Исусе-христе. Куда, в жопу, подевался табак? как ни хватишься, его нету. Это всегда охеренно
Он скрутил сигарету. Неделя, как ее нет, срок не маленький. Ты тревожишься. Ты же слышал в тюрьме тех тупых ублюдков. Ну да, слышал. В одно ухо входило, из другого вываливалось. Долбаное бахвальство; сплошное долбаное бахвальство. Тебя от него тошнило. Байки-из-крытки, Уроки-которые-я-получил. Глупость, все глупость. Чарли был чертовски прав, я к тому, что, конечно, он был офигенно прав, как будто Сэмми этого не знал! Это Чарли не знал, Чарли и был тем самым мудаком, который не знал. Только думал, что знает.
Ты завелся, а это лишнее, это большая ошибка.
Люди рассказывают тебе всякий вздор. Им непременно нужно вкрутить тебе какую-нибудь ерунду. Ты ж лох. Долбаный лох. Так они с тобой разговаривают. Даже мужик вроде Чарли, и тот пытается втюхать тебе разную чушь, намерения-то у него самые добрые, но он не стал бы этого делать, если б не считал, что ты ничего не понимаешь, что ты несведущий ублюдок, лох долбаный; провел столько лет в тюряге, а о системе ни хрена не знаешь, понимаешь, о чем я, вот это самое они про тебя и думают, что ты просто долбаный…
А, хрен с ними, друг, пошли они все.
В жопу футбол, Сэмми тянет руку к кассетам. Некоторые из этих голосов, друг, с ума могут свести; взрослые же люди, ты меня понимаешь, а беснуются из-за какого-то футбола. Кассета вставлена, он нащупывает кнопку «воспр.».
Долбаный Вилли Нельсон,[18] друг, только его мне и не хватало. Первое, в чем я нуждался, и последнее, чего хотел.
Старый долбаный Вилли.
Ладно. Сэмми хотел было выключить магнитофон, но вместо этого убавил громкость почти до неслышимости. Хотя все равно слышно.
Все дело в том, что времена изменились. Изменились, знаешь ли; хотя некоторые тебе не поверят. Что ж, это их долбаная прерогатива.
В случае Сэмми это было вождение. В случае его гребаной глупости. О которой и идет речь во всех этих скорбных повестях из подлинной жизни. Каждый, кто их рассказывает, делает вид, будто во всем виновата злая судьба, но, по сути, рассказы ведутся о глупости; их собственной, ни больше и ни меньше. Олухи долбаные, нашли чем хвастаться, собственным сраным идиотизмом. Слушая их, понимаешь – очень им хочется убедить тебя, что во всем повинна злая судьба. Иногда они пытаются сделать рассказ посмешнее, да только весь смех к тому и сводится, что они остались в дураках. Сколько уж раз Сэмми выслушивал такие истории. И не только там, на воле тоже. Куда ни пойди, везде услышишь; непременно найдется мудак, которого так и подмывает рассказать тебе что-нибудь в этом роде. Начинают-то они с того, что вот-де хочется им с тобой поделиться, чтобы ты понял – сами же они на себя беду и накликали. Но только это вранье, потому как в конечном счете все сводится к хвастовству. Просто им позарез нужно втолковать тебе, будто случившееся с ними нисколько не похоже на случившееся с любым другим мудаком. Любой-то другой, ясное дело, как был дураком, так и останется, а они-то нет. Ну и начинают тебе заливать, как здорово было продумано их дельце; они все предусмотрели, друг, на этот счет не волнуйся, все про все, все основные моменты, и тут вдруг бах, трах, и они в жопе. Из-за какой-то гребаной мелочи, ерунды, которая ни одному мудаку на свете и в голову-то не пришла бы. Ни одному в целом свете.
Так что выходит: что козел, который тебе все это травит, просто-напросто гений, но только невезучий. Вот что он тебе на самом деле вкручивает, друг, – он, бедняжка, невезучий гений, которого поимела судьба. Кабы не она, он бы сидел сейчас в каком-нибудь клевом местечке да выставлял угощение голливудским кинозвездам. Обычная херня, друг, мутотень, полная мутотень и ничего больше, тебя от нее тошнит уже, слушаешь, слушаешь и чувствуешь, что сейчас с ума, на хер, соскочишь; ведь все уже наперед знаешь, все его основные моменты; а приходится слушать, блин, и до того это тебя достает, до того достает, что блевать охота, мутит и с души тянет; ты даже смотреть на них не можешь, друг, на тех, кто тебе это рассказывает, не можешь смотреть, не хочешь видеть их долбаные зенки.
Сэмми пытался втолковать это Элен, чтобы та поняла, на что она похожа, как она работает, глупость-то. Женщинам это следует знать, мужики обязаны им все объяснить, растолковать, что она собой представляет. Вся эта тряхомундия. В его случае это было вождение, он не смог получить права. Да какого хрена, друг, он и водить-то не умел, потому у него этих долбаных прав и не было: просто ни хера не умел водить. Так, блин, и не научился. Вот про это он Элен и рассказал. Про это и рассказал. А что такого? Вообще-то даже смешно. Если подумать. Ну то есть если тут есть над чем смеяться, так валяй, смейся. Штука не в том, что у него не было долбаных прав, он этих долбаных прав и получить-то не мог, потому как ни хрена не умел водить. Да еще и пивом налился
да не в пиве дело, а в тебе, только в тебе. Он отправился на улицу Семи Сестер, поговорить с одним знакомым, с ирландцем, насчет работы. Там тогда отель ремонтировали, вынимали из здания всю начинку, потом фасад переделывали, потому как он утратил историческую ценность или еще что. Платили хорошо, парень был надежный, он насчет Сэмми уже переговорил, так что все было на мази. Но так уж вышло, что в пивную он пришел раньше времени, ну и записался в очередь, в бильярд поиграть. И выиграл первую партию, просто подфартило. Я к тому, что просто выпал один из этих долбаных вечеров, потому как в бильярде он никогда особо не блистал. Хотя удар у него был неплохой и играть ему нравилось. А когда его, наконец, поимели, один мужик отозвал его в сторонку, на пару слов; ну и слово за слово, в общем, поговорили маленько за жизнь.
Так что, когда пришел тот ирландец, Сэмми в работе уже не нуждался, он ее уже получил. Короче говоря, взяли его на подмену одному малому, которого к тому времени замели. Чем они там занимались, не важно, а важно, что пять раз все прошло гладко. Пять удачных ходок. А на шестой их накрыли. Вот такие дела. Вождение его подвело, хотя при чем тут вождение, подвели его сцепление и передача. Ладно. Дурацкая, на хер, история, потому как могло вообще ничего не случиться, фараоны даже не знали, что Сэмми тоже там, его и видно-то не было, он в машине сидел. Всю остальную компанию уже повязали, и фараоны решили, что дело в шляпе. И тут он включил зажигание. У Стива-то Маккуина[19] это запросто получается. А Сэмми не смог даже долбаный руль повернуть; заклинило его, на хер, или еще что, не знаю. Семь лет. Ни хрена себе. Зашибись, на хер. Он рассказывал эту историю нескольким мужикам. Иногда она вызывала смех, иногда не вызывала, но каждый мудак понимал, о чем идет речь. О глупости, друг, о чем же еще.
Однако рассказать все Элен, это было еще и похуже глупости. Едва закончив, он понял: что-то не так. Потому что она просто лежала рядом, не шевелясь. Он что-то залепетал, пытаясь исправить положение. А она все равно ни слова, друг, ни слова не сказала. Охренеть можно. Я о чем, я о том, что он только потому ей все рассказал, что хотел показать, как все переменилось, показать, что вся эта мудистика уже в прошлом. Как сам он, на хер, переменился. Вот это прошлое, а вот это будущее. Но ведь, направляясь в будущее, ты же и в нем нуждаешься, друг, в прошлом, знаю, что говорю, ты должен вытащить его на свет божий, чтобы она все знала, ну то есть показать ей все, на хер, заставить ее понять. А как еще, блин, это сделать? Потом она повернулась, легла на спину. Исус всемогущий. Он как сейчас все помнит. Тебе хотелось схватить ее, встряхнуть. Но она тебя вроде ни хрена и не слушала, друг, не слушала, она уже приняла решение; уже ушла в собственные мысли; и то, о чем она думала, к нему ни хрена никакого отношения не имело, потому как она не поняла, но он не смог ей втолковать, не нашел нужных слов.
Ну а после молчанка. Молчать Элен умела; терапевтическое молчание, друг, оно у нее отлично получалось. Он подумал, что она, может, заснула. Но знал, что нет, по дыханию. Просто по тому, как она дышала. По тому, какой получался звук. Ты гадал, может, это она дает тебе понять, что не спит, дает шанс все поправить, пытается сказать тебе, что его еще можно устранить, это взаимонепонимание, – если это оно, на хер, тогда время еще есть, вот прямо сейчас, сейчас самое время; и если ты не воспользуешься этим шансом, все уйдет, все-все, на хер, все погибнет, выскользнет из твоих рук: ну вот, мать-перемать, тут он и начал трепаться снова, делая вид, будто между ними никакого разлада и нет, будто он всем доволен, тут ему и подвернулась на язык эта последняя история, в аккурат про…
Хрен его знает зачем, друг, но только он рассказал ей совсем давнюю, про себя и Джеки Миллигана. Сейчас как подумаешь, это уж был полный идиотизм; приходится признать, этой истории и вовсе рассказывать не стоило, потому что она просто-напросто не для женских ушей. Откуда ни взгляни, друг, не для них. А с другой стороны, он же просто рассказывал ей о себе, совсем еще зеленом. Это ведь тоже часть той истории. Причем не маленькая. Тогда ему это в голову не пришло, но какого же хрена, друг, я к тому, что либо он ей интересен, либо нет.
Вот же херня какая. Старина Джеки, печально, как хрен знает что. Он все еще мотает срок, если не помер, скорее всего, помер. Джеки был родом из Ливерпуля. Ну вот, и поехал он в Лондон, обделать одно дельце по поручению серьезных людей, а как обделал, пришлось ему залечь на дно. И один малый из Глазго, не помню, как его звали, подыскал ему крышу – из уважения к одному из тех, на кого работал Джеки. Так он попал в Глазго и несколько недель его не было ни видно и ни слышно. Но беда в том, что терпения у него не было вообще, а башлей в кармане – сколько угодно. Джеки был малый неплохой, но игрок, просто помешанный, если честно, такая у него была проблема. Плюс бабы, вечная история. А тут как раз в Эре скачки начинаются, с препятствиями. Под самый Новый год это было. Ну и вот.
Месяца два он на люди не показывался, только и позволял себе что время от времени заглядывать к букмекеру, ставку сделать. Но и это было долбаной морокой, потому что там ведь тоже приходилось осторожничать. В общем, надоело ему это все до смерти. И что он делает – на целый день удирает на скачки; денег в нажопнике вот такая пачка, тысячи две или три у него с собой было. Всего минут десять он там потолкался, и готово дело, познакомился с одной цыпочкой. Одевался-то Джеки с шиком, вообще видный такой был. Ну, может, треплив немного, ливерпулец все-таки и прочее. И вот, значит, он угадывает первых четырех победителей. Без шуток, друг, за первые же полтора часа он огребает десять-двенадцать штук. А это ж лет двадцать назад было, понимаешь, о чем я. А девчонка ему попалась правильная. Она и на бегах-то оказалась, потому что у нее отпуск был. И мудаков вроде Джеки еще отродясь не встречала, никогда. Ну, и что происходит потом, друг, после бегов, Джеки уже понесло, руки чешутся и все прочее. Хорошая игра в карты, вот что ему было нужно. Стало быть, прыгает он в такси и велит шоферу везти их в Абердин. А девчонка, между прочим, замужем. Не хочет она в Абердин, да и не может; ей надо домой вернуться, ну и так далее. Но Джеки ее уломал, у него, дескать, предчувствие, что непременно надо туда ехать, и вообще это не проблема, потому как они вернутся последним самолетом, не боись. Я к тому, что никакого долбаного самолета там не было, хоть Джеки об этом и не знал. Просто он думал, что это его единственный шанс, вот в чем вся штука. Сейчас или никогда, понимаешь, о чем я, на этот раз он вырвался, а другого случая не представится. Ну и потом, ему не хотелось, чтобы тот крутой из Глазго, не помню, как его, обо всем прознал. Так что нужно было вернуться с утра пораньше, при первых лучах зари. И тут такое дело – Эдинбург ему не годился; слишком близко, слишком рискованно; в Ньюкасл он тоже ехать не мог, там риску еще больше, так он, во всяком случае, думал, друг, – дескать, это уже Англия и все прочее. Он рассказывал Сэмми, что подумывал рвануть во Францию, в Довиль, да не рискнул, слишком хлопотно. Но куда ни рвать, делать это надо было сейчас, сию же минуту, на хер; башли в кармане, девка при нем. Стало быть, в Абердин, на такси, сколько бы это, блин, ни стоило. Взяли они номер в отеле, пять звезд, жратву и выпивку им прямо туда принесли, разные там сэндвичи с семгой, шампанское; перепихнулись на скорую руку, душ приняли и вперед. Джеки нашел казино; пришлось подмазать швейцара, потому как вход только для членов, а чтобы тебя членом заделали, надо двое суток дожидаться. Но он все уладил. Теперь можно и оттянуться. Так или иначе, друг, а дело было сделано, все путем; все, мать его, на мази, так что он пошел с девчонкой в классный ресторан, так, без особой причины, не думаю, что их голод замучил, просто часть долбаной процедуры, хотелось показать девчонке красивую жизнь; ну и они, значит, выпили, перекусили и так далее. А после в казино. Рулетка там или очко, вся эта хренотень Джеки ни фига не интересовали; ему нужен был покер, а кой-какие истории насчет игры на бешеные деньги до него доходили. Ну Джеки и надеялся выиграть с ходу. Потому он туда и поперся, в казино-то. Ладно, начал он принюхиваться. Тут еще надо помнить, что это Абердин, друг, ему приходилось осторожничать, его очень серьезные люди разыскивали, и я это не о фараонах говорю. Ну, в общем, туда-сюда иди сюда, нашел он нужного человека, здоровенного такого канадского ковбоя; играть тут играют, только за городом, несколько миль по берегу. Да ты не волнуйся, ковбой вас подбросит. Короче говоря, добрались они до того дома и Джеки там все просадил. Сэмми-то он рассказывал, что ему не подфартило, да кто его знает. Играли они в открытый покер и все такое, под конец у него была хорошая масть, но подвела последняя карта. Не знаю. Но все было, на хер, законно, так что жаловаться ему не приходилось. Вышел он из этого дома часов в семь утра и потопал в город на своих двоих. В кармане фунта три, заначил на самый крайний случай. Ну вот, топает он по дороге и вдруг вспоминает про девчонку; она же в доме осталась, друг, так и ждет его, дрыхнет в кресле, в одной из комнат. Но, бубена масть, что он может сделать, он же без гроша, полностью, на хер, выбыл из игры; пусть уж сама выбирается, ей же будет лучше, при его-то везухе. Хуже всего, что пара штук, с которых он начал, принадлежала не ему, – ну то есть ему, но получил-то он их совсем на другие дела; на то да на се, стать невидимкой, друг, дело не дешевое, знаю, о чем говорю. Так что положение у него было аховое; половина долбаной Британии уже гонялась за ним, и иметь дело еще и с другой половиной ему никак уж не улыбалось. Так что в конце концов он стакнулся с Сэмми, и, должен сказать, тот был вне себя от радости – ему тогда всего девятнадцать было, только-только разменял. Так уж вышло, что он с корешами ошивался в одной из букмекерских контор, в которые захаживал Джеки. Ну и все, на хер, через пару дней их замели, в Озерном краю, в тех примерно местах, а дальше рассказывать неинтересно. Сэмми схлопотал четыре года и все их отсидел. А за стариной Джеки много чего было, лондонское дельце и прочее.
Безнадежно, на хер. Зачем ты все это рассказал. Помалкивать надо было. Да и рассказывать тут особенно не о чем, это же просто долбаная
ну хрен с ним, не важно, сам знаешь, ни хрена не важно, и хватит, блин, об этом.
Элен; она так и вцепилась в Джеки. Чем он тебя, на хер, взял! Чем взял, на хер. Большой же мальчик, девятнадцать лет.
Ну так и что, на хер, мужик был в отчаянном положении, о чем, на хер, говорить.
Впрочем, тут он малость приврал. Сказал Элен, будто Джеки сначала искал корешка Сэмми; искал его кореша, потому как знал, что тот хороший игрок. А на самом деле искал он Сэмми, потому что Сэмми-то и был игроком. Крупных ставок он не делал, но ставил все, что было в кармане, и Джеки это расчухал. Ну и пошло-поехало. Все мы в охеренно отчаянном положении, друг, понимаешь, о чем я.
Ну так вот. Долбаная Элен, друг. Можно было бы ждать, что она расстроится из-за девчонки, оставшейся с задроченными ковбоями, ан нет. Так, во всяком случае, казалось. Ладно, хрен с ним.
И она перестала с ним разговаривать.
А ведь все это случилось, когда он был мальчишкой, вот во что она, похоже, не въехала. Плюс ты рассказал о том, что двадцать лет назад было. Да и рассказал-то, на хер, только для того, чтобы она поняла – он изменился! Исусе-христе! Потому как увидел впереди путь. Для них обоих. И как раз собирался много чего предпринять, это была его задача, его и никакого другого мудака, – вот что он ей втолковывал. Это и есть вся долбаная суть его рассказа. Ладно, с первым он прокололся, а теперь и со вторым тоже, друг, со вторым тоже; да не просто прокололся, а еще хуже все испортил. Лучше бы он, блин, дал ей заснуть.
Да ни хера сама эта затраханная история и не важна. Даже если бы все в ней было сплошным враньем. Он только одного и хотел – объяснить ей, что изменился. Вот и все, на хер.
Ладно.
Так что впредь не трепись. Он же знал это еще перед тем, как начал, знал, на хер, что, исусе-христе. Ладно, в жопу. Оно, между прочим, тоже не всегда верно. Похоже, некоторым людям это необходимо. Конечно, что тебе нужно было сделать, друг, что тебе нужно было сделать, – обнять ее, поцеловать, тебе следовало поцеловать ее, объяснить, что со всем этим дерьмом покончено. Потому как ведь покончено же, кранты. Вот и сказал бы ей. Сам ты с собой дурацкую шутку сыграл, друг, вот в чем проблема. Тебе дали шанс, а ты его профукал.
Так ты тогда все и оставил. Так ведь пришлось оставить. Я к чему, раз уж так получилось, раз профукал, ну и оставь все как есть. Этот урок ты хорошо затвердил. Любой ценой оставаться в своем уме.
Ладно, хрен с ним, палку надо покрасить, сейчас самое время. Сэмми встает с кушетки. Не волнуйся. Ладно.
Вышел из пункта А, так уж топай до пункта Б, трудность только в том, что покамест ни единый мудак не знает, что с ним случилось. Не понимает, что ты нуждаешься в помощи. Белая палка, очки – это ж все едино, что паспорт.
Сэмми закрыл за собой дверь на два оборота. Отныне никакого гребаного риска. Отныне, друг, отныне.
Пройдя коридором, он постучал в дверь и, когда та отворилась, сказал: Привет.
А, привет, сынок… Это тот старикан, который одолжил ему пилу.
Опять я. Сэмми говорит, дело в том, э-э – что я на самом-то деле слепой. Глупо звучит…
…
Я для того вчера и брал у вас пилу, чтобы ручку у швабры отпилить – она у меня вместо палки, для прогулок.
А-а… понятно.
Тут вот еще что, я хочу выкрасить ее в белый цвет, чтобы вид у нее был, как надо. Вот я и подумал, понимаете, у меня в прихожей, в шкафу, есть немного белого лака, да только там не одна банка стоит, и я, ну, не могу сказать, в какой что, вы понимаете, такая вот дурь.
…
Подумал, может поможете мне ее отыскать? Вы не беспокойтесь, мне бы только банку найти… чтобы знать, что это та самая.
Ну да, сынок, да, я все понял, да.
Отлично.
О господи… не беспокойся. Погоди, я сейчас башмаки натяну. Слушай, кстати, как тебя звать-то?
Сэмми.
Сэмми, ну да, верно, ты уже говорил; а я Боб. Сейчас, надену башмаки. Зайди на минутку.