Сако — в ее толстую черно-белую косу была вплетена оранжево-красная лента — возилась с дверью. Мила посмотрела на меня, немного ощерившись — почти неуловимо, но тонкие клыки, скользнувшие в щель между губами, я заметила. Злится? Или испугалась чего-то? Остановилась, растерянно мотая головой из стороны в сторону. Не знаю, то ли это энергетика замка, то ли повлиял тот факт, что с меня сняли цепи, но я чувствовала себя гораздо лучше. Виски лишь немного сдавливало при резких движениях головы, испытывающей легкую сонливость, а нога не пульсировало болью — только чесалось. Или во всем виновата грязная тряпка, занявшая свое почетное место между пузатой вазой с ушастыми ручками и статуэткой, изображающей человека-волка в боевой стойке в шлеме и с копьем? Я не удержалась и пощупала ее.
— Джиро опять развлекался в гостевой! — Мила раздраженно цыкнула, дернув руками и глухо зарычав. — Чувствуешь? Его запах! Он назло нам это делает, что ли? Знает же, что мы убираемся в западном крыле!
Распахнув дверь, Милагреш буквально влетела в комнату, кажется, даже шерсть на ее теле встала дыбом от приступа ярости.
— Все не так критично, — спокойно добавила Сако, не обращая внимания на вспышку гнева напарницы, медленным цепким взглядом обводя просторную комнату, как будто сошедшую с ленты инстаграмма аккаунта Букингемского дворца. — Постельное бельем поменяем, и все. Хотя, не думаю, что кровать вообще понадо….
Барсучиха осеклась, бросив сконфуженный взгляд в мою сторону.
Я лишь выпрямилась, сохраняя полную невозмутимость, но сердце в груди все равно пропустило удар.
Ну, давай. Скажи, что я не доживу до утра. Не расплачусь. Не собираюсь я притворяться полудохлым куском мяса. Странно, но такое их поведение — переглядки, недомолвки и молчание, делающее воздух похожим на кисель — меня разозлило.
Проигнорировав повисшую паузу, молча села в расшитое бежевое кресло, даже не заботясь о том, что я могу его испачкать. Захотят — пусть хоть сожгут. Будет время, так я могу еще и пару каких-нибудь дорогущих статуэток из окна выбросить.
— Ты приготовь ей ванну, — голос Милы понизился на полтона. Злость сошла на нет. — А я схожу за новым постельным бельем.
Сдернув простынь и скомканный у изножья пододеяльник с огромной двуспальной кровати, девушка удалилась. Оставив меня наедине со второй служанкой в звенящей тишине. Я наблюдала за ней, чуть прищурившись. Сако мяла глаженый фартук в руках и бегала взглядом от одной вычурной картины в золотой раме до другой. И хоть этого и не было заметно — цвет ее лица не поменялся — ей явно стало неловко. А я даже и не собиралась облегчать ей задачу. Может, ее совесть выйдет из комы, и она позволит мне сбежать?
— Кхм… Я приготовлю ванную. Какую соль вы предпочитаете? Есть лавандовая… пихтовая… Есть соль Целительного Моря… помогает при мелких ранах и…
«Лишь бы не поваренную», — промелькнуло в голове, но в ответ я только пожала плечами.
Сакорру развернулась и направилась к двери, с цветным витражом вместо стекла, справа от кровати. Я решила задать терзавший вопрос: пока он оставался без ответа, пламя воли к жизни пыталось раздуть потухшую надежду, чем не давало расслабиться и повалиться на не застеленную кровать, отпустив все тревоги часа на три. И плевать на ванную.
— Кто был тот… — замялась, не зная подходящего слова, — мужчина на балконе? Мила как-то его назвала… зиандус, кажется, кто он?
— Зиуданс, — поправила Сако, до треска потянув ткань фартука вниз, гипнотизируя кроваво-красный ковер с золотым узором. — Наш правитель. Это он должен будет…
Кровь застучала в голове, и бессвязный лепет служанки о соглашении и о справедливой кровавой плате до меня не дошел.
Лайонел.
Вот значит, как зовут моего палача.
9
Время бежало неумолимо быстро. Суета, царившая вокруг меня, совсем не трогала — будто я находилась в вакууме, отделенная от хлопочущих служанок в коричневых платьях с накрахмаленными фартуками. Ноздри щекотал запах розы, исходивший от моей кожи, влажные волосы оставляли мокрые дорожки на льняной ткани простого платья. Я пялилась на узор ковра, плавно переползая взглядом от одного резного столбика к другому. Тяжелая ткань балдахина лениво покачивалась от порывов ветра, не сдерживаемого ставнями. Несмотря на то, что в комнате было душновато, меня бросало в озноб, только от одной мысли о предстоящем ритуале. В детали меня не посвящали, но у меня было богатое воображение. Единственное, девушки меня заверили, что все произойдет очень быстро. Теперь оставалось гадать, вырвут мне сердце или свернут шею. Солнце за окном, разморенное от жары, лениво передвигалось с востока на запад. И суток еще не прошло, а по ощущениям — целая жизнь. Я ведь так многого не сделала…
— Красное или синее? — поинтересовалась Сако, избегая смотреть мне в глаза.
В недоумении вскинула голову, округлив глаза, как только зрение сфокусировалось на нужном объекте.
Платье? Серьезно? А разве есть разница, в чем меня потом закопают?
Пожала плечами, прикусывая язык. Барсучихи не виноваты в происходящем. А изливать на них поток желчи — только сотрясать воздух и портить карму.
От металлического привкуса крови во рту меня затошнило и качнуло в сторону, стоило только представить страшную картину моей безвременной кончины — уверена, это будет то еще кровавое зрелище. Надеюсь, от вида крови я сразу отключусь. Хотя такого не случалось с момента знакомства с циклом «Пил», который меня буквально заставила посмотреть школьная подруга, вычитавшая в одной из своих книжек по психологии про метод экспозиционной терапии, якобы помогающий преодолеть гемофобию. В моем случае это была больше блажь, чем настоящая фобия. Мама так вообще утверждала, что это из-за низкого содержания железа в крови. С подругой я больше не общаюсь — с тех пор, как она переехала в другой город, а вот кровавые ужастики сделали свое дело. В обмороки я больше не падала, лишь слегка кружилось голова. Правда, теперь я сплю со светом.
— Ей плохо! — Мила подскочила ко мне, удерживая в вертикальном положении.
— Она измучена… — цепкий взгляд карих глаз оглядел меня с ног до головы. — Надо принести ей поесть и дать отдохнуть.
Сако кивнула своему утверждению и выскочила за дверь, бросив платья на кровать. Мила молча подобрала их и повесила обратно в гардероб цвета слоновой кости. Потом достала молочно-белый наряд на тонких бретелях с лифом, расшитым жемчугом. И так же безмолвно повесила его на спинку кровати. Я была в некоторой степени благодарна ей за отстраненность — поддерживать беседу было выше моих сил.
Чтобы занять себя, служанка начала прохаживаться по комнате поправляя картины и проверяя поверхности на наличие пыли. Уборка расслабила ее — и я только сейчас поняла, насколько та была напряжена. Хотелось спросить, что ее беспокоит — надежда, с оторванными конечностями и истекающая кровью, все еще боролась за существование: вдруг именно Милагреш не плевать на мою судьбу?
— Ты… — начала я. Девушка резко повернулась, но уловить эмоции на ее лице я не успела. Залетела раскрасневшаяся Сако с подносом, разделенным на сектора. Стопка лепешек, какие-то незнакомые мне ягоды и фрукты на одной половине блюда, на другой — гарниры, отдающие дразнящими нос специями. Второй слой металлического блюда, напоминающего пирамиду, тоже был заполнен различными яствами. На самом верху угнездился кувшин с кубком. И как она это все не уронила?
— Вот, — девушка водрузила конструкцию на стол из толстого стекла, напротив кресла. — Угощайся!
Она сияла воодушевлением, будто это не было моим последним ужином, а я просто заглянула к ней в гости на чашку чая. Поймав мой мрачный взгляд со сдвинутыми бровями, она потерялась.
— Не нравиться? Может, тогда…
— Сако, — Мила схватила свою напарницу за локоть и посмотрела на нее так, словно пыталось передать какую-то фразу силой мысли. — Нам нужно закончить с теми занавесками…
Мила потянула ее к выходу, пересекая любые протесты многозначительным шиком. Если бы ситуация не была настолько патовая, я бы закатила глаза.
После их ухода, звуки, наполнявшие комнату, умерли, даже ветер стих, перестав играть со ставнями. Отломила немного лепешки — заталкивать в себя весь поднос не было желания. Меня и так подташнивало, будто я проглотила камень размером с кулак, и он прохладно-мерзким комом поселился в животе. А вот от воды я не стала отказываться. Поставив опустошенный кубок, обжегший губы непривычной обычному стакану холодом, рухнула на кровать. Прямо в объятья шелковых простыней и подушек, источающих тонкий лавандовый запах. Сон не шел — я просто лежала и разглядывала потолок, обрамленный рамой, состоящей из балок, с которых свисали тяжелые волны ткани насыщенного аквамаринового цвета.
Комната как у принцессы… Вычурная мебель, до неприличия большая комната, королевских размеров кровать, даже некое подобие дивана, обтянутого в зеленый бархат с вычурной вышивкой, напротив второго окна. Можно любоваться пейзажем или читать… Если меня должны убить, зачем так стараться? Не проще ли затолкать меня в воняющую сыростью темницу и оставить там? Все как-то странно…
Недобитая надежда опять дернулась где-то на дне под толщей апатии и усталости. Но я никак не среагировала, продолжив окаменело лежать, позволяя шелку ласкать оголенные части тела. Не вертела судорожно головой, в поисках потайных рычагов в стенах, не металась от окна к другому окну, надеясь найти способ спуститься. Просто лежала, изображая мертвую, которой скоро стану.
Прикрыла глаза, когда в голове снова началась пульсация: сердце больше бешено не колотилось, даже мрачные мысли, что вязкой массой перетекали по извилинам, ни капли не будоражили кровь в панике. От этого перегруженный мозг, просто кричал о необходимой подзарядке в виде сна.
Ту часть, что цеплялась за сознание в немом крике «Выжить любой ценой!», я послала подальше. Позволяя черной пелене накрыть с головой, погружая в беспокойный сон, где я бежала, наперегонки со смертью.
Старуха с косой, мерзко хохотала над попытками убежать от нее. Кровожадная смерть играла со мной, как кошка с мышкой. Коридор с сотней закрытых наглухо дверей, казалось, никогда не кончится. А цокот костей о каменный пол никогда не прекратится. Неумолимо медленные шаги были быстрее моего рваного бега. Каждый раз, когда я останавливалась, чтобы перевести дух, костяные пальцы издевательски барабанили по моему плечу. А когда я оборачивалась, фигура в капюшоне растворялась в густой тьме. И появлялась в двух в шагах от меня, давая разглядеть себя в полной красе — с дырами вместо глаз, и с белеющим голым черепом вместо лица. Острая коса отбрасывала блики на темную поверхность стен, зловеще сияя в темноте. Страх гнал меня дальше. Пока не обессилила настолько, что мне стало все равно. Развернулась, прислонившись к стене. И стала ждать. Смотреть на приближение Смерти было невыносимо, и я зажмурилась. Цокот шагов перемежевался со стуком моего сердца.
Шаги затихли. Холодное сырое дыхание коснулось кожи лица, прежде чем просвистевшая в воздухе коса опустилась…
10
Проснулась в липком поту, с отбивающим чечетку сердцем, и принялась судорожно выискивать знакомые с детства предметы: вышивку на стене, в застекленной раме, знакомые обои с детским принтом, который я давно уже переросла, настольную лампу с корпусом из железа со стеклянными лепестками-вставками разного цвета. Мама купила ее на распродаже, когда была беременна мной, и она неизменно стоит на моем столе. Но ничего знакомого мне здесь не было. На потолке, частично скрытом карнизами, на которых располагались составляющие балдахин шторы, висела громадная позолоченная люстра, утыканная свечами. В наступившей темноте горело от силы десять штук.
Резко присела, скинув с себя покрывало. Прижала колени к груди, уткнулась в них лбом и принялась считать — я всегда так делала, когда мне снился осознанный кошмар — жуткий сон, в котором ты знаешь, что спишь и нужно только найти в себе силы вынырнуть на поверхность реальности.
Один… Два…
Зажмурилась сильнее, чувствуя, как осознание неумолимо просачивается под кожу.
Три…
— Вы… спите…? — неуверенные шаги и тусклая мысль — ровно, как и свет в комнате: «Это не сон».