Бабушка засмеялась и, отпив еще чая, промурлыкала:
- О, я думаю, что если бы ты захотел скрыть от меня какую-нибудь тайну, мне пришлось бы здорово потрудиться, разгадывая ее. - Ее блестящие голубые глаза слегка затуманились, и она добавила:
- Но, разумеется, тебе придется применить весь свой ум, чтобы скрыть что-нибудь от меня!
- Да уж! - фыркнул Николаc. - Но отвечаю на твой вопрос: да, полагаю, именно из-за Мэрианн я так поспешно уехал из Лондона. - Он бросил на старую леди внимательный взгляд. - Видишь Ли, сейчас она готова выйти за меня замуж...
- В самом деле, дорогой? Но ведь, конечно, она этого не сделает? В конце концов, у нее уже была такая возможность, однако она ею пренебрегла. - Паллас сморщила маленький носик от отвращения. - Мы, Талмиджи, не пользуемся бывшими в употреблении вещами, пока не захотим этого всем сердцем. Только в таком случае мы так поступаем!
Поставив на стол чашку с блюдцем, Николаc мрачно сказал:
- Мое сердце не принадлежит ей, но, по-моему, найти невесту не так легко, как я думал вначале.
- Естественно, нет! Это же не покупка породистой лошади для собственной конюшни, сам понимаешь. Ты ведь ищешь себе жену.
Ту, что станет матерью твоих детей и с кем ты проведешь всю свою жизнь. - Бабушка наклонилась к нему. - Я знаю, что ты хочешь доставить мне удовольствие и что женитьба для тебя жизненно необходима, но, Николаc, тихо произнесла она, - ты должен прежде всего доставить удовольствие себе. Это превыше всего. Ты будешь жить с этой женщиной и, надеюсь, проживешь долго после того, как я рассыплюсь в прах в могиле. - Лицо ее сделалось задумчивым. - Не торопись, чтобы не совершить ужасную ошибку...
- Как ты? - тихо спросил он.
Паллас пришла в замешательство: она поняла, что имеет в виду внук.
- О нет, мой дорогой! - страстно воскликнула она. - Я никогда не считала, что брак с твоим дедушкой был ошибкой!
Эту тему они никогда не обсуждали. Имя деда редко называлось, а если и упоминалось, то, как правило, в неодобрительном контексте. И тут до Николаcа внезапно дошло, что Паллас никогда не говорила о своем муже.
- Ты не обвиняешь его за то, что он бросил тебя? За то, что обошелся с тобой таким постыдным образом? - недоверчиво спросил Николаc.
Мягкий свет зажегся в глазах старой леди. Она посмотрела на огромную картину, которая занимала одну из стен комнаты.
- Нет, - хрипло ответила она. - Я никогда не винила его. Я любила, уважала его и несказанно жалела...
Николаcа разбирало любопытство. Он встал и подошел к написанному маслом портрету.
- Вы были красивой парой, - бесстрастно сказал он, рассматривая картину.
Портрет его бабушки и дедушки был написан через полгода после их свадьбы. Юное лицо Паллас светилось от счастья - столько в нем было любви к высокому строгому мужчине, ее мужу, стоявшему рядом с ней, что это поражало Николаcа всякий раз, когда он видел портрет. Паллас была изображена сидящей в этой самой комнате, одетая в пышное бальное платье из светло-голубого шелка и роскошно украшенная знаменитыми бриллиантами Шербурнов - тиарой, серьгами, ожерельем, брошью, браслетом и восхитительным кольцом с самым большим алмазом, который когда-либо видел Николае. Все эти бриллианты исчезли вместе с ее мужем.
Отведя глаза от кольца, Николаc принялся рассматривать лицо дедушки, поразительно похожее на его собственное. Это было гордое, даже надменное лицо. Густые черные волосы отброшены назад и открывают благородные брови, в черных испанских глазах читается намек на веселый нрав, решительный подбородок слегка поднят, большой подвижный рот изогнулся в слегка циничной улыбке. "С первого взгляда, - отметил Николаc, - ни за что не подумаешь, что это человек, который похитил жену другого, а затем бросил собственную жену и новорожденного сына". На портрете рука Бенедикта по-хозяйски лежала на спинке стула, на котором восседала Паллас.
Другой рукой он держал шпагу, висевшую у него на боку.
Николасу пришла в голову любопытная мысль, что оба этих жеста многое говорили ему о деде и поза эта не лишена смысла. Все в нем ясно указывало на то, что это человек, который заботится о себе.
- Я всегда думал, что ты должна была его ненавидеть, - медленно произнес Николаc, возвращаясь к своему креслу.
Паллас покачала седой головой:
- Никогда. Он хорошо относился ко мне, Николаc. Был добр, заботлив. Она посмотрела в сторону, словно видя то, что внуку было неподвластно увидеть. - Я была молода и любила его. И до сих пор люблю. Я знала всю эту ужасную историю про нарушенную помолвку и про то, как подло Грегори похитил Терезу, но я была уверена... - Губы ее печально скривились. - Уверена, что смогу заставить Бенедикта полюбить меня, что вытесню образ Терезы из его сердца... - Она слабо улыбнулась. - Но, разумеется, не смогла. Связь между ними была нерушимой. Они были не виноваты, что так отчаянно любили друг друга, и я даже не могла ненавидеть его за то, что он женился на мне, любя ее. Ведь в конце концов ему был нужен наследник. И хотя я знаю, что у него в сердце была любовь к другой, он ни разу не подал мне ни малейшего намека, что женился на мне исключительно из-за обстоятельств, в силу которых должен был продолжить свой род. Он всегда относился ко мне заботливо, с уважением - немногие жены моего поколения могут сказать такое о своих мужьях!
Задумчиво глядя на нее, Николаc резко спросил:
- А как ты думаешь, что с ними случилось? Судя по тому, что я слышал, они словно исчезли с лица земли.
Паллас пожала плечами, однако в глазах ее промелькнула боль, и Николаc поразился, что спустя долгие годы бабушку все так же глубоко трогают события, которые произошли шестьдесят пять лет назад.
- Не знаю. В лучшие минуты я склоняюсь к мысли, что им удалось пробраться в колонии и что там они прожили долгую спокойную жизнь. - Она опустила голову и с силой произнесла:
- А иногда надеюсь, что жизнь у них была долгая, но несчастная, и что его обожаемая Тереза оказалась пустоголовой, как морковка, лиловоглазой сварливой каргой!
Николаc расхохотался, и они весело поглядели друг на друга.
Решив, что они уже довольно поговорили о давно минувших днях, Николаc непринужденно предложил:
- Ну на сегодня хватит об этой старинной истории. А теперь расскажи, что произошло, пока меня не было дома.
Они обсудили несколько незначительных вопросов, а потом Паллас подвела его к некоторым недавно происшедшим в жизни семейства Шербурнов событиям. Уютно откинувшись на спинку кресла, Николаc словно растворился в легких волнах изящного рассказа старой леди. Но тут Паллас сказала нечто такое, что заставило его выпрямиться и навострить уши.
- Умер старый сквайр Фрэмптон? А я-то думал, что старый дьявол настолько упрям и вспыльчив, что просто не позволит себе умереть!
- Гм-м, я тоже так думала, - ответила Паллас. - Но все-таки он умер, полагаю, около трех лет назад. Теперь сквайром стал его старший сын, Джон. Ты его помнишь?
Николаc покачал головой:
- Не очень хорошо. Он ведь на несколько лет старше меня, да?
- Да, я думаю, ему тридцать девять... Он и твоя сестра иногда неплохо ладят между собой...
- Правда?
- Ну, возможно, это ни о чем не говорит, но должна сказать, мне не очень нравятся его друзья - какие-то беспутные парни. Они нездешние. И вообще в Холле за эти дни произошло несколько странных событий. - С недовольным выражением лица она добавила:
- Я так поняла, что ради забавы они любят примыкать время от времени к "нелегалам" и помогают им перевозить товары. Очевидно, им нравится натягивать нос драгунам, это их развлекает. Старый сквайр никогда не одобрил бы такие выходки!
Николаc выпрямился в кресле. Фрэмптон-Холл находился как раз рядом с Ромни-Марш, а контрабандистов, у которых на этой территории был штаб, местные жители давно уже называли "нелегалами".
Просьба Роксбери завладела мыслями Николаcа, и ему показалось интересным, что молодой сквайр, пусть даже ради забавы, помогает контрабандистам. А в особенности эти "беспутные" парни...
- А что, в последнее время контрабандисты стали более активными? нарочито беспечно спросил Николаc.
Паллас взмахнула ресницами.
- Откуда мне знать?
- Просто, - со смехом ответил ей внук, - в пределах пятидесяти миль нет ничего такого, чего бы ты не знала!
Старушка улыбнулась.