— Почему сказки?
— Ну, знаешь, — и она снова захотела на него посмотреть, но он не дал. — У меня в мире тоже были древние цивилизации и сказания этих цивилизаций дошли до нас и там тоже сплошные боги по свету ходили, а потом вера в одного бога как бы победила, цивилизации исчезли и от богов только имена остались с храмами и скульптурами.
— А ты не предполагала, что может у вас в мире было так же как у нас? — спросил Рэтар.
— У нас в мире нет магии, — ответила Хэла.
— А ты уверена, что не было? — и этот вопрос её озадачил. — Может была, но как и у нас, стала уходить и исчезла до конца. Просто в твоём мире научились жить без неё?
Она хмыкнула, потом повела плечом и качнула головой. А Рэтар рассмеялся:
— Нечего ответить и решила как обычно меня до безумия довести? — он поцеловал её в плечо.
— Я? Нет. Ничего подобного, — потом она поняла, что это он про плечо, — это просто дурная привычка. Что там с пиками, точнее благами… ммм… Анат, да?
— Да, — и из теперь он принялся вытаскивать из её волос куски грязи. — В древних книгах есть упоминание о Фриме, это бог из низших, который служил Хэнгу, богу смерти, тьмы и хранителю грани. Как тебе известно, душа, попадая за грань, получает возможность переродиться, но бог Хэнгу любит копить души и считает их своим богатством. Поэтому ему не очень нравится, что они уходят от него.
— А если грешишь, то не уходишь? — спросила она млея от его голоса и того, что он делал.
— Да, точно, — он усмехнулся, потом стал намыливать ей волосы. И это было так мило, что Хэле казалось нереальным, потому что это ж Рэтар в самом деле — суровый и невозмутимый. Может у неё предсмертный бред?
— Поэтому Фрим, — продолжил он своим спокойным, хриплым и таким обожаемым ею голосом, — как пишут, чтобы выслужиться перед своим хозяином вселялся в женщин во время близости. Когда женщина достигала блага Анат, а мужчина видел её лицо, Фрим клеймил его душу и та после смерти вечно оставалась за гранью.
— О, господи, серьёзно? — и Хэлу прям подмывало взвиться, но Рэтар никуда её не пустил, придержал на этот раз одной рукой, а второй продолжил делать своё дело. — И поэтому сейчас, когда об этих богах уже все забыть забыли, всё равно все делают так, чтобы не только не видеть лицо женщины, но и чтобы она точно не достигла никаких пиков, благ, вообще желательно не получала от процесса никакого удовольствия? Почему все так не любят женщин? А что с водой? — ведьма развела руками, потом отмахнулась. — Хотя, я не хочу знать. Только скажи, а как быть с рекой? Или чётко по времени купаться можно?
— Время Изара — мужское, — спокойно ответил Рэтар, но ведьма была уверена, что у него на лице эта его ухмылка жутковатая и снисходительная, — время Тэраф — женское, или, если иначе нельзя, то мужчины должны быть выше по течению.
— А то от женщин женственностью заразятся, — фыркнула Хэла, почувствовав, что он ослабил хватку и перестал мыть её волосы, нырнула в воду, чтобы смыть что-то вроде мыла, которым все здесь мылись.
Вообще это было что-то такое безумно спокойное, просто волшебное, до слёз, до истерики, которые Хэла так ненавидела в других и в себе. Вообще ненавидела плакать, хотя нет, у неё обычно и не получалось. А сейчас вот хотелось уткнуться в этого огромного сурового мужика и реветь белугой.
— А можно я останусь тут жить? — спросила она, вынырнув и уткнувшись ему в локоть.
— Здесь, это в воде? — уточнил феран.
— Да, это прям… — Хэла повела плечом и блаженно улыбнулась, — горячая вода… кажется это теперь моё любимое место в доме.
Он хмыкнул:
— Моя личная нарва? Я согласен.
— Нарва? — нахмурилась она, потому что не слышала этого слова прежде. — Кто это?
— Дух воды, — улыбнулся Рэтар.
— О, хорошо, что не рыба, — согласилась она. И феран рассмеялся, а Хэла улыбнулась, заслушавшись.
Потом он аккуратно достал её из воды и завернул в отрез ткани, похожий на простынь — тут такими все вытирались. Правда у Рэтара, оно и понятно, качество этих простыней было намного лучше, чем у всех остальных.
— А что будет с водой? — задала она нелепый вопрос, лишь бы не думать, что будет дальше.
— Стечёт, — ответил Рэтар.
— А потом твой нелюдимый фор по имени Фог всё здесь сделает так, будто ничего не случилось, — констатировала Хэла и глянула на воду, которая стала весьма невеселого цвета после её купания.
— Фог слуга отца, — вздохнул феран. — И поверь он видел в этой купальне столько всего, что его вообще ничем не удивить.
— То есть душа твоего отца вряд ли покинет грань?
— Определённо, — ответил феран и поднял её на руки.
— Я могу ходить, Рэтар, — снова смутилась Хэла.
— Знаю, — снова подтвердил он, ухмыляясь.
— Ты это уже говорил. Серьёзно, — она слабо запротестовала. — Я могу дойти сама.
Но Рэтар не послушал, и отнёс Хэлу на кровать и тяжёлый взгляд не сулил ничего хорошего… хотя, да кого она обманывает? Сулил… сулил очередную желанную бурю страстного безумия. И спасения уже не было. И кому какое дело хорошо это или плохо? Ей уж точно было наплевать.
Кровать была достоянием этой комнаты, она была действительно огромной, на ней можно было спать наверное впятером и при этом не задевать друг друга — Эарган Горан и вправду знал, как развлекаться.
Рэтар приподнял Хэлу одной рукой, а другой сдёрнул в сторону покрывало, сделанное из каких-то шкур, и так называемое одеяло, которым была на самом деле плотная ткань очень напоминающая хлопок, но плотная, как шерсть, и мягкая, как трикотаж. За ними отправилась и ткань, в которую она была завёрнута.
Прикрываться, стесняться, да и паниковать уже не было никакого смысла. Хэлу спасало только то, что Тэраф уже почти зашла за горизонт и совсем скоро темень вступит в свои права, а магический свет в сферах, которыми пользовались в доме в жилых комнатах, был совсем неярким и горел обычно до середины времени срока темени, а потом потухал.
Но всё это было слабым и невнятным, потому что этого не хватало, чтобы успокоить себя и заставить поверить, что, если она возбудила его будучи грязной, в крови и в страшно пахнущем сыростью и затхлостью драном в клочья платье, то наверное не так всё страшно может быть в ней обнаженной.
А Рэтар тем временем как и обещал стал делать всё так, как хотел он и растянувшись рядом с ней стал, спасите и помогите, изучать её тело. И даже то, что в целом, если подумать, по сравнению с ним Хэла же была достаточно маленькой, но у страха глаза велики, а у придумывания для самой себя недостатков, намного больше доводов и козырей в рукавах.
— Откуда это? — спросил Рэтар проведя по небольшому шраму возле глаза.
— Это ветрянка, — и она уцепилась за ответ, пытаясь не поддаться панике. — Болезнь, противная, в основном в детстве ею болеют — покрываешься волдырями, которые чешутся, если сковырнуть болячку, то остаётся вот такая ямка.
— А это? — он перешёл к шраму на её правой ключице.
Хэла пыталась унять ненавидящую себя истеричку и поэтому просто расслабилась и попыталась уплыть, сосредоточившись на его голосе, приводящем её в состояние транса и тепле его внутреннего огня, который хотя бы сейчас горел хоть и сильно, но равномерно. Да и это действо было каким-то невероятно забавным.
— Это оскольчатый перелом ключицы, — ответила она. — Мне было четырнадцать лет и меня конь пытался убить передними копытами.
— Конь? — спросил Рэтар.
— Это, — она слегка улыбнулась, потому что от воспоминаний уже осталось так мало, словно это было даже не в другой жизни, а вообще не в её жизни вовсе, — такое ездовое животное, как тооры у вас. Только кони и лошади, ну, не знаю… изящнее, что ли. И насколько я могу судить, намного проблематичнее в общении, чем тооры.
— Тооры сложные, — заметил феран.
— Кони сложнее, поверь, — повела она головой. — А это… я ходила в конный клуб и на меня однажды напал диковатый жеребец двухлетка и, как говорится, спасибо, что жива, потому что метил он мне в голову, а получилось только в плечо. Добить он меня не смог, только потому что мой конь меня спас. Но благодаря этому я отдохнула пару месяцев, вообще не хрена не делая, потому что руку нужно было жёстко фиксировать и я не могла заниматься всеми своими бесконечными привычными делами.