– Ничего.
Вглядываясь в твое лицо, я пытался угадать проблему.
– Я знаю, – сказал я. – Старая песня про то, что мы слишком разные, жить вместе не можем. Интеллектуально несовместимы. Типа у тебя «А плюс Б помножить на коэффициент неизвестной бета», а у меня всякая чушь – раскидываю магические зерна, чтобы разузнать вражеские секреты.
Я говорил, а ты качала головой.
– Тогда что… в чем дело?
– Ни в чем, – затухающим голосом сказала ты, по-прежнему глядя на меня.
Я решил возобновить разговор, но потерял нить.
– На чем я остановился?
– Про магические зерна? – Голос валиумный, издалека.
– Нет… до того.
– Не помню. А! Про цветовые кольца?
– Да, точно.
Мне уже не хотелось ни в чем тебя убеждать. Плохо, что я так в себе неуверен. Я давным-давно обнаружил корневую причину – жестокий родитель, – но часто забывал ее талант подрывать и обесценивать. Вот, скажем, цветовые кольца. Разумеется, я гнал пургу, но она все-таки характерна для моего мировоззрения, для интеллектуального аппарата, который я поспешно ваял из полупонятного, компенсируя недостаток формального образования, – трепливый дикарь, коему срочно требуется сойти за цивилизованного. И тем не менее я выставил все пародией, причудой, ибо подозревал, что всякое слово мое и поступок есть подлог. Любое достижение – шутка, сыгранная с реальностью. Ты же, напротив, считала, что каждое слово твое и поступок – хотя бы попытка правдивости. Не в том дело, что ты не врала. Но ты так неколебимо верила в свою природную честность, что едва дело доходило до серых зон, до ситуаций, когда ни за что не поймешь, правда ли движет тобою или нет, – в таких случаях ты предпочитала верить, что твои суждения правде соразмерны. Достойный способ жить, – я завидовал тебе, хотя мне это твое качество причиняло немало боли.
Я снова спросил, что тебя тревожит. Ты положила мне на щеку ладонь и сказала:
– Про тебя – ничего плохого… честно. – Твои глаза остудили меня, и печально, тихо, так, что даже я не мог не поверить вовсе, ты прибавила: – По-моему, ты удивительный.
На второй вечер в «ПриюТуре» мы сидели рядышком на кровати с лэптопами. Вероятно, изображали нормальность. Играли в домик, притворялись, будто живем жизнью, в какую должны перерасти наши отношения. Ты писала заметки для доклада о ядерной политике. Я увлекся было статьей, но потом заскучал и перешел к собственным записям, среди которых была и такая:
Всякий раз, лежа подле тебя, я думаю о детях, что натягивают одеяло на голову, строят теплый тайник, где чересчур возятся, где на крошечное пространство слишком много рук и ног. То есть – пока не приспособимся. С этой минуты пространство, которое обнимает нас, сразу бесконечно мало и бесконечно велико – плотная ширь, где мы сплелись, точно любовники в космическом яйце.
– Это не твоя статья, – сказала ты, заглядывая в мой экран.
Ты потянула на себя мой лэптоп, я не отпускал.
– Дай посмотреть! – Я отказался, а ты, разжав руки, заявила: – Если собираешься писать про нас, ты должен дать мне почитать.
Я показал на твой лэптоп:
– Предлагаю обмен.
Ты подумала.
– Хорошо.
На экране оказалось короткое стихотворение – называлось «Об эрекциях».
Я удивился: привык, что из нас двоих поэт – я. Странно, когда тебя воспевают. Приятно.
– Нравится? – спросила ты.
– Ага. – Я перечитал. – Мне никто раньше стихов не писал.
– Если б я умела, написала бы тебе настоящее стихотворение.
Чем дольше я изучал слова, тем больше трогало меня их своеобразие. Особенно третья строка – она суммировала твои подходы к браку, который так тебя измучил и который ты не могла оставить. И каждая строчка вдохновлена мужчиной, ради которого ты этот брак не оставишь.
– Оно настоящее, – сказал я. Ты явно обрадовалась.
Я перечел в третий раз. Логика стиха неоспорима. Не вполне искусство, скорее – краткое свидетельство, и меня подмывало выставить его уликой: пусть грустная его подлинность докажет тебе, что каждое слово в нем резонирует с огромной правдой.
– Ты это сегодня написала? – спросил я. Ты читала с экрана моего лэптопа.
– Угу. Хотела тебе по электронной почте кинуть.
– У тебя нет моего адреса.
– Есть. Я даже знаю, где ты живешь.
– Это вряд ли. Я только переехал.
– Одиннадцатая Западная улица, пятьсот шестьдесят пять. Квартира два.
– Как ты нашла?
– Интернет. И твой сотовый тоже знаю. – Ты сложила руки на животе и смерила меня взглядом – я бы сказал, самодовольным. – Я подумывала выйти на связь.
Я переварил это и спросил:
– Выйти на связь – и сделать что?
Миг – и мы оба расхохотались. Мы смеялись долго, и смех рассеял – хотя бы временно – все напряжение, что еще плескалось в нас.
– Видишь, как это работает, – сказал я. – Ты о чем-то думаешь, мир это выдает. Ты у руля.
– В данный момент, – сказала ты, – наверное, так оно и есть.
Мы вернулись к лэптопам, и через некоторое время ты с наигранной суровостью вопросила:
– Это еще о чем? «Вязкий, точно густой сироп на дне банки с персиками».
Я ухмыльнулся.
– Это я, что ли, «банка с персиками»?