расслабилась от его уютных рук. Когда только они успели стать уютными.
И сама не поняла: то ли задремала, то ли просто отрешилась от земных проблем. Но его голос разбудил меня от спячки:
— Сегодня.
Всего-то одно слово. Но от него сонливость моя испарилась, как кролик в шляпе престидижитатора:
— Как сегодня? Что значит сегодня? Ты еще скажи, что не задумал эту аферу давным-давно! Или, скажешь, это был экспромт?!
— Не скажу. Так и было задумано. Но не предполагал, что так легко удастся от него избавиться. Я ведь к упорной борьбе приготовился. Ребята наготове стояли, чтоб его обезвредить.
Убить?! Я так и знала, что он убийца!
Не позволю убийце копошиться в моих волосах!
Я резко оттолкнула его руку. Голове сразу стало холодно и одиноко. Лёшка усмехнулся, прекрасно понял мой демарш. Невзирая на мое сопротивление, вернул руку на прежнее место. А чтоб я не вздумала кочевряжиться, с легким усилием прижал к подушке.
И я еще увидела в нем человека! В этом убийце! В этом, наверное, насильнике — зачем-то же он меня похитил. Дура какая. Приятно, видите ли, когда в волосах копошатся. Сладкая идиотка. Порой сама поражаюсь своей неразборчивости.
— Никто не собирался его убивать, — успокоил Дружников, уж который раз за день прочитав мои мысли.
Ага, как же! Так я и поверила! Еще скажи, что насиловать меня не собирался, я и этому поверю.
— Его тоже должны были подержать немножко взаперти, только и всего. Чтоб планам моим не помешал.
— Каким планам?
— Как каким? Жениться. Если бы его не удалось купить, он бы непременно вмешался. Я ж не дурак, знаю, в каких органах твой Артём служит. С этими ребятами не забалуешь. Значит, я должен был его или купить, или запереть где-нибудь до тех пор, пока нас с тобой не распишут.
— Ах ты гад!
Готовность, с которой он делился своими планами, поразила. А я-то, дурочка, уши развесила: ах, Лёшка, ах, раскусил продажного Артёма! А на самом деле Лёшка та же сволочь, которой был несколько часов назад. Разве что не убийца. Да и то, если верить его словам. Но верить им после всего сказанного не хочется. Может, и хочется, но все-таки не верится.
Разобраться, верить ему или нет, я не успела, оказалась в Лёшкиных объятиях.
Экий прыткий! Как-то он совсем не похож на того Лёшку, которого я знала, кажется, всю жизнь. Тот Лёшка не посмел бы отважиться на такое. А даже если и осмелился, то сделал бы это так коряво, что мне удалось бы выскользнуть из его рук на счет "раз". А потом я непременно влезла бы под душ, настолько противны мне были его прикосновения.
Новый Лёшка ухватил меня так, что вырваться я не смогла бы при всем желании. Это во-первых. И это "во-первых" оказалось не так страшно, как во-вторых: у меня не возникло желания вырываться. Вот только что я готова была его убить, и вдруг…
Хоть режьте меня, хоть жалейте. Хоть пытайте страшными пытками. Сама не понимаю, поэтому никакие пытки не объяснят того, что со мной приключилось.
То ли я изменилась, то ли Дружников. Скорее, все-таки он. Или мы оба? Возможно. Тот Лёшка, от которого я раньше кривилась, тот, с которым даже здороваться иной раз было лень, так и норовила проскочить мимо незамеченной, теперь вызвал во мне шквал эмоций.
Никогда раньше я не чувствовала себя во власти мужчины. Не в смысле "не желала". И не в смысле "силой". В смысле, подпадаешь под власть, с которой не хочешь воевать. Под такую власть, которая засасывает. Под чужую власть, вроде бы неприятельскую, которая пеленает хлеще самых сладких любовных "обнимашек".
Лёшка Дружников, крестьянин, бесхребетник, неумеха и попросту болван, схватил меня так, что захотелось остаться в его руках навсегда.
Но это же чушь! Этого не может быть. Потому что быть не может. Это же Лёшка Дружников, именно поэтому ничего подобного не может быть!
И все-таки это правда, как бы нелепо она ни звучала: Дружников ухватил меня наперекор моей воле, а я не горела желанием вырываться.
Приехали. Докатилась. Это до какой же степени нужно одичать, чтобы почувствовать себя уютно в Лёшкиных руках?!
Хм. Ну и куда ее снова понесло? Хорошо, пусть он никакой не злодей, но это еще не говорит о том, что в его руках женщина может чувствовать себя любо-дорого.
Нет, это никуда не годится. Нужно удалять.