Когда Джоанна снова заговорила, ее голос дрожал так, словно она по-прежнему находилась на корабле тамплиеров и холодный ветер с моря дул ей прямо в лицо.
- Нет, вы не сделали мне ничего плохого, - ответила она. - Просто вам будет гораздо лучше на чердаке. Эта койка жесткая и к тому же слишком узка для нас двоих.
- Вам нездоровится, - не отступал Паэн. - Пожалуй, я попрошу аббатису прислать к вам кого-нибудь из женщин. Джоанна покачала головой:
- Это скоро пройдет. Он поднялся с места.
- Со мной такое бывает, - добавила она. Паэн покачал головой.
- За все те ночи, что мы с вами провели под открытым небом, и за все наши дни на корабле я еще никогда не видел вас в таком состоянии.
Джоанна отвернулась от него и проговорила, обращаясь к стене:
- У меня обыкновенное женское недомогание. В такие дни меня поначалу всегда знобит. Надеюсь, теперь вы меня покинете?
- Вы хотите, чтобы я ушел?
- Да. - Она снова повернулась к нему и произнесла уже мягче:
- Всего несколько дней...
Всего несколько дней - и он уже не вправе будет к ней прикасаться, потому что ребенок, зачатый тогда, не родится раньше следующего лета, около времени первой жатвы, и ни один человек, способный сосчитать на пальцах до девяти, не примет этого ребенка за законного сына Ольтера Мальби.
Джоанна дотронулась до его руки.
- Пожалуйста, не сердитесь на меня. Но сейчас вам лучше оставить меня в покое.
Паэн оттащил седельные сумки в дальний угол.
- Я вернусь на рассвете, - пообещал он.
- Вы в самом деле на меня не сердитесь?
Он через силу улыбнулся.
- Нисколько. Не хотите выпить немного коньяка?
- Нет. Лучше возьмите его себе.
Паэн оставил свои вещи в келье, взяв с собой только меч. Пересекая двор обители, он обнаружил в слабом свете факелов, что пошел мелкий моросящий дождь со снегом. Снегопады в этом году обещали начаться раньше обычного. Улегшись на соломенный тюфяк и натянув на себя вместо одеяла пустой мешок из-под шерсти, Паэн попросил Бога о том, чтобы тот помог ему поскорее раздобыть вторую лошадь. Им нельзя было терять время, если они хотели добраться до Уитби раньше, чем сугробы и лед сделают дорогу опасной. Что же касается другой опасности - если Паэн забудет о своей сдержанности и сделает Джоанне ребенка слишком поздно, чтобы он мог сойти за дитя ее покойного мужа, - то чем раньше закончится их путешествие, тем скорее соблазн останется позади.
***
Утром аббатиса, увидев, что Паэн появился в дверях амбара, тут же направилась к ящику для пожертвований. Подхватив под мышку небольшой сундучок, она с вызывающим видом прошествовала в его сторону.
- Те деньги, которые я получила от вас, были даны вами по доброй воле. Если вы предпочли не возвращаться в келью, которую мы отдали вашей жене, меня это не касается.
Паэн перевел взгляд с убогого ящика на раскрасневшиеся щеки аббатисы и затем снова на ящик.
- Я и не собирался забирать обратно свое серебро, - ответил он. - Как вы могли заметить, это был мой добровольный дар в пользу бедняков вашего прихода.
- В таком случае мы с вами сходимся во взглядах, - последовал невозмутимый ответ.
- Я был бы вам очень признателен, - продолжал Паэн, - если бы вы позволили моей жене остаться в келье и провести весь день в постели, а я тем временем поеду вперед, чтобы найти для нас еще одну лошадь.
- Ваша кобыла мне знакома, - заметила аббатиса.
- Я купил ее у одного крестьянина на побережье.
- Вот как? И вы готовы заплатить крупную сумму серебром за другую такую же?
Паэн невольно отвел глаза от поджатых губ аббатисы. Складывалось впечатление, будто эта женщина принимала его за грабителя. По-видимому, многие из бывших здесь раньше путешественников, вполне порядочных людей, предпочитали прибегнуть к воровству, чем иметь дело с аббатисой и терпеть ее холодный взгляд.
- Разумеется, - ответил он. - Я готов дорого заплатить за хорошую лошадь, лишь бы она была смирной и выносливой.
- У меня есть то, что вам нужно, - заявила аббатиса, - но я не расстанусь со своей любимицей даже за все монеты в вашем кошельке.
Если в тот день и могла идти речь о воровстве, то только со стороны этой старой монахини - с таким жаром она принялась торговаться с Паэном.
- У меня здесь достаточно серебра, чтобы купить двух лошадей сразу, возразил он.
- Вам понадобится столько же, и не каким-нибудь жалким серебром, а золотом, чтобы приобрести такую славную и крепкую кобылку, как моя Хротсвита.
Паэн пожал плечами.
- Все, о чем я прошу, - это позволить моей жене подождать меня здесь, пока я не сумею найти вторую лошадь и не приведу ее сюда. Сколько еще монет я должен пожертвовать беднякам в знак признательности за это одолжение?
Аббатиса прижала к себе ящик и протянула Паэну раскрытую ладонь:
- Наступающая зима обещает быть очень суровой, и беднякам нашего прихода понадобятся теплые плащи.
Паэн вспомнил огромные, набитые шерстью мешки, подвешенные к балке на чердаке амбара, хотя время, когда шерсть следовало промыть перед весенним прядением, уже давно миновало.
- Понимаю, - промолвил он.
- Боюсь, мне придется ради помощи бедным продать свою кобылу, продолжала аббатиса. - Я готова уступить ее вам за пятнадцать денье, но только из симпатии к вашей молодой супруге.
- А сколько лет вашей кобыле? - вмешалась в разговор Джоанна, которая как раз в этот момент появилась на пороге аббатства, столь же изящная и грациозная, как всегда, благо длинная кольчуга больше не скрывала платья, ниспадавшего складками вдоль бедер, и плаща, прикрывавшего ее прелестную грудь.
- Пять.
Джоанна приподняла брови.
- Я купила ее пять лет назад, - добавила аббатиса. - Она такая красавица, белая как снег.
- У меня была белая кобыла несколько лет назад, - задумчиво промолвила Джоанна. - Она тоже казалась очень красивой на вид...