Кризис кончился, и дела на Эри пошли в гору. Теперь Карнахэны могли взять столько груза, сколько позволял трюм. На канале появились новые суда. Старые, когда-то заброшенные, тоже починили и пустили в дело. Движение на Эри опять стало таким оживленным, что можно было спокойно перейти на другой берег, перепрыгивая с судна на судно и ни разу не коснувшись воды. Единственной ложкой дегтя в бочке меда было, как сказал бы Мик, то, что усилились трения между работниками канала и смотрителями шлюзов – судовладельцы требовали, чтобы шлюзы работали ночью, но так и не добились своего.
Кэт весь день, с рассвета до заката, была занята работой. Иногда они плыли даже ночью, от шлюза до шлюза. Она радовалась такому напряженному графику – у нее не оставалось времени на мысли о Моргане. Кэт поклялась забыть его, но это, конечно, было невозможно. Ее тело и душа все так же страдали без него. Теперь она точно знала, что любит этого человека. Сколько раз, лежа ночью у себя в каюте, Кэт думала о том, чтобы поговорить с Морганом, выслушать его объяснения и, если они окажутся правдоподобными, простить его и взять обратно на баржу, а заодно в свою постель и в свое сердце.
Но наутро решение Кэт менялось. Она знала, что Морган живет на судне преподобного Лютера Прайора и работает у него рулевым. В это лето она много раз видела его на румпеле, а однажды они проплывали так близко друг к другу, что Морган даже приподнял шляпу и подмигнул ей.
– Доброе утро, мисс Карнахэн! – весело сказал он. – Хороший денек, не правда ли?
Кэт ничего не ответила. Почувствовав, что краснеет, она отвернулась.
Было совершенно ясно, что он нисколько не страдает от разлуки с ней. В голову ей вдруг пришла непрошеная мысль: а не спит ли он с чопорной мисс Прайор? Ласкает ее по ночам, целует, обнимает? Живо представив себе все это, Кэт вздрогнула от ревности и злости.
Нет, никогда она не станет мириться с Морганом Кейном. Будь он проклят!
И все же порой Кэт ловила себя на том, что скучает по нему. Желая избавиться от этого наваждения, она с новым рвением набрасывалась на работу и выкладывалась так, что даже Мик удивлялся.
– Ты слишком усердствуешь, Кэтрин, – заметил он однажды. – Вроде даже похудела, хоть я и не думал, что такое возможно.
– Нам надо зарабатывать деньги, пока дела на канале опять пошли хорошо. Надо наверстать упущенное за прошлый год. Не бойся за меня, Мик. У меня все в порядке.
– Я так не думаю, – проворчал он. – Но спорить с тобой бесполезно, это я знаю. – Он посмотрел на нее с хитрым прищуром. – Скучаешь по молодому Моргану, а?
– Нет, я не скучаю по молодому Моргану, – огрызнулась Кэт.
– А знаешь, этот доктор... по-моему, он неплохой парень, – задумчиво проговорил Мик.
– Послушай, Мик, может, хватит переживать за мою личную жизнь? Ну что ты все время пытаешься спихнуть меня замуж? Я что, так сильно тебе надоела?
– Девушке в твоем возрасте полагается быть замужем. А насчет спихнуть тебя – нет, я и не думал об этом.
– Тогда о чем же ты думал? Что доктор Мэйсон женится на мне, придет на нашу баржу и мы здесь заживем все вместе в мире и счастье, так?
Мик обиженно выпрямился.
– Если ты за меня переживаешь, то напрасно. Я отлично справлюсь один.
В глубине души Кэт гордилась своим отцом. Хоть он и не бросил пить совсем, но после ухода Моргана уже не приходил домой пьяным. Он делал свою часть работы и доставал почти все грузы, которые они теперь перевозили. Казалось, Мик почему-то чувствовал себя виноватым в том, что Морган ушел с их баржи, и делал все возможное, чтобы загладить свою вину.
Что касается Энтони Мэйсона, то с той ночи на его плавучей клинике Кэт виделась с ним всего два раза. Просто она была очень занята. После их последней встречи Энтони сказал, криво усмехнувшись:
– Мы с тобой как два корабля, которые разошлись в ночи, Кэт.
Ни в одну из этих двух встреч они не занимались любовью, только наскоро поговорили. Оба раза баржа «Кошечка» была груженая, и Кэт торопилась доставить груз к месту назначения, а Энтони спешил к больному. Они успели обменяться несколькими словами, из которых Кэт поняла, что его врачебная практика по-прежнему оставляет желать лучшего.
Кэт очень хотелось опять встретиться с Энтони и провести с ним вечер. Ее томило одиночество, а Энтони был приятным собеседником и хорошим любовником. Лето подходило к концу. Скоро сентябрь, а там два месяца – и зима. Кэт никогда еще не ждала зимы с таким страхом. Боялась, что, когда канал осушат и у них наступит вынужденное безделье, она сойдет с ума. Это и раньше было нелегко – три месяца, а то и больше, сидеть без дела, но после того, что случилось этим летом, Кэт отлично знала, что ее замучают воспоминания. Она очень любила читать и всегда запасалась на зиму книгами, но на Эри книг было мало. Хорошо хоть, что они прилично заработали этим летом и зимой им не придется перебиваться с хлеба на воду. Однако деньги были палкой о двух концах: раньше, когда их не хватало, Мик не мог много пить. Теперь же Кэт боялась, что с полными карманами он опять возьмется за старое.
Когда они остановились в Рочестере, чтобы сгрузить привезенную из Олбани фермерскую технику, Кэт заметила стоявшее на причале судно Энтони, и сердце ее забилось от радости. Самого Энтони нигде не было. Но когда они приводили баржу в порядок после разгрузки, Кэт его увидела. Он размашисто шагал по пристани.
– Энтони! – крикнула она. – Милый Энтони, я так рада тебя видеть!
Мэйсон взял ее за руки.
– А я тебя, Кэт. Мы не виделись целую вечность. Я скучал по тебе.
Она прищурилась.
– Кажется, у тебя сегодня необычно хорошее настроение?
Энтони улыбнулся еще шире.
– Да, Кэт, отличное! Похоже, мои дела наконец-то сдвинулись с мертвой точки. На прошлой неделе я спас жизнь одной женщине. У нее были сильные боли в животе. Другие врачи отказались ее лечить. Они поставили диагноз «прободение кишечника» и сказали, что дни ее сочтены. Но я понял, что это прорвавшийся аппендицит, и уговорил ее лечь на операцию. Я знал, что сильно рискую. Таких операций было немного и ни одной успешной. Обычно хирург вмешивался слишком поздно. Он засмеялся.
– Ее муж и друг были против операции, но не они страдали от жутких болей, и больная настояла. Пока я оперировал, оба мужчины стояли за дверью моей операционной с пистолетами в руках. Они поклялись убить меня, если она умрет. Но она выжила, выжила! У меня получилось! – Энтони немного успокоился. – Конечно, мне повезло: со мной был еще один врач, с суши. Он согласился с моим диагнозом и помогал мне оперировать. Один я не справился бы.
– Это была женщина с канала?
– Конечно, жена капитана пассажирского пакетбота.
Кэт улыбнулась.
– «Врач с суши». Ты уже говоришь, как настоящий канальер, Энтони. Для нас люди с суши – это люди другого мира.
Мэйсон на мгновение растерялся, потом медленно кивнул.
– Да, ты права. Но видишь ли, дело в том... – Его радость опять прорвалась наружу. – После этого случая я наконец-то завоевал доверие и уважение на канале, и это уже заметно: все больше и больше людей приходят ко мне и обращаются за врачебной помощью.
– Я рада за тебя, Энтони. – Она сжала его руку.
– Как замечательно, что ты в Рочёстере, Кэт! У меня есть хороший повод для праздника. Ты поужинаешь со мной сегодня?
– С большим удовольствием!
– Я не знаю, где здесь, в Рочёстере, можно поужинать, но мы что-нибудь найдем. – Он прищурился. – Если честно, я согласен жевать опилки, лишь бы быть с тобой. Зайду в восемь, ладно?
– Хорошо, Энтони.
Он помахал ей рукой и энергичной походкой пошел по пристани. Кэт с улыбкой смотрела ему вслед. Энтони ей нравился, но не больше. И вряд ли когда-нибудь будет больше. Хотя, наверное, совсем неплохо быть женой Энтони Мэйсона...
Она тряхнула головой, гоня прочь эти мысли, и пошла на баржу доделывать дела.
Вечером, одеваясь у себя в каюте, Кэт услышала, как на палубе Мик приветствует Энтони. Когда она наконец поднялась наверх, отец уже рассказывал доктору очередную байку про Эри-канал.
– Да, парень, это было нечто, – говорил он. – Те, кто там был, никогда не забудут тот день, 25 октября 1825 года, день открытия Эри. Конечно, некоторые участки канала заработали раньше, но в тот день Эри открылся полностью. Праздник растянулся на пятьсот миль. Началось все на озере Эри.
Парад судов возглавлял пакетбот «Вождь Сенека», на нем плыли символические бочки с водой, собранной в водоемах всего мира. На борту «Вождя» ехало много важных «шишек», но самой большой был Де Витт Клинтон, губернатор штата Нью-Йорк, парень, возглавлявший строительство Эри-канала.
Пакетбот тянула призовая упряжка, лошадьми правил лучший возница на Эри. Клинтон стоял на носу судна. Когда они проплывали мимо сигнальной пушки, орудие выстрелило. Вслед за ним дала залп вторая пушка, установленная дальше к востоку в пределах слышимости первой, и так дальше по всей линии. Говорят, в Нью-Йорке через восемьдесят минут знали о том, что губернатор Клинтон пустился в торжественное плавание на «Вожде».
– Ты знаешь, парень, что разрешенная скорость на Эри – пять миль в час. И все равно это было впечатляющее зрелище – длинная вереница судов, плывущих за «Вождем». Когда начался парад, я был в Буффало. Мы пристроили нашу баржу в хвост. Кэтрин тогда было, – он с усмешкой посмотрел на Кэт, – только пятнадцать, но она наверняка помнит тот день.
– Да, отлично помню, – подтвердила Кэт с улыбкой. – Это было великолепно!
– Ага, – продолжал Мик. – Ты, конечно, понимаешь, что мы не проходили и четырех миль в час. В каждом прибрежном городке был праздник, и нам приходилось везде останавливаться, чтобы никого не обидеть. Везде, кроме Скенектади. – Мик от души рассмеялся. – Этот городок называют еще Олд-Дорп[3]. Так вот, Олд-Дорп не принимал участие в празднике.
Энтони вынул трубку изо рта.
– А почему, мистер Карнахэн?
– Видишь ли, в Олд-Дорпе строили речные суда, и весь городок зависел от этой единственной отрасли производства. Теперь жители решили, что их дело обречено, поскольку на канале будут пользоваться длинными баржами, которые способны перевезти больше груза. Когда «Вождь Сенека» проплывал мимо Скенектади, там устроили театрализованные похороны. Конечно, они были не правы. Сейчас благосостояние Олд-Дорпа зависит от Эри так же, как и благосостояние любого другого городка.
– В тот день виски лилось рекой. – Мик опять засмеялся. – На всем пути до Нью-Йорка давался грандиозный бал. Многие настолько обессилели, что не помнили, как добрались до Гудзона. Финальная часть программы называлась «Бракосочетание разных вод»: воду из бочонков вылили в гавань Нью-Йорка, где она смешалась с водами Атлантического океана. Ах, – Мик грустно покачал головой, – думаю, нам уже никогда не увидеть ничего подобного.
– А я думаю, что Энтони уже наслушался твоей болтовни, папа, – резко сказала Кэт.
– Слышишь, парень? Ну и дочка у меня! Как она разговаривает со своим отцом!
– Пойдем, Энтони, не обращай на него внимания.
Энтони встал и подал ей руку. Когда они сошли на берег, Кэт обернулась. Мик подмигнул ей, она показала ему язык.
Спустя два часа, после довольно посредственного ужина, они пришли на «Парацельс», в каюту Энтони.
– Прости, Кэт, – сказал Энтони, закрыв дверь. – Ужин был отвратительный. Наверное, я выбрал самый плохой ресторан в городке.
– Сомневаюсь, что там есть хорошие рестораны. – Кэт тихо засмеялась и шагнула к нему. – Но ведь еда – не главное. Главное – это то, что сейчас.
– Я так по тебе соскучился, Кэт.
Мэйсон со стоном заключил ее в объятия. Она жадно приняла поцелуй, упиваясь его теплыми мягкими губами и крепким телом.
Энтони начал раздевать ее – осторожно, ласково. Кэт представила, как эти чувствительные мягкие пальцы ощупывают тело пациента в поисках больного места. А сейчас те же пальцы заставляли ее ощущать полноту жизни. Мэйсон опустил Кэт на кровать. Затрепетав, она прильнула к нему всем телом. Хотя его ласки возбуждали*ее не так быстро, как ласки Моргана, все же Энтони умел медленно накалять ее страсть, так что в конце она уже дрожала от желания. Руки Кэт молча молили его войти в нее.
– Да, Кэт, – простонал он.
– Да!
Он быстро вошел в нее. Кэт тихо ахнула и задвигалась вместе с ним в ускоряющемся ритме. Наконец она издала приглушенный крик восторга и, приподнявшись, прижалась к нему.
– А-ах, Энтони, – стонала она. – Да, да!
Сердца их бились в одном бешеном ритме, они сливались в единое целое, на краткий миг экстатического восторга сделавшись одним существом.
Она поцеловала Энтони в плечо, чувствуя, как шевелятся волосы от его частого дыхания.
– А ты страстная женщина, Кэт. Даже Лаура... – Он замолчал.
Кэт не стала настаивать. Она поняла, что Мэйсон хотел сказать о чем-то сокровенном, что было между ним и его покойной женой, и не хотела украдкой заглядывать в чужой мир.
Энтони лежал рядом, Кэт слышала его ровное дыхание. Потом усталость взяла свое, и она заснула, но вскоре испуганно подскочила на постели, разбуженная громким стуком в дверь каюты. «Отец!» – первое, что пришло ей в голову. Но она знала, что Мик никогда не ворвался бы к ним в столь неподходящий момент, даже если бы и догадывался об их отношениях.
Тут она услышала незнакомый голос:
– Док? Доктор Мэйсон, вы здесь?
Энтони сел на кровати, ничего не понимая со сна.
– Да, что случилось? – произнес он наконец.
– Я привел своего друга. Ему срочно нужна ваша помощь, док, – настаивал голос. – Он сильно поранил ногу.
Энтони уже был на ногах и торопливо одевался.
– Сейчас иду! – крикнул он и обернулся к Кэт: – Тебе лучше одеться. Незаметно уйдешь с судна, пока я буду заниматься с этим парнем в операционной.
Энтони взял фонарь и поспешно вышел из каюты, оставив дверь приоткрытой. Он зажег фонарь, и за дверью вспыхнул свет. Одеваясь, Кэт слышала их голоса.
– Да, дела плохи, – сказал Энтони. – Как это случилось?
До Кэт доносились громкие стоны больного.
– Мы пошли за дровами для нашей судовой печки, док, – слабым голосом рассказывал второй мужчина. – У Джеда был топор. Стемнело, мы нашли бревно, он стал рубить, поскользнулся, упал, да и хватил себе топором по ноге... Господи, вы только посмотрите, сколько крови! – Тут он закашлялся, и Кэт поняла, что его тошнит.
– Когда это случилось? – резко спросил Энтони.
– Несколько минут назад, док. – Мужчина опять начал давиться. – Мы были недалеко отсюда.
– Да, рана плохая. Боюсь, он задел артерию. Помогите мне наложить на ногу – жгут, а потом я отнесу его в операционную и обработаю рану.
– Не могу, док, – взмолился мужчина. – Я не переношу вида крови. Видите, мне дурно.
– Но мне нужна помощь. Один я не смогу остановить кровотечение, и ваш друг может погибнуть.
– Я не могу, док! – захныкал мужчина. – Мне стыдно признаться, я же не баба, но я не раз терял сознание при виде крови.
Одевшись, Кэт вышла из каюты.
– Я помогу вам, доктор Мэйсон, – сказала она. На палубе лежал раненый мужчина с разорванной брючиной, Энтони стоял перед ним на коленях и прижимал большими пальцами артерию на внутренней стороне бедра. Кругом все было в крови. Второй мужчина, бледный и трясущийся, удивленно открыл рот, увидев Кэт. Его лицо было ей незнакомо, значит, и он ее не узнал, подумала она с облегчением.
Энтони с сомнением посмотрел на нее.
– Я не хочу впутывать тебя в это дело...
– Ты сказал, что, если тебе не помочь, он может умереть.
Он кивнул:
– Это так. Бедняга может умереть в любом случае. Неизвестно, сколько он потерял крови. Но чтобы я обработал и зашил рану, надо зажать артерию, иначе он точно умрет.
– Значит, я должна помочь. Скажи мне, что надо делать.
– А ты справишься?
– Справлюсь, – твердо сказала Кэт и опустилась рядом ним на колени. – Покажи, что делать.
– Видишь, где мои большие пальцы? Здесь поврежденная артерия. Надави на нее со всей силой, а я сбегаю за жгутом.
Кэт осторожно потянулась к ране. От сладковатого запаха крови сводило живот. Почувствовав у себя на пальцах горячую, скользкую жидкость, она чуть было не передумала, но быстро взяла себя в руки и, найдя показанную Энтони точку, надавила на нее пальцами.
– Дави со всей силы, – сказал Мэйсон, вставая. – Я сейчас принесу жгут.
Кэт чувствовала, как сильно пульсирует артерия, точно кровь стремится прорваться из-под ее пальцев. Крепко зажмурившись, она давила с такой силой, что стало больно рукам. По счастью, Энтони быстро вернулся.
– Подержи еще чуть-чуть, – попросил он. Встав рядом с ней на колени, доктор обмотал резиновой трубкой ногу мужчины над самой раной и туго затянул.
– Теперь отпускай, только медленно. Я должен посмотреть, хорошо ли держит жгут.
Кэт медленно отпустила пальцы. Энтони поднес фонарь ближе к ране и удовлетворенно кивнул.
– Отлично! Кровотечение остановлено. – Поднявшись на ноги, он подал руку Кэт.
Она качнулась, почувствовав обморочную слабость. – Тебе плохо? – встревожено спросил Энтони.
Глотнув полным ртом ночной воздух, она кивнула и выпрямилась.
– Ничего, сейчас пройдет. Просто... – Она вяло махнула рукой.
– Я понимаю. – Он повернулся к другому мужчине и сказал приказным тоном: – А теперь помогите мне перенести вашего друга в операционную. Не могу же я оперировать его прямо на палубе.
– Нет, док, я не могу, – простонал мужчина.
– Можете и сделаете, иначе, клянусь Богом, я возьму свой револьвер и прострелю вам башку. Вы меня поняли?
Мужчина молча кивнул.
– Там, за дверью, носилки. Несите их сюда, да поживее, черт возьми! Мне надо как можно быстрее приступать к операции.
Мужчина суетливо побежал в главную каюту, и Энтони обернулся к Кэт:
– Ты можешь еще немного мне помочь? Надо, чтобы кто-то подержал фонарь. На этого парня я не надеюсь. Еще хлопнется в обморок и оставит меня в кромешной тьме.
– Конечно, Энтони. Я уже в порядке.
Кэт солгала. У нее еще сводило живот и подкашивались ноги, но она решительно настроилась побороть свою слабость.
Друг пострадавшего вернулся с носилками, и оба мужчины уложили на них раненого. Тот стонал и поднимал голову, бормоча что-то невнятное. Взявшись с двух сторон, они подняли носилки и пошли в каюту. Кэт высоко держала фонарь, освещая им дорогу. Они перенесли больного в операционную Энтони и положили на высокий стол.
Энтони взял из шкафчика пузатую бутылку и швырнул ее мужчине.
– Это ром, – презрительно бросил он. – Чтобы вы не скучали. Выйдите, посидите в соседней комнате.
Энтони закрыл дверь и тихо сказал Кэт:
– У меня даже нет револьвера, но угроза подействовала.
Он взял деревянный стетоскоп и приложил его к сердцу, больного, прислушиваясь.
– Сердцебиение нормальное, во всяком случае, пока. Для такой потери крови это даже удивительно.
Потом Энтони достал из шкафчика небольшой пузырек, приподнял голову больного и заставил его выпить глоток.
– Лауданум – настойка опия, – объяснил он Кэт. – Операция будет немного болезненной. Будем надеяться, что это средство поможет ему отключиться.
Он зажег две масляные лампы и протянул их Кэт.
– Встань в ногах и держи пониже, чтобы у меня во время работы было как можно больше света.
Энтони прошел в угол к тазику для умывания, налил в него спирта и тщательно вымыл руки.
– Парацельс говорил, что многие хирурги сами инфицируют больных, занося микробы в рану грязными руками. В то время над этой теорией смеялись, и до сих пор многие врачи считают ее вздорной. Но я убежден в его правоте, поэтому, перед тем как приступить к лечению, особенно если предстоит операция, я тщательно стерилизую руки. Однажды я присутствовал на операции, так хирург во время работы курил сигару и стряхивал пепел где попало.
Возмущенно фыркнув, Энтони вытер руки чистым полотенцем, потом достал из шкафчика ножницы, иголку, нитки и скальпель. Все это он прополоскал в тазике со свежим спиртом, вытер и положил на чистое полотенце рядом с больным, который уже отключился и громко храпел.
Энтони склонился над раной. Кэт держала лампы, стараясь, чтобы у него было побольше света. Он сделал надрез скальпелем, полностью обнажив повреждение артерии. Его пальцы были так осторожны, так чувствительны, как будто имели собственные глаза. Теперь, когда артерия была перетянута, из раны сочилось совсем немного крови.
Вставив в иглу тонкую нить, Энтони очень аккуратно зашил кровеносный сосуд, потом выпрямился, поднял скальпель и смочил в спирте мягкую тряпочку. Снова быстро раскрыв рану, он обработал ее спиртом. Больной дернулся на столе и несколько раз застонал.
– Действие опиума слабеет, – пояснил Энтони. – Он уже чувствует боль. Мне надо торопиться.
Взяв другую иголку и нитку потолще, он быстрыми, но точными движениями зашил разрез, соединяя вместе края раны. Кэт удивлялась его ловкости: доктор успевал делать все. Наконец Энтони со вздохом выпрямился и снова приложил деревянный стетоскоп к сердцу больного.
– Сердцебиение по-прежнему сильное, – удовлетворенно сказал он. – Ему повезло – потерял не так много крови. Думаю, нога заживет, если только не будет заражения. Инфекция – самый страшный враг хирурга. Когда-нибудь мы найдем способ ей противостоять, придумаем, как можно полностью простерилизовать рану и операционную. Выживет ли этот человек, зависит от силы его организма и способности бороться с инфекцией. Есть счастливчики, у которых такая способность выше, чем у других людей.
Энтони закрыл глаза, положил руки на поясницу и, прогнувшись назад, сделал несколько вращательных движений торсом. Когда он открыл глаза, Кэт все так же стояла у стола с лампами.
– Кэт, – ласково проговорил он, – все кончилось. Можешь поставить лампы.
– Ой! – Она вздрогнула и поставила лампы на стол.
Кэт посмотрела вниз и с ужасом увидела, что все ее платье спереди запачкано кровью.
– Черт! – вскричала она. – Что подумает Мик, когда это увидит? Он решит, что меня убивали.
– Прости, Кэт, сейчас... – Он принес с умывальника кувшин с водой и тряпочку. – Попробуем замыть. Свежая кровь отойдет лучше, потом это будет сложнее сделать. Ничего страшного, если ты пойдешь домой в мокром платье.
Кэт стояла, не двигаясь, пока Энтони оттирал ее платье. Руки его были в крови после операции. В другое время она возмутилась бы, но, посмотрев, как доктор колдовал над больным, она прониклась к нему большим уважением. Ей почему-то было приятно, что те же чудесные руки заняты теперь таким обычным, приземленным делом – чистят ей платье. Да, она не сомневалась в том, что только что видела настоящее чудо. Кэт никогда раньше не доводилось присутствовать на хирургических операциях, но она нисколько не сомневалась, что это была работа мастера.
Затирая платье, Энтони провел рукой по ее груди, и Кэт задрожала, вдруг ослабев от сильного порыва желания. Она уже подумала, не заманить ли его обратно в каюту, но тут Мэйсон сказал:
– Я провожу тебя на твою баржу, Кэт, а потом мне придется вернуться сюда. До утра я должен присматривать за больным. Если проснется, дам ему еще опия. Может, даже придется привязать его к столу, чтобы не ворочался и не повредил нечаянно швы.
– Не надо меня провожать, Энтони. Я сама дойду, здесь недалеко.
– Не хочу даже слушать об этом! Женщине опасно ходить одной ночью по причалу. Ну вот, – сказал он, оглядывая ее платье, – я сделал все, что мог.
Он подошел к умывальнику, быстро отмыл руки от крови и с улыбкой вернулся к ней.
– Если твой папа спросит, где ты испачкала платье, я скажу ему, что ты только что помогла спасти жизнь человеку.
Выйдя в приемную, они увидели дружка раненого. Он сидел в кресле и клевал носом, нежно прижимая к себе бутылку рома. Энтони разбудил его, пнув мыском ботинка.
– Ваш друг, наверное, поправится, – сказал он. – Сейчас он спит, но может в любую минуту проснуться. Мне надо проводить леди домой. Прошу вас быть здесь. Если ваш друг проснется, подойдите к нему и удержите на месте. Если я вернусь и не застану вас на судне, вы об этом пожалеете, поняли?
Мужчина тряхнул головой и расслабленно улыбнулся.
– Буду ждать здесь, док, обещаю, – промычал он. – И спасибо за лекарство. – Он поднял бутылку. – Как раз то, что нужно.
Энтони фыркнул и вместе с Кэт вышел на палубу. На пристани он сказал:
– Спасибо за помощь, Кэт. Далеко не все женщины способны на такое. Обычно они падают в обморок при виде крови. Ты не только красивая женщина, но и сильная.
– Приятно слышать эту похвалу из твоих уст, Энтони. Видеть тебя за работой было для меня откровением. Ты великий врач.
Мэйсон расхохотался.
– Ты, как и твой папа, любишь преувеличивать!
– Вовсе нет. – Онасжала его руку. – Это действительно так.
– Знаешь, Кэт, – задумчиво сказал Энтони, – ты была бы хорошей женой доктора. Я это понял сегодня вечером.
Олд-Дорп {англ. Old Dorp) – старая южноафриканская деревня. Дорн – голландское слово: с XVII века на территории будущего штата Нью-Йорк обосновалось большое количество голландских переселенцев, основавших город Новый Амстердам, впоследствии названный Нью-Йорком. Примерно в то же время голландцы массами стали селиться в Южной Африке, где они получили название «буры». Селились они преимущественно в деревнях.