Ох, что ж за натура у нее такая влюбчивая? Добро б хоть в реальных людей влюблялась, а то сама придумает, сама влюбится, а мужу терпеть. Бедный, бедный муж! Ну теперь она знает — каждый раз в него влюбляется. Значит, не так страшно. Ему же лестно должно быть. Только как ему это объяснишь?
Покачала головой:
— Не-а, не успела.
— А если бы я не позвонил?
Душе стало зябко. Откуда он знает, что именно его звонок и не позволил ей глупостей натворить? Ясновидящий он у нее, что ли? Конечно. И руки у него вездесущие.
— У меня к тому времени уже мозги прочистились. А почему ты позвонил?
— Почувствовал. Во сне почувствовал — что-то не то. Проснулся, и позвонил. А ты не ответила.
— Я ответила. Даже если ты и не слышал — я все равно ответила.
— Как это? Опять штучки писательские? Вечно нафантазируешь себе, и ничего вокруг не замечаешь. Глаза огнем горят, меня не слышишь, не видишь. Ну все, думаю, опять волшебная сила искусства.
— Как-как? Волшебная сила? Да ты у меня поэт! Хлеб отобрать решил?
— Нужен мне твой хлеб! Я тебе о другом. Пишешь так, что сама себе веришь, вот и влюбляешься в кого попало.
— Не в кого попало. В тебя. Я поняла. Описываю героя, думаю, что я его придумала, а на самом деле с тебя его пишу. И влюбляюсь в тебя же. Но не сразу это понимаю. Странная я, да? Неправильная. То у меня одно на уме, то другое.
— Правильная. Просто ты Близнец. Я знал, на что иду, когда женился. А знаешь, почему женился?
— Потому что любишь?
— Это само собой. А женился потому, что ты врать не умеешь. У тебя все твое вранье на лице написано. И если уж ты говоришь, что любишь — значит, в самом деле любишь, без подвоха.
— Люблю.
— Знаю. И хорошо, что ты такая у меня. Нескучная. Не даешь расслабиться. В тонусе меня всегда держишь.
— Устать не боишься? От тонуса.
— Не боюсь. Боюсь, что тебе писательство твое надоест, и ты станешь обыкновенной. Не становись?
— Не стану, не бойся. А ты мне покажешь, что происходит с облаками, когда они в одно сливаются?
— Чего? Какие облака? Опять что-то придумала?
— Идем, покажу. Я буду девочкой-облаком, а ты облаком-мальчиком. Идем? Пока Поросенок не проснулся.
Одно облако поглотило второе, и мир кончился.
Не навсегда — всего лишь на несколько мгновений. Но в эти мгновения было только бескрайнее, как вселенная, облако. И было в этом облаке все, из чего складывается счастье. Было в нем тепло, и была прохлада. Был свет, и была тьма — всего в меру, чтоб не в ущерб друг другу. Была в нем клубника, и был острый перчик — забавное сочетание. Была гроза — необузданный взрыв стихии, и был летний зной — удушливый, липкий. Был оглушительный фейерверк, и была умиротворяющая симфония покоя. Была даже маленькая смерть, и была огромная, бесконечная жизнь.
А потом облако растаяло. Сначала было два облака, потом они слились воедино, а потом не стало ничего. Лишь два распростертых тела на просторной кровати в уютной, до боли родной спальне.
— Люблю тебя, жена! — сказало одно тело другому.
— И я тебя, — ответило второе, и тихонько засмеялось чему-то своему, тайному.