— Я вижу их все, — пояснила ведьма. — У всех. Иногда смотрю и вижу. Они как… они как полосы, которые, не знаю, светятся как свет в магических сферах. Я вижу все. И те которые есть, и те, которые убрали. Они просто по разному светятся.
Рэтар подошёл к ней, она стояла на коленях на сидении дивана.
— А ты, словно не в шрамах, а в трещинах… весь. Вот тут, и тут, и тут очень большой…
Она медленно проводила пальцем по светящимся полоскам на чистой коже Рэтара, иногда перепаханной другими шрамами и было так невыносимо больно и печально. Она понимала, что это его боль, старая, он уже и сам не помнил о ней, это тело помнило, истерзанное до невозможности.
Рэтар перехватил её руку и поцеловал тыльную сторону ладони, а другая рука обняла её и притянула к нему.
— Хэла, прости меня, — в его глазах было столько вожделения, что стало не по себе.
— За что? — действительно не поняла ведьма.
— За то, что выдернул тебя из твоего мира, — ответил он. — Прости меня.
— Рэтар, — мотнула она головой, сделав невнятную попытку выпутаться из его рук.
— И за то, — он конечно не отпустил, — что я не испытываю достаточно сожаления или стыда, потому что ты самое невероятное, что со мной случалось за мою жизнь и я не могу, сказать себе, что я бы не поступил так ещё раз, если бы у меня появилась возможность сделать всё иначе. Прости. Я…
— Не надо, — страх взметнулся внутри и скрутил её в узел, — не надо, пока ты ничего не сказал, всё будет просто. Поэтому не говори ничего, хорошо?
Рэтар не ответил, он наклонился к ней и поцеловал, сначала нежно и почти невесомо, осторожно, но когда её руки легли на его шею, он стал настойчивее. Подхватив Хэлу, которая обняла его своими ногами, он отнёс её в постель.
Мысли снова сорвались в безумную пляску — когда-нибудь её отпустит от сумасшествия, которое дарили его руки, губы, его шепот, но это потом, где-то там далеко, может она даже не доживёт до этого момента, а сейчас в топку всё рациональное, в пропасть правильное. Хотя она так старалась не потерять нить реальности, но кажется это было вообще невозможно и как так получилось, что она словно девчонка, которую тянет за собой водоворот необузданной страсти, такой, что кажется будто ещё немножечко и умрёшь?
Надо было как-то встряхнуть себя, но тут уже Рэтар удивил её, потому что прижав её за шею к постели, перешёл в наступление, как она вчера, когда довела его до бездны и пожара — его пальцы, его губы и этот его взгляд… боже, господи, пожалуйста, вот можно сейчас, именно сейчас умереть?
Ей было и стыдно, как всегда когда с ней такое редко, но случалось в той жизни, потому что невозможно отпустить себя в такие совсем интимные моменты, когда мужчина меняет позицию и свободно делает то, к чему ты совсем не привыкла и что смущает и выносит одновременно шквалом, потому что и хорошо до безумия, и изъяны твои вот они прямо перед ним во всей красе.
Одна рука хвасталась за простыни, другая вцепилась в его руку, лежащую на её шее, властно, доводя до одури, потому что кажется ему можно её убить и она действительно будет счастлива, особенно вот в этот момент яростного безумия от его пальцев, губ и языка, доводящих её естество до исступления и истомы.
Внутри, голос стыда пытался ещё сопротивляться и говорить “нет”, но в бездну всё это, когда всё остальное оглушительно выло, стонало, теряло волю и сознание, и в конечном итоге содрогнулось под бурными волнами судорожного оргазма.
— Хэла? — прошептал Рэтар, обжигая шепотом уже её ухо.
Она с трудом открыла глаза, чтобы встретиться с хищником, который сейчас так внимательно её изучал, что любому стало бы не по себе, но её кажется этот хищный зверь только ещё, куда же ещё больше, возбуждал. Она задыхалась от этого взгляда, ей ни на секунду не верилось, что вот это всё для неё, всё это её.
— Моя ведьма, моя… Хэла, — он вошёл в неё так сильно и жёстко, как только наверное мог себе позволить, будучи на грани.
"Твоя, Рэтар, твоя… — хотелось орать криком, что есть мочи, но не было сил даже вздохнуть, — пропала, совсем пропала. Затянула в бездну и сгинула вместе с тобой…"
Глава 6
Всё это время внутри Милены была невообразимая пропасть. И казалось, что всё это длиться уже невозможное количество времени, а никак не несколько дней. Девушке не хотелось жить. Она даже порывалась что-то с собой сделать, но Лорана, Грета и Карлина за ней так пристально следили, что не давали возможности даже выйти из комнаты серых, в которой она оказалась после того, как наговорила всего того ужаса Роару.
У неё случилась жуткая истерика, когда он ушёл. Девочка из домашних, что заметила её, рассказала обо всём серым, которые в свою очередь забрали белую ведьму к ним в комнаты. А когда поняли, что она не в себе, то и вовсе перестали оставлять её одну, присматривая за ней и днём и ночью.
Первый срыв случился, когда сообщили, что достопочтенный митар вышел из портала с открывшейся раной. А второй, когда стражник сообщил, что Хэлу из портала принёс феран и она кажется была мертва.
Все серые замерли, внутри их маленькой семьи билось горе, потому что Хэлу любили все, и даже хмурая Йорнария стала ещё более отстранённой и подавленной, хотя она к чёрной ведьме относилась не очень хорошо, но видимо на пожелания смерти ума хватило только у Милы.
На белую ведьму накатила очередная истерика, только была она такой жуткой, что все серые девушки переполошились и серьёзно думали стоит ли сообщать о происходящем господам.
Это была даже не истерика. Это было какое-то помешательство.
Милену уничтожала мысль, что она пожелала Хэле сгинуть… пропасть пропадом! Хэле!
Скручивало так, что невозможно было терпеть боль. За всю её не очень длинную жизнь она так мало встречала людей, которые относились к ней по-доброму совершенно о ней ничего не зная. И уж тем более любили её!
Милена на самом деле никогда не чувствовала столько тепла от окружающих, как здесь. Все эти девочки, которые были в таком же положении, как и она, но сопереживали, и Хэла, которую вырвали у семьи, у детей… а всё равно она была добра, внимательна, проницательна…
У Милены никогда не было друзей. Никогда. Она всегда была одна, несмотря на то, что у неё были брат и сестра, несмотря на то, что была вхожа в какие-то дружеские компашки, но всегда в них была тем, без кого тоже вполне хорошо. И всю жизнь она так хотела понравиться окружающим. В детском саду, в школе, в институте… она из кожи вон лезла лишь бы заслужить внимание.
Вся эта её тяга к идеальности тела, внешности, была обусловлена лишь тем, что внутри была какая-то железобетонная установка — любят только красивых, умных, скромных, стройных, подтянутых.
“Ты никогда не будешь никому нужна, если будешь толстой, страшной, не умеющей держать себя в руках”, — внутри Милены это сидело стальным несгибаемым прутом.
Держи спину.
Держи голову.
Держи себя.
Будь скромной.
Будь вежливой.
Будь уступчивой.
Всегда улыбайся.
Всегда будь послушной.
Всегда будь в форме.
И никогда не позволяй себе ничего лишнего.
(Чтобы это не значило…)
Из неё получился бы отличный солдат и как же это смешно — в её-то семье.
Милена всегда была исполнительна и внимательна. Её обожали воспитатели, учителя, преподаватели ВУЗа. Но только они.
Дети в саду её избегали, девочки считали её задавакой. В школе одноклассники избегали дружбы с ней, потому что боялись, что она наябедничает. А ещё всех раздражало, что она стремиться быть хорошей и лучшей, несмотря на то, что у неё это не очень-то получалось и чёртов экзамен в школе она не завалила каким-то чудом, набрав неплохие триста пятьдесят с чем-то там баллов. Но разве это был достойный результат для её мамы? Нет, конечно, потому что “могла бы по всем предметам набрать не меньше девяноста”.
А одногруппники в универе хоть и относились к ней нормально, но это скорее было чем-то подкреплённым чисто корыстными побуждениями, ведь у прилежной студентки любимицы преподов, всегда можно что-то узнать или списать.