— Какая брачная ночь?!
Каким же нужно быть идиотом, чтобы принять всерьез потешную свадьбу! А он по-настоящему считает меня женой, себя мужем.
Наверное, я слишком поспешила с выводами. Ах, Лёшка, ах, вездесущие руки! Руки у него и впрямь стали ушлыми, но голова от этого явно не просветлела. А жаль.
Может, он и изменился, но это еще не значит, что я готова стать его женой. Может, мне и хочется утонуть в его руках. Может, и его женой бы себя признала, если бы не эти дурацкие слова. Я готова стать женой Дружникова, но только нового. Того, кто не станет перечеркивать волшебство глупыми словесами.
— Что значит "какая"?! — возмутился он. — Мы поженились сегодня, ты забыла?
— Ничего я не забыла. Называй этот спектакль как хочешь, но это не свадьба. Я не давала на нее согласие.
— А документ говорит о другом. По документам ты моя жена.
— Засунь себе этот документ знаешь куда?! И сам катись куда подальше, ты мне никогда не был нужен!
Всегда так. Он всегда все портит. Что за человек?! Даже в романе, написанном не им, все испортил.
Если бы у Натальи в руках была ручка — она зашвырнула бы ее в угол, вложив в бросок все негодование. Как он мог?! Все шло так великолепно. Пусть не по сюжету — плевать ей на сюжет. Героиня уже готова была отдаться ему, познать что-то новое и наверняка прекрасное — быть не может, чтобы Лёшка за столько лет не научился как следует обращаться с женщинами. А он…
Писать не хотелось — настрой пропал, будто и не было его вовсе. Разве можно так: одним словом все разрушить? Бросить героиню с седьмого неба да об землю?! Ну кто так делает?! Только Лёшка, больше некому. Лёшка Дружников. Вот тебе и изменился! Ничего он не изменился — такой же дурак, как и раньше.
Наталья встала, походила по комнате. Чем бы заняться? Муж на работе, Поросенок в садике. Превращаться в кухарку не хотелось — она еще не вышла из роли автора. Была бы Светка дома — можно было бы поиграть с ней. Почитать книжку. Поучить ее счету — до двадцати они освоили, теперь можно смело брать измором сотню. Светка. Маленький Поросенок — она всегда ужасно поросячит вокруг себя, воспитательница в саду вечно на нее жалуется. Маленький Рычащий Поросенок.
Логопед! Срочно к логопеду! Хотя бы записаться — тогда уж точно придется идти.
Присела к столу с намерением выяснить номер логопеда, а руки сами собою потянулись к клавиатуре.
Большего обмана я в жизни не знала. Даже Артём разочаровал меня не настолько сильно, как Лёшка.
Положа руку на сердце, Артёму ни разу не удалось завести меня так, как это с очевидной легкостью сделал Дружников. Хотя Тёмыч в этом деле ой какой мастер. Может, именно в этом причина: когда ждешь высокого полета, он не так уж впечатляет. А когда ничего не ждешь, тебя подхватывает порывом урагана, и несет куда-то в неведомые дали, в страну наслаждений, где превращаются в реальность даже несуществующие грёзы.
Лёшка ушел. Так и есть, он превратился в прежнего Дружникова, который слушался каждого моего слова. А может, не послушался, а обиделся. От этой мысли сердце почему-то сжалось. Обижать его не хотелось, даже если он и стал прежним. Когда-то давно, когда еще ничто не обещало его перерождения, меня меньше всего тревожили его чувства: обидится ли он на мои слова, или примет за очередной каприз и умилится собственному послушанию.
Теперь что-то незримо изменилось. Я была невероятно зла на него, от негодования меня аж трясло. Или, скорее, трясло меня из-за неудовлетворенного желания, но это не так уж важно: желание-то мое не осуществилось опять же из-за Лёшкиной глупости. Однако, несмотря на оправданный мой гнев, мысль о том, что я обидела Лёшку, причиняла не то что боль, но какую-то диковинную неуютность в душе.
А неуютности там быть не должно. Он ведь вполне заслужил не только эту обиду, но и куда большую. Пусть еще скажет спасибо за мою мягкость. Другая бы на моем месте такими "ласковостями" его одарила! А я так только, слегла выгнала. Был бы он по-настоящему новым Лёшкой, ни за что бы ни послушался. Не только остался бы, но уже пару раз отправил бы меня в какое-нибудь феерическое путешествие в страну оргазма. Звучит грубовато, но ведь так хочется! Какая же все-таки сволочь этот ваш Дружников! Устроить облом в самый неподходящий момент.
Что за нелепая любовь к высокопарным фразам! Ничто не мешало просто делать то, что положено двум людям, сгорающим от одного желания. Никто не просил его обосновать причину, по которой он посмел стащить с меня платье, бюстгальтер, и даже трусики. Дурак! Какие могут быть причины, если уважительная только одна: обоюдное желание. Неважно, кто на ком женат, кто на ком не женат. Важно одно: ждать больше невыносимо. И только это все оправдывает, только это является основанием для близости.
Но нет, ему все нужно делать по правилам. Если уж в постель, так только через штамп в паспорте. Что-то я не заметила его принципиальности, когда он похищал меня, когда позволял противной тетке зачитывать бюрократические молитвы о том, что мы с ним отныне муж и жена.
Я тоже принципиальная! Я никогда не признаю этот брак. И никогда не дам согласия на настоящую свадьбу. Даже если Лёшка больше никогда не станет прежним. Если влюблюсь в него так, как никогда ни в кого не влюблялась, даже в предателя Артёма. Если сама буду мечтать о том, чтобы стать Лёшкиной женой. Все равно никогда не скажу ему "Да"!
Лежать одной на прохладных шелковых простынях было до чертиков обидно. Особенно когда из всей одежды на мне остались лишь чулки. Никогда ему этого не прощу. Слышишь, Лёшка? Никогда не прощу тебе этого! Это подло, когда за мгновение до блаженства тебя окатывают ледяным душем.
Не могу лежать тут одна. Просто не могу. Еще никогда одиночество не действовало на меня столь пагубно. Ни о чем другом думать не получается, только о том, чтобы Лёшка вернулся.
А вот не буду я об этом мечтать! Не нужен он мне! Я его никогда не любила. А теперь, после всего, что случилось, и подавно. Пусть только попробует сунуться ко мне! Слышишь, Лёшка? Даже не думай ко мне соваться! Ты мне не нужен! Я никогда тебя не любила. Можешь не верить, но я-то знаю. И что с того, что я и сама себе уже не верю? Это не твоего ума дело, Лёшка! Я никогда тебя не любила, прими это, как факт.
Чтобы хоть как-то забыться, я встала с постели и первым делом сняла чулки. Терпеть не могу чулки, колготки в тысячу раз удобнее. Надела их только для того, чтобы сделать приятное Артёму. Говорят, мужчины любят снимать с женщины чулки. Врут. Лёшка ведь их не снял. Трусики снял, а чулки не тронул. Неудивительно, он же дурак. А может, на потом оставил. Да, наверное. Лучше на потом, чем дурак. Но он все равно дурак. Не прощу. И хватит о нем! Вроде не о чем больше думать. У меня, между прочим, дома больше нет. Предали все, даже мать. А я о ерунде какой-то переживаю. Знала же всегда, что этот ваш Дружников первейший дурак и рохля!
Я прошла в гардеробную, порылась в вещах, тщательно развешанных на плечиках. Хотелось закутаться в любимый махровый халат в красно-желтую полоску, но халат, как и прежняя моя жизнь, остался дома. Здесь все было иным, в том числе халаты. Новым, но иным. Был и махровый халат, но белый, банный. А главное, чужой, как и все в этой тюрьме. А чужого мне не хотелось. Хотелось чего-то родного, своего. Но своими были лишь чулки, трусики, да кружевной бюстгальтер, так ведь это не одежда. Даже свадебное платье, и то куплено на Лёшкины деньги.
Атласный халатик с вышитыми на спине до неприличия яркими попугайчиками я безжалостно отодвинула в сторону: не игривое у меня сейчас настроение. Мне бы чего-нибудь мрачного, тяжелого. Такого, чтоб в вернувшегося Лёшку швырнуть со всей силой, и убить на месте. И то мало будет такого наказания. За то, что он меня бросил одну в такое мгновение, его распылить надо. На молекулы. На атомы. И чтоб при этом каждый атом живым остался, и мучился до скончания веков. А мучается пусть так же, как я мучилась, когда он меня бросил.
Из всего вороха тряпья я выбрала джинсы и тонкий трикотажный свитерок. Ими, конечно, Лёшку не убьешь, даже по ветру не рассеешь. Зато удобно. Вещи подошли идеально: то ли мать, предательница, размер подсказала, то ли Дружников сам угадал. По количеству и ассортименту одежды можно было понять: готовился не один день, и, судя по всему, надолго. В закрытом шкафу обнаружились две шубки, дубленка, и несколько курток всевозможных расцветок. А на дворе июнь только-только обозначился. Вот и думай, к чему Лёшка готовился. К торжественному пылепусканию, или к долгой совместной жизни.
Идиот! Не будет никакой совместной жизни. Хотя бы потому, что нельзя жить с идиотом. Я бы, может, и осталась. И не на одну ночь, а надолго. Может, даже штамп в паспорте оспаривать бы не стала. Но будь же ты человеком! Зачем же любимую женщину ледяным душем окатывать на пороге блаженства. Я ему всю себя на блюдечке, а он мне "брачная ночь", "брачная ночь"! Дурак.
Злость не только не развеялась, она, кажется, усилилась многократно. Жаль, что он ушел. Был бы рядом, я бы его убила. Сначала высказала бы все, что о нем думаю, а потом безжалостно бы убила. За такие фокусы нужно наказывать серьезно. Гад, какой гад! Сначала довел до точки кипения, а потом… Все равно что привести голодного до смерти человека в дорогой ресторан с изысканным салат-баром, провести вдоль всех этих аппетитностей, дать насладиться ароматом каждого блюда, пообещать: "Все это твое", а потом грубо вышвырнуть на улицу, не дав откусить даже корочки хлеба. Изверг!
О предательстве Артёма, подруг и родной матери даже не вспоминалось. Сейчас это казалось такой ерундой. Мир встал с ног на голову. Я сходила с ума из-за Лёшки Дружникова. Чушь, нелепица! Да, он и раньше неоднократно сводил меня с ума, так что вроде бы ничего не изменилось. Но раньше он доводил меня своими занудствами и неумениями. А теперь недоступностью.
Вернее, не совсем недоступностью. Он-то как раз был в досягаемости. Только свистни, явится по первому же зову, аки Сивка-Бурка. Но звать, просить близости? Унижаться? Ни за что! Однако главное, опять-таки, не это. Даже если придет сам, он ведь не поймет, почему я так разозлилась. Никогда не откажется от собственных забубонов. Наверняка ведь и дальше будет твердить: "Ты жена моя, поэтому будешь моей". Никакая я не жена! Потому что прежде чем назвать женщину женой, мужчина как минимум должен добиться ее на это согласия. А что сделал Лёшка? Он решил, что его желания достаточно, а меня, как глупую корову, можно на веревочке привести в нужное место, поставить перед теткой с халой, и выжечь на ухе тавро: номерной знак такой-то, имущество принадлежит Дружникову А.Н.
Я не имущество! Не корова я! И не позволю выжигать клеймо ни на ушах своих, ни на пальцах. И дурак Лёшка, если этого не понимает. А он таки не понимает. Значит, тысячу раз дурак! И нечего о нем думать. И нечего жалеть о том, что не произошло между нами. Нечего думать о том, что случилось бы при объединении двух облаков. Никакое он не облако! Это я превратилась в облако под его, надо признать, ставшими вдруг умелыми руками. А сам он как был чурбаном бестолковым, так им и остался.
Но кто бы знал, до чего же хочется, чтобы этот чурбан снова пришел! Чтобы снова превратил меня в облако. Чтобы дал, наконец, возможность узнать, что же происходит с облаками, когда они вливаются друг в друга…
Звонок раздался очень не вовремя: Наталья как раз погрузилась в героиню с головой. Где Наташа, где Наталья — уже не разберешь. Общими стали мысли, общими стали органы чувств. И тут действительность ворвалась в сознание тревожной руладой телефонного звонка.
Наверняка свекровь, кому же еще теребить ее в такое время — все нормальные люди знают, что днем Наталья уходит в свой мир, откуда ее доставать не рекомендуется.
Ах, как некстати! Впрочем, "свекровь" и "кстати" понятия сами по себе несовместимые, так что нечего жаловаться. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Наталья неуклюже выбралась из образа Наташи, и покорно взяла трубку.
Пришлось полчаса выслушивать, как свекор накануне отравился колбасой. Сколько раз говорить: не покупайте дешевые продукты! Сын им деньги каждую неделю отстегивает, чтоб не экономили на здоровье, но они упорно складывают их в кубышку: на черный день.
После разговора вернуться в Наташу не удалось — что-то эфемерное улетучилось безвозвратно, закрыв доступ в героиню. А жаль — у Натальи были грандиозные планы насчет нее.
Что ж, пусть. Придет ночь, а вместе с нею Лёшка. То есть нет, Лёшки ей даром не надо — пусть остается в прошлом, там ему самое место. Придет Алёша. И целую ночь будет ее баловать, как раньше. За вишней, конечно, уже не полезет. Но Наталье такие глупости и ни к чему. Теперь она желает иного баловства. Взрослого.
Но это потом. А сейчас с минуты на минуту муж приведет Поросенка из сада. Надо сообразить чего-то на ужин. Или нет. Надо ему позвонить — пусть-ка по дороге купит грилованную курочку. Лень готовить. Лучше потратить время на общение с дочерью и любимым мужем.
Любимым. Но немножко надоевшим. Чуть-чуть. Самую капельку. Это ведь ничего? Каждый человек имеет право устать от другого.
Сильные руки сжали в объятиях. Лёшка. Алёша. Снова ты…
Сердце вспорхнуло. Прости, милый, я была так глупа тогда. Ты же помнишь, как я была глупа, да?
Хорошо-хорошо, не будем вспоминать. Ни к чему это сейчас, я согласна. Сейчас есть только мы. Только ты и я. И ты уже давно не Лёшка. Ты Алексей. Алёша. Мой Алёша. Ты ведь всегда был моим, правда? Даже когда я была дурочкой. Ты всегда любил только меня, я знаю.
Как слепа я была… Почему раньше не увидела тебя таким, каким вижу сейчас?
О грустном тоже не будем. Продолжай. Мне очень приятно. Никогда не думала, что так приятно будет оказаться в твоих объятиях. А еще не думала, что буду сходить с ума от твоих поцелуев. Почему ты раньше так не целовался, Лёшка? Прости — Алёша. Это Лёшка не умел целоваться, не ты. От его поцелуев у меня два дня болели губы. Зачем ты кусал меня, Лёшка? Прости, Алёша — никак не могу привыкнуть, что ты не он. Я никогда не привыкну к тебе новому.
Ты ведь не уйдешь? Не уходи, Алёша. Останься. Я буду каждый раз открывать тебя заново. Ты совсем-совсем другой, Лёшка! Прости — Алёша…