— Я не могу так сразу! Женя Львовна, о чем вы думаете?
Женя вздрагивает;
— Так, ни о чем!.. А впрочем, чего же я стесняюсь: о «нем». Знаете, о «нем в кавычках», как говорит Виктор Петрович!
— Ого! — восклицает Сидоренко, — у Жени Львовны есть «он»!
— То-то и дело, что нет, — с таким огорчением произносит Женя, что мы смеемся, — Ну, Женя Львовна, я три недели пою романсы, читаю стихотворения, спас трех котят из воды, подарил вам мандолину и семена американской картошки, ем тянучки вашего приготовления без единой гримасы — имею я, наконец, право попасть в кавычки? — произнес с пафосом Сидоренко.
— О, нет, Виктор Петрович! — отвечает Женя серьезно.
— Отчего?
— Я вас очень люблю, да не влюблюсь, — трясет она головкой.
— Но почему же?
— Потому, что вы не мой тип!
— А вы знаете свой тип? — спрашиваю я быстро.
— Ну конечно!
— И я не подхожу под тип? — с комическим отчаянием спрашивает Сидоренко, — Нет! Вы — русый, а я люблю брюнетов; у вас борода, а я люблю одни усы — большие усы. Вы среднего роста, а я люблю высоких — да и вообще я в вас не влюблюсь, Сидоренко разводит руками.
— Ну хорошо, ну хорошо. Вы описали нам наружность, а качества-то его душевные?
— Если он будет умный и хороший человек, это будет очень хорошо.
— А, значит, он может быть и дурным, но только с усами! Ай, ай, Женя Львовна, а еще серьезная барышня.
Личико Жени выражает досаду;
— Конечно, я не умею это все хорошенько объяснить — я как-то мало думала обо всем этом, я даже не очень люблю романы, где много говорится о любви, но мое мнение таково: сначала понравится наружность. И все в ней мило, все нравится — и влюбишься… а потом оказывается — и глуп и плох! Приходится разлюбить, а это больно! Вот и все. Лучше сказать не умею.
— Правда, Женя Львовна, — вдруг тихо говорит Сидоренко. — Правда! А если этот человек и умен и хорош — тогда…
— Тогда — крышка! — решительно говорит Женя, — тогда — счастье!
— Не знаю; по моему, любовь — счастье. Даже несчастная любовь!
Мы все молчим и смотрим на море.
— Ай да Женя Львовна, какую лекцию о любви прочитала! — с немного преувеличенной веселостью говорит Сидоренко.
Крышка! Ну, нет! Ты, милая, чистая девочка, не понимаешь, что есть два сорта любви, и одну из них можно отлично победить, потому что она не дает счастья.
Сидоренко едет в Тифлис через Батум. Мы все, кроме Кати, провожаем его на пароход. Женя чуть не плачет и умоляет не забыть привести ей чувяки из желтой кожи. Мы вообще надавали ему столько поручений, что составился длиннейший список.
Сидоренко клянется, что приедет через две недели непременно, и умоляет Женю не влюбиться в приказчика из бакалейной лавки.
— Усы у него, как два лисьих хвоста! — уверяет он. — Пропало мое дело.
Сидоренко нервно весел.
Пора садиться в фелюгу, но он все медлит и по несколько раз прощается. Наконец прыгает в лодку и кричит, когда фелюга уже отходит:
— Женя Львовна! Крышка! Мы возвращаемся домой.
— Таточка, — странным голосом говорит мне Женя, — что это крикнул Виктор Петрович?
— Не знаю, Женюшка, — про какую-то крышку, — отвечаю я и чуть на падаю назад, так как Андрей, идущий сзади меня, наступает мне на платье огромным болотным сапожищем и отрывает целое полотнище.
Марья Васильевна делает ему замечание, а Женя, стараясь мне помочь, говорит сердито:
— Хотя бы извинился, разиня!
Андрей молчит и смотрит на меня исподлобья.
— Извинись перед Татьяной Александровной, — говорит мать строго.
— Не нахожу нужным! — вдруг выпаливает он.
— Ты с ума сошел?
— Нисколько! Распустят хвосты, с балаболками, а потом…
— Замолчи и ступай домой! — бледнеет Марья Васильевна.
Я смеюсь и шучу, стараясь сгладить этот инцидент, но Марья Васильевна страшно взволновалась.
Идя домой, она жалуется мне, что поневоле запустила воспитание сына. В С, нет гимназии, и она видит его дома только на каникулах. Я стараюсь успокоить ее, доказывая, что все мальчики в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет большей частью грубы, считая это молодечеством.
А скучно без Сидоренки — славный он малый! Сегодня вечером написали с Женей ему письмо, т.е, писала я, а Женя делала приписки и ставила бесчисленное количество восклицательных знаков. Письмо вышло большое, забавное. Ждем его приезда с нетерпением.
Этот мальчишка делается невозможным, Я его до сих пор не замечала, а теперь он постоянно впутывается в разговор и говорит мне дерзости.
Я избрала благую участь — упорно стараюсь не замечать его выходок и разговоры тотчас прекращаю.
Марья Васильевна то бледнеет, то краснеет, Женя злится, а у Кати ходят скулы; она страдает; она видит, что такую же несправедливость по отношению ко мне делает другой человек, и ей стыдно за него и за себя — она слишком справедлива.
Женя что-то шьет, я кончаю этюд. Жарко. Мы молчим уже несколько минут.
— Таточка, вы очень любите Илью?
— Что это вам пришло в голову? Конечно, очень люблю! — смотря на нее с удивлением, отвечаю я.