— Да ладно, брось прибедняться. Выглядишь отлично. Ну что, за встречу?
Давненько Наталья не пила домашнего вина. Вино ей не понравилось: чересчур сладкое, какой-то забродивший фруктовый компот.
— Ну что, как ты?
Поинтересовалась из любезности: с первого взгляда было видно, что Галка по-прежнему никак: ни мужика рядом, ни работы путевой с путевой же зарплатой. Неустроенная, неухоженная какая-то.
— А, что я? — махнула та рукой. — Кому это интересно? Ты про себя расскажи. Не каждый день с живым классиком общаешься.
— Ай, брось! Нашла классика! Такие в классики не выбиваются. Разве что количеством в книгу рекордов пробраться могут, но для этого я слишком ленива. Для классиков нужно что-то интеллектуальное писать. А я только детективы настукивать и умею. Да и тех всего-то пять штук настучала.
— Как пять? У меня только четыре!
— Пятый через пару месяцев выйдет. Пошли на балкон — чего тут дымить?
На балконе было хорошо. Дневной зной уступил вечерней прохладе. Не совсем прохладе, но духота развеялась, едва лишь солнце испачкало море оранжевой закатной полосой. Запах прелых водорослей, который Наталья называла ароматом малой родины, здесь не ощущался — слишком далеко: отсюда море можно было видеть, но не слышать и не вдыхать ни с чем не сравнимую смесь запахов йода, песка, пенистых гребней волн, жаренных на костре мидий, и выжженной солнцем травы.
— Нет, Натка, серьезно — как это у тебя получается? Как ты пишешь?
— Как-как, ручками, — для верности Наталья покрутила руками перед Галкиным носом: — Ручки-то вот они!
— Ну правда. Расскажи!
— На самом деле все просто. Есть у меня волшебный наборчик, в нем тридцать три буквы. А дальше легко: выбираешь из набора подходящую буковку, за ней еще одну, еще… Нанизываешь их как бусины на ниточку — вот тебе и все писательство.
— Про тридцать три буквы кому другому расскажи — у меня тоже такой наборчик имеется. Допустим, буковки я бы тоже друг на дружку нанизала — не велика сложность. А сюжет? Где ты берешь все эти истории? У тебя в милиции кто-то знакомый, да? Случаи всякие рассказывают?
— Знакомые, Карандаш, никогда не помешают. Хоть в милиции, хоть в ЖЭКе. Но собственные мозги надежнее, это я тебе как писатель говорю.
Ручкина слушала доверчиво, понимающе качала головой — ах, вот в чем секрет, оказывается! Наталью ее серьезность здорово рассмешила.
— На глупые вопросы напрашиваются глупые ответы. И не надо принимать мои слова за мнение великого авторитета. Ты мне лучше про Дружникова расскажи. Как он?
Живость в глазах подруги угасла — Дружников явно не представлял для нее интереса, в отличие от литературы.
— Что с ним сделается? Да я и не видела его сто лет.
— Так уж и сто. А что говорят?
— О нем? Да кто о нем говорить станет? Кому он нужен, твой Дружников?
Наталья едва сдержалась, чтобы не ответить: "Мне. Мне он нужен". Ни к чему раньше времени давать повод для сплетен. Карандаш как раз очень любит пышнословить по поводу и без. Завтра наверняка вся округа будет знать, что в родной город приехал живой классик.
Ну что ж, Наталье это только на руку — до Алёши быстрее дойдут слухи о ее возвращении.
Алексей проделывал над нею какие-то эксперименты — иначе Наталья его "па" назвать не могла. Слов не хватало — паршивый она, видимо, писатель. Где ее волшебный наборчик с буковками? Почему из тридцати трех остались только три? Куда делись остальные тридцать? А оставшиеся почему-то упорно складываются в малоинтеллектуальное "Вау!", подходящее скорее бестолковым подросткам, но никак не умудренной жизненным опытом женщине.
Руки, опять эти руки. Бесшабашные, искусные. Где они были раньше? Почему Лёшка — еще не Алёша, не Алексей — не отпускал их на волю? Что он делал с ними, чтобы они казались бездушными, рутинными?
А губы? Зачем он кусал ее раньше, зачем?! Ведь умеет же целовать так, что все нутро на песчинки распадается. Почему он раньше скрывал свои умения? Проверял ее на прочность? Мол, если любишь, то и таким будешь любить: нескладным, корявым, царапучим.
А потом пришел муж. Пришел совсем некстати. Наталья уже приготовилась стартовать на седьмое свое небо — уже вовсю дымилась под нею ракета, дрожало все вокруг. Земля сотрясалась от чьей-то мощи — чьей? ракеты? Алёши? или самой Натальи? Дрожал воздух, перемешиваясь с дымом.
В этом дыму Наталья не сразу увидела родное лицо. Первыми сквозь марево проступили глаза раненной птицы: полные боли и смертной тоски. И только потом появился он сам.
Наталья застыла в панике: в анекдотах это, может, и смешно, а наяву… Невзирая на ужас, кожей почувствовала его боль. Его боль стала ее болью. Прости, милый, прости…
Прости. Не знаю, как буду жить без тебя. Ты стал такой родной — мы проросли друг в друга корнями. Я люблю тебя. Всегда буду любить. Но его я тоже люблю — что же делать? Прости, родной. Прости…
От ужаса и удушья Наталья проснулась.
Сон? Это был сон? Слава Богу!
Но что радоваться — в ближайшее время ей предстоит пережить эту боль в реальности. Нужно будет выбирать: муж, или Алёша. Для себя она уже все решила: Алёша. Она обидела его когда-то, не разделив его любви. Не поняла его, не прочувствовала. Она была незрячей из-за юношеской глупости, и только она виновата, что разбила его жизнь. И не только его — Ольгину тоже. Пусть даже для той Лёшка был всего лишь последним шансом выйти замуж.
Что же делать, что? Как сделать так, чтобы всем было хорошо? Ничего не менять, потому что Лёша уже привык к своей беде? Раз привык — ему уже не больно. По крайней мере, не так больно, как будет мужу. У него ведь еще вчера все было хорошо, и вдруг его жизнь пойдет под откос. Разве он заслуживает этого?
Но ведь и Алёша не заслуживает. Как же тогда быть?
Алексей научился жить без Натальи. Значит, и муж научится? Найдет себе другую жену, и будет с нею вполне счастлив.
Другую?!
Наталью пронзила ревность. Как он может найти другую — он ведь любит жену, ему не нужна никакая другая женщина! Он Наташин! Она не собирается отдавать его в чужие руки. Она прожила с ним девять лучших лет своей жизни. Да, лучших! Сможет ли она сказать так же о годах, прожитых с Дружниковым? Это покажет будущее. А на сегодняшний день лучшее время ее жизни — это годы замужества. У нее идеальный муж, у Поросенка — идеальный отец.
Что еще ей нужно? Зачем она приехала сюда? Ее дом давно не здесь. Нужно возвращаться к мужу. Если бы Наталья его не любила — ей не было бы больно от мысли о его боли. Но ей больно. По-настоящему больно. Значит?.. Получается, она до сих пор его любит?
Любит. А что тогда с Лёшей? Можно ли любить одновременно двоих? И любовь ли это? Бывает ли любовь во сне? Даже если каждую ночь? Даже если сказочно здорово? Может, настоящий Лёша вовсе не такой. Тогда кто же приходит к Наталье каждую ночь? Кто каждую ночь забрасывает ее на седьмое небо? Кто заставляет забыть тридцать букв родного алфавита, оставляя лишь три нехитрые буковки, складывающиеся в глупейшее "Вау!"?
Лёшка… Алёша…
Сердце рвалось к нему. И тут же отступало к мужу. Кого выбрать, если к обоим тянет одинаково? Если думать о разводе тошно, потому что нельзя разводиться с самым родным человеком. И в то же время невыносимо хочется познать, наконец, в реальности волшебные Лёшкины руки. Ведь только он один знает, что происходит с облаками в самом зените.
Хватит облаков, хватит! Это всего лишь удачная метафора, не более. На самом деле за нею скрывается все то же, что испокон веков происходит между мужчиной и женщиной. Разница лишь в том, что с одним мужчиной это происходит чуточку лучше, с другим — чуточку хуже. Если особенно повезет, разница почувствуется не на чуточку, а весьма существенно. Но даже в самом лучшем случае не бывает никаких облаков. Наталья все про них выдумала. И хватит об этом!
Не об облаках нужно думать, а о выборе. Вернуться ли к мужу, или остаться здесь, с мамой и Алёшей. Это главное. Только как же его сделать, этот выбор? И при этом не ошибиться.
Нужно взвесить их на весах, вот что. Лёшу и мужа. Мужа и Лёшу. Который из них перевесит — тот и получит награду в лице Натальи.
Мысленно посадив одного на одну чашу воображаемых весов, другого на другую, Наталья прислушалась к себе: кто кого перетянет? В чью сторону склонится стрелка?
Ничего не получалось. Стрелка замерла ровно посередине, будто приклеенная: ни туда, ни сюда. Выходит, оба кандидата равнозначны.
Тогда зачем менять шило на мыло? Зачем мутить воду в давно нечищеном бассейне? Нужно оставить все как есть. Мужа она любит? Любит. Даже если любит не его одного — в совокупности с тем, что не стоит мутить осевший на дно ил, муж перевешивает Алексея.
К тому же весы у Натальи нестандартные. У обычных всего две чаши: или — или. А у ее весов три. Причем третья пристроена не посерединке, что было бы справедливо, а прикреплена к чаше мужа. И устроилась в этом гнездышке маленькая, но невероятно тяжелая Светка: чего удивляться — Поросята должны быть тяжелыми, на то они и поросята. Тем более если они Рычащие. Все еще немножечко рычащие.