— Что такое, кукушечка?
— Эммм, вот знаешь, — девочка повернула голову так, что лицо стало смотреть наверх и заговорила шёпотом. — Мне достопочтенный феран камушек подарил, вместо того, что у меня Шера забрала. Я так хочу его тебе показать, а мне страшно почему-то.
— Ты моя, лапушка, — женщина погладила её по щеке. — Если не хочешь, можешь и не показывать.
— Очень хочу, — воскликнула Найта. — И ты ведь не заберёшь?
— Нет, моя хорошая, — ответила Хэла, а девочка покосилась на Милену.
— И я не заберу, — отозвалась белая ведьма тоже шёпотом.
— И никто не заберёт, — подтвердила женщина. — Как вообще можно забрать то, что тебе сам феран достопочтенный дал?
Было видно, что девочка колебалась. Она с одной стороны очень хотела поделиться, но с другой в ней был этот страх.
— Хорошо, смотри, — она села и достала свой совсем маленький детский кисет.
Высыпав содержимое себе в подол юбки: какие-то простые красивые камни, какие-то веточки, что-то напоминающее куколку гусеницы — она нашла там тёмный камень и на ладошке с гордостью показала его Хэле и Милене.
— Сирзый, — улыбнулась она.
— Сирзый, — кивнула чёрная ведьма, глядя на Найту. — Красивый какой!
— Красивый, — Мила тоже кивнула, а девочка засияла.
— Хочешь, я тебе волосы заплету? — спросила Хэла, аккуратно заправляя прядку волос улыбающейся Найты ей за ухо.
— А разве можно? — девчушка стушевалась.
— Можно. Только лента длинная нужна.
— Ой, я сейчас, — она почти подскочила, но Хэла её остановила, потому что иначе Найта рассыпала бы все свои сокровища.
Девочка спешно собрала их в мешочек и побежала за лентой.
И Милена чувствовала, что в этом участии чёрной ведьмы была такая тоска, такая бескрайняя, даже бездонная осторожная нежность.
— Почему кукушка? — спросила Милена, пытаясь не разреветься.
— Не знаю, — пожала плечами Хэла. — Потому что она подкидыш, потому что мамы у неё нет и её вырастили и выкормили другие. Потому что, если с ней такая же беда случится, как с её мамой, то она тоже не сможет о своём ребенке заботится.
— Я всегда думала о кукушке, как о злой птице, а ты так сказала, что мне стало стыдно за свои мысли, — проговорила Мила, а Хэла засмеялась.
— Нет в природе злого или доброго, детка, есть только выживание, есть право — кто сильнее. Вот и всё.
Найта прибежала с длинной лентой синего цвета.
— Где ты ленту митара нашла? — поинтересовалась чёрная ведьма.
— Мне Ялса дала, она добрая, ей жаль, что Шера меня поколотила и она дала мне ленту, — ответила Найта. — Я хотела попросить, чтобы ты мне бантиков наделала, но если заплести в волосы, будет лучше?
— Садись, посмотрим, — предложила женщина.
И пока она заплетала обрезанные волосы Найты, которые воевали с её руками и никак не хотели слушаться, но у неё получалось их уложить, она тихо пела:
“Есть такие дороги — назад не ведут.
На чужом берегу я прилив стерегу.
Паруса обманув, ветер стих навсегда,
Плоским зеркалом стала морская вода.
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко –
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой…” [1]
Милена слушала песню и хотелось рыдать.
Хэла пела про неё, про её тоску, про то, что тянуло, рвало, било, оседало обидой, печалью, такой бездонной, что кажется никогда не выберешься из этого.
Миле было так плохо, невыносимо. А то, что нельзя было поговорить, нельзя было просто посмотреть в глаза, она даже не смогла прощения попросить за то, что натворила…
Чёрная ведьма заплела девочке невероятно красивую косу, она шла по кругу, по росту волос, с вплетённой синей лентой.
Найта ощупала голову.
— Красиво? — она с надеждой посмотрела на Милену.
— Очень, ты как сказочная принцесса, — ответила белая ведьма.
— А это кто? — девочка смущённо посмотрела на Хэлу.
— Это… элинина, — перевела женщина на местный.
— Правда? — задохнулась от восторга Найта.
— Правда, детка! — кивнула ей чёрная ведьма.
— Блага тебе, Хэла, — и она кинулась ей на шею, обнимая. — А если расплетётся?
— Я ещё тебе сделаю, не переживай, кукушонок мой, — и Хэла поцеловала девочку в щёку. Та радостно кивнула.