Независимо от того, каким оно будет, сегодня она остается здесь, на Мысе: даже если муж в итоге перетянет одеяло на себя, а скорее всего, тем дело и кончится, Алёша заслуживает некоторого бонуса. Но перетянет ли муж? Наверняка ли перетянет?
Допустим, не в облаках дело: это Наталья уже поняла. Облака — блажь чистой воды. Жила ведь раньше без облаков, и даже имела гарантированный полет на седьмое небо. Потому и в "Черти чте" про седьмое небо упомянула — потому что очень хорошо знает, что это такое. А на небе, особенно седьмом, должны быть облака. Просто раньше она о них не задумывалась.
Что это значит? Что Лёшка ей вообще не нужен? Может быть, может быть…
А как же верность его? Верность не Наталье — они никогда не были близки, так что в данном случае его связи с другими женщинами нельзя считать изменой, он ведь живой человек со всеми вытекающими. Но верность Лёшиной к ней любви дорогого стоит. Разве такая преданная однолюбость — или как ее там? — не заслуживает награды? Лёшка ведь хороший.
А муж что, плохой? Тоже хороший.
Совсем запуталась. Почему она такая неправильная?!
На обед был подгоревший рис с тушенкой. Дома, может, Наталья такое варево и пробовать бы не стала, а тут уплетала за милую душу: костерок придал "плову" приятный аромат и даже пикантность. Да и выголодалась так, что сырого слона бы с великим удовольствием рвала зубами, не то что "плов" с дымком.
Солнышко приятно припекало. Захотелось спать — Лёшка ведь разбудил Наталью в несусветную по ее понятиям рань.
Он чутко уловил ее состояние, и движением фокусника вытащил из коляски Санькиного мотоцикла надувной матрас. Наталья едва сдержалась, чтобы не высказать ему свое негодование: насколько удобнее было бы сидеть на нем, чем на жуткой скамейке из поваленного деревца, от которой у нее уже все болело. Почему же раньше не предложил?!
Однако сил на скандал не осталось. Едва Дружников надул матрас, она с несказанным удовольствием растянулась на нем. Улучив момент, когда никто не видел, расстегнула пуговицу на проклятых джинсах, и вздохнула с явным облегчением. Еще бы молнию расстегнуть — вообще было бы здорово. Но вдруг майка задерется? Сраму не оберешься. Придется терпеть.
Над головой приятно шелестели деревья. Их шорох сливался с отдаленным рокотом волн и монотонным гомоном отдыхающих. Где-то неподалеку бренчала нехитрыми аккордами гитара, с другой стороны ветер доносил обрывки неуловимо знакомой песенки. Наталья задремала.
Лёшка, снова ты? Как долго тебя не было. Мне даже показалось, что тебя вообще никогда не было, а под видом тебя приходил муж. Смешно, правда? И глупо. Ужасно глупо. Здравствуй, Алёша! Я рада тебе.
В этот раз Лёшкины руки были несмелыми, и было их как-то несуразно мало: всего одна. А ведь их должно быть много-много — они же вездесущие! Однако теперь все было иначе: вороватая рука проникла под футболку, и притаилась там на время. Наталья выжидала: вот сейчас рука одумается, и примется за всегдашнее свое безобразие.
Мгновения летели в вечность, а ладонь Дружникова по-прежнему спокойно лежала не столько на Натальином животе, сколько на джинсах, и игриво ласкала расстегнутую пуговку, не претендуя на большее.
Наталья нетерпеливо поторопила ее, прижавшись спиной к Алексею: ну же! Не столько даже спиной, сколько натруженной о неровную, сучковатую "скамейку" попой.
Алексей немедленно отреагировал на ее движение. Рука чуть дрогнула, и нацелилась вверх, к груди. Но опять же несмело, едва продвигаясь вперед. Наталья затрепетала в предвкушении чуда: сейчас она станет облаком! Наконец-то.
Рука легла на грудь. Но что-то мешало насладиться мгновением — не было привычного тепла от его ладони, будто та не к телу прикоснулась, а к защитному скафандру. Бюстгальтер. Откуда он взялся во сне? Вероятно оттуда же, откуда и джинсы. Странно, раньше никакие одежды не мешали ей превращаться в облако. Разве облака носят одежду? Облако в штанах. Забавно. Где-то это уже было. Там, где вечер хмурый, декабрый. Там, где "Мир огромив мощью голоса". Конечно, Маяковский! Дикий, необузданный гений слова, двухметровое облако в штанах.
Чего только не приснится. То Лёшка, то Маяковский. Так кто из них, в конце концов, превращает ее в облако? Хорошо бы Маяковский — может, заодно заразит ее поразительной своей гениальностью, а то Наталье вечно слов не хватает, даже букв. Одни сплошные "Вау". Но зачем облакам слова? Не нужны. Значит, и Маяковский с его гениальностью сейчас ни к чему. Сейчас нужно одно — умелые Лёшкины руки.
Но где они, умелые? Какие-то они сейчас другие, будто чужие. Неповоротливые какие-то, вялые.
На шее под ухом стало тепло — это Лёшины губы ее греют. Хорошо как. Приятно. А дальше будет еще приятнее. Ну же, ну! Не медли, Алёша!
Где приветные, напористые губы? Они ли застыли на шее, стеснительные, неловкие? Как они не похожи на те, что ласкали ее раньше.
Рука на груди поелозила по бюстгальтеру — Наталья по-прежнему чувствовала себя в нем как в броне. Откуда он все-таки взялся в ее сне? Раньше ведь без него обходилось, и было так здорово.
Видимо, панцирь бюстгальтера мешал не только Наталье — рука скользнула вниз. Медленно, и очень уж нерешительно, но все же подбиралась к цели. Чем дальше она опускалась, тем сильнее у Натальи захватывало дух: скоро, уже почти, еще немножко…
Рука наткнулась на пуговку, и застыла. Секунды растянулись в вечность: казалось, эта преграда стала для Алексея непреодолимой. Но нет: сначала пальчик несмело нырнул под плотный пояс джинсов — Наталья как могла втянула живот, чтобы упростить ему задачу — вслед за пальцем под джинсами оказалась вся ладонь. Наталья выгнулась ей навстречу: Здравствуй, Алёша!
Дальше сложно было уследить за происходящим. Броня то возникала, то пропадала. Сначала исчезли джинсы — даже во сне Наталья почувствовала невероятное облегчение: не джинсы, а пыточная палата! Удивительно, что средневековые инквизиторы не додумались до такого истязательства. Вслед за джинсами исчезла трикотажная преграда футболки. Такого же восторга эта потеря не вызвала, тем не менее тоже была воспринята Натальей на "ура" — телу сразу стало легко и как-то воздушно. Впрочем, воздушность эта мгновенно исчезла, ей на смену пришло тепло Лёшкиного тела: Здравствуй, Алёша!
Броня-бюстгальтер держалась особенно долго. Разве что перемещалась с места на место: то на шею убегала, то путалась где-то подмышкой. Казалось, Алексей никак не может расправиться с застежкой. Но это же сон, во сне не должно быть не только застежек, но и самого бюстгальтера. Наконец и эта преграда растворилась в дебрях Морфеева царства: Здравствуй, Алёша!!!
Сон стал удивительно похож на реальность. Или все это происходит на самом деле? Или только кажется реальностью? Наталья даже чуяла запах леса и костра, пляжные звуки. Чудно! Бывают же такие замечательные сны: тут тебе и Лёша, и лес, и костер. А скоро еще и облако появится. Вернее, Наталья сама в него превратится. Она станет девочкой-облаком. А Лёша будет облаком-мальчиком. А потом…
В прекрасные мечты отвратительной полифонической трелью ворвался мир.
Наталья испуганно открыла глаза, и обнаружила себя все на том же надувном матрасе, где и заснула, отведав подгоревшего "плова" с дымком. А рядом с собою обнаружила Дружникова.
Однако что-то было не так, как раньше. Она ведь лежала под деревом, а теперь оказалась в палатке. Как Лёшке удалось перетащить ее туда, не разбудив? Подняв взгляд, сообразила: никуда он ее не перетаскивал, он лишь набросил на ветви дерева тент. От солнца ее защищал? Или от посторонних глаз?
Вдруг обуял ужас: это был не сон! На ней ведь из одежды остались только трусики!
Одна лишь эта новость могла свести ее с ума. Но терять остатки здравого смысла не хотелось — может, еще сгодятся на что? Если реальность нельзя исправить — ее нужно принять. Исправить Наталья сможет разве что последствия, но не то, что уже произошло. Значит, нужно сделать вид, что ничего страшного в ее чрезмерной оголенности нет. Может, так и было задумано.
Определенно. Она вернулась в родной город как раз для того, чтобы стать наконец-то Лёшиной. Точно. Значит, ничего ужасного не случилось: она просто следовала первоначальному плану. Она хотела в реальности испытать то, чем последние месяцы "потчевал" ее Дружников во снах. Это было ее решение, так-то. А то, что позже она неоднократно пересматривала это решение то в одну сторону, то в другую — это уже детали. Главное, что в таком положении она оказалась по собственной воле. Это не Лёшка воспользовался случаем — это она позволила ему воспользоваться им! Больше того — даже принудила его воспользоваться! А если она его принудила, то никакой выгоды от ее бессознательного состояния он не получил. Наоборот — это Наталья нашла применение его влюбленности и управляемости. Это она коварная искусительница! А он всего лишь пал жертвой страсти к ее ногам. И пусть ничего такого себе не воображает.
В результате нехитрых умозаключений принять собственную обнаженность оказалось не так тяжело, как второе открытие: где-то здесь ведь Лёшкины друзья. Где-то рядом должны быть Вика и Юлька с Кострицей — сладкая парочка. Неужели Дружников раздел Наталью при них?! Как она вылезет на свет белый под их насмешливыми взглядами?!
Сотовый исходил истерикой. Не обращая на него внимания, Наталья оглядывалась по сторонам. Огромный кусок брезента, наброшенный на ветки, образовал подобие шатра. Это ее немного успокоило: оставалась надежда, что никто из троицы ничего не видел. Ну а с Лёшкой она потом разберется — на каком основании он позволил себе такие вольности? Это Наталья может считать, что сама этого хотела, а Дружникову кто дал право так думать?!
Для того чтобы дотянуться до телефона, нужно было выбраться из шатра. Для этого в свою очередь необходимо было прикрыть чем-то кустодиевские свои прелести. Найти майку оказалось несложно — та валялась на траве рядом с матрасом. Там же раскинулись и джинсы: одна брючина в одну сторону, вторая в другую. Бюстгальтер на глаза пока не попался. Ничего, его Наталья найдет потом, когда ответит на звонок.
Напялив майку на голое тело, она выбралась из импровизированной палатки и оглянулась в поисках насмешливых глаз Кострицы, и Викиных, пылающих ненавистью к сопернице. Однако на поляне никого не было — видимо, те снова ушли купаться. Слава Богу! Иначе она бы просто убила Дружникова. Но пока, так и быть, пусть поживет.
Когда Наталья добралась, наконец, до телефона, тот затих. Можно было не вглядываться в дисплей — по рингтону понятно, что звонил муж. Радоваться ли его звонку, или огорчаться?
Она так и не узнала ничего нового про облака. Даже дойти до стадии облака не успела, не то что заглянуть за пределы человеческих знаний. Однако по этому поводу она не испытывала сожалений. Если и было чего-то жаль, так саму себя. Что оказалась в таком двусмысленном положении. Пусть бы все произошло, пусть. Но "пусть" — только в том случае, если бы Наталья пошла на это осознанно. Если бы принимала Лёшкины ласки наяву, а не в полубессознательном, по меньшей мере, состоянии, а то и вовсе в бреду. Она ведь даже не понимала, Лёшка ли рядом, или Маяковский — ну разве не бред? Значит, сколько ни убеждай себя, что все нормально, останется чувство некоторой, мягко говоря, использованности. Лёшка дорого за это заплатит!
А еще Наталья не представляла, как говорить с мужем. Хорошо, что не успела ответить на его звонок — голос выдал бы ее с головой. Врать она если и умела, то только в письменном виде, да и то исключительно в романах. Но то, что в романах — это разве ложь? Это выдумка, фантазия на заданную тему, причем тему она задает себе сама.
Глодал стыд перед мужем. Он ей доверяет, отпустил к матери. А она… Наталья ощущала жар не только на щеках, но и на шее, и даже на ушах. Впервые за девять лет замужества позволила прикоснуться к себе постороннему мужчине.
Но ведь она не позволяла! Он сам. Сам нагло воспользовался ее бессознательным состоянием.
Ой ли? Вряд ли Лёшка смог бы воспользоваться ее бессознательностью, если бы Наталья сама этого ни захотела. В том и дело, что хотела. Еще как хотела. Но — во сне. Она ведь думала, что Лёшкина рука ей только снится. Даже допускала, что это рука Маяковского, надеялась заразиться его гениальностью, дура. Лишь потом, когда вместо одежды осталась одна сплошная воздушность, Наталья засомневалась: а сон ли это? Но сомнения обуяли ее опять же не из-за Лёшки, не из-за рук его, не из-за губ горячих, к шее прилипших. Слишком уж реально дымок щекотал ноздри, слишком явно слышался гомон отдыхающих и шелест деревьев над головой. Только они и заставили насторожиться, но не проснуться до конца. А так бы…
Что "так бы"? Все бы произошло? Прямо так, во сне? И она бы даже не проснулась?!
Вздор. Не может женщина не проснуться, когда ее домогаются.
Вот именно, не может. Но она не проснулась! Не хотела?
Да нет же. Просто свежий воздух, купание, сытный, хоть и подгоревший, плов.
Ерунда. Уж самой себе можно признаться? Не хотела просыпаться, потому и не проснулась.
Забравшись обратно в шалаш, Наталья увидела бюстгальтер, одиноко валяющийся под самым деревом. Безобразие. Ну и как она его теперь на себя наденет?