— Да? — подозрительно посмотрел на него Анатолий Михайлович, — хотелось бы вам верить, господин дипломат.
— Ну что вы, зачем же так строго, — рассмеялся Кевин. Он чувствовал: что-то не так с этим человеком, что-то с ним происходит, какая то внутренняя борьба, кроме того, я и надеяться не мог, что вы так запросто примете меня — вы же теперь знаменитость. Говорят, вы автор какого-то уникального открытия, — попробовал прощупать почву дипломат.
— Вот именно, — мрачно парировал академик, — ну-ка, батенька, пойдемте в буфет для особо важных персон. Я вам кое-что расскажу.
Кевин оглянулся — зал уже почти заполнился. Все расселись по своим местам — с минуты на минуту должен был начаться торжественный концерт.
— Но ведь сейчас, кажется, все начнется, — засомневался он, — мы можем пропустить начало.
— Да черт с ним, с началом, сердито сказал академик, то, что я вам расскажу — почище всякой фантастики. Или вам неинтересно? — он подозрительно и с внезапной ненавистью уставился на дипломата.
— Ну что вы, Анатолий Михайлович, за счастье почту, — залебезил Кевин, чувствуя, что никак нельзя упускать важный момент, и сам уже начал вытягивать академика из толпы, тихонечко за локоть направляя его к входу в особый буфет.
Еще одним преимуществом статуса VIP была в России возможность есть не там, где все, ходить по особым тропинкам — это касалось буквально всего, начиная с аэропорта, кончая вот, например, буфетом в колонном зале. Обычная публика толпилась в очередях у длинных прилавков, заваленных какими-то невразумительными булочками и обветренными бутербродами, а они, люди высшего сорта, могли поесть в тихом спокойном кафе за аккуратным, застеленным чистой белой скатертью столиком.
Кевин позволил себе заказать шампанского — еще по старым временам он помнил, что академик обожает этот напиток и блюдо шоколадных пирожных.
— Вы меня балуете, батенька, — довольно отозвался на этот жест академик и лицо его посветлело.
Надо же — как ребенок радуется этим пирожным! — изумился Кевин непосредственности академика, а тот уже начал говорить шипящим шепотом.
— Вы, батенька, помните, что я вам говорил лет десять тому назад во время нашей первой встречи?
— Да, конечно, — отозвался Кевин, совершенно не понимая о чем идет речь.
— Вы помните, я говорил, что скоро стану известным всему миру, помните?
— Ну конечно, я всегда был в этом уверен!
— Вы — да, а они, эти низкие люди, на которых я работаю — нет. А вот теперь я изобрел такое — Боже, вы не поверите, если я вам скажу — я изобрел такое, чего не было еще нигде в мире — о чем даже фантасты не смели мечтать, а я, я, академик Конягин, я это сделал! И что же — вы думаете, меня заметили? Вы думаете, они меня наградили? Вы думаете, они хотя бы прибавили мне зарплату? — надрывно вопрошал академик, — Нет! — он гневно сверкнул глазами, — эти ничтожные людишки всячески затирают меня. Пытаются даже присвоить себе мое авторство, но это им не пройдет! А вы знаете — сколько они мне платят? — возмущенно вопросил он и сам же ответил, — я, академик, понимаете, академик, я имею оклад со всеми надбавками и выплатами — что-то в сумме, эквивалентной 350 долларам. Если вы знаете нашу страну, вы можете представить, как тут живется на эти деньги.
— Безобразие, — поддакнул Кевин, — просто бездушные жестокие люди.
Он не верил своей удаче — найти академика в таком настроении — это просто пик шпионского счастья. Кевин уже прикидывал — сколько академик может запросить за свое изобретение и как эту сумму можно будет удвоить, а то и утроить при объявлении ее своему непосредственному начальству. Кевин понимал, что при всей своей скупости М-б никаких денег не пожалеет за «Формулу Конягина».
— Итак, что же вы такое невероятное изобрели? Если это конечно не секрет? — наивно спросил Кевин.
— Не секрет? — возмутился академик, — это самый настоящий секрет, это государственная тайна, но вам я скажу — я изобрел биологический детерминатор.
— Что, простите?
— Ага, вы не поняли! — обрадовался академик. — Вы просто не сможете мне поверить! — он выпил единым глотком бокал шампанского, смачно откусил кусок пирожного и, дожевывая его, продолжал, — итак, это такой биологический фермент, который, попадая на кожу человека, немедленно всасывается в кровь и растворяет до жидкого состояния весь костный скелет человека за 3–4 минуты. И через максимум пять минут от человека остается одна большая кучка с дерьмом! — тут академик торжествующе рассмеялся, — да-да, просто мешок из мяса и крови. Ну там, понятное дело, нервы и все такое прочее. Но и это еще не все! — он снова театральным жестом вздел руку вверх и вылил в себя еще один бокал шампанского, — потом эта масса начинает желироваться, еще некоторое время сознание в массе присутствует, то есть она остается активно-агрессивной, а потом, по мере размягчения и приведения к состоянию желе, эта масса превращается просто в вязкую субстанцию, а еще через 7–8 минут практически испаряется. Так как все составные компоненты массы преобразуются в летучие ферменты. Итого — за двадцать, максимум тридцать минут человек исчезает полностью и безвозвратно! Вы понимаете что это такое! Вы понимаете, что после этого изобретения все ваши ядерные нейтронные и прочие бомбы покажутся детской игрушкой, просто игрой в пистолетики!
Кевин зачарованно смотрел на академика — если то, что он сейчас услышал, правда, то он, Кевин, сидит с выдающимся гением в истории человечества, равного которому цивилизация еще не знала. И если это действительно так, Боже, какой грандиозный успех сулит ему и его карьере получение этой магической формулы!
— Не может быть! — Кевин вполне натурально вытаращил глаза, всячески изображая на лице восторг, ужас и благоговение одновременно, — это же грандиозно, равного этому еще не было создано человеческой мыслью! Это же нобелевская премия, как минимум! Это переворот всей истории планеты!
— О! — удовлетворенно проговорил вдруг успокоившийся академик, — вы понимаете. А они, — он ткнул пальцем в сторону зрительного зала, где уже были закрыты двери и сквозь них слышалось надрывное пение какой-то очередной русской оперной дивы, — а они, сидящие там жалкие людишки, не ценят меня, обзывают шарлатаном, унижают и издеваются надо мной по всячески, — академик вдруг замолчал и пристально уставился на дипломата, — скажите, а вы ничего не хотите мне предложить?
— Вы понимаете, — Кевин аж начал заикаться от неожиданности и прямоты вопроса, — вы понимаете, что я всего лишь дипломат, но я уверен, что наше правительство готово будет заплатить самую высокую цену за это изобретение. И если вы того пожелаете — вам будут созданы уникальные самые лучшие условия для продолжения ваших изысканий, и ваше имя будет прославлено на века.
Академик грустно усмехнулся:
— Да, это именно то, что я и хотел услышать. А вы уверены в том что вы говорите?
— Я абсолютно стопроцентно уверен, — горячо подтвердил Кевин, — вам стоит лишь сказать, что вы желаете — и это станет явью.
— Так вот, — произнес академик, — я долго думал над этим. И если бы не наша случайная сегодняшняя встреча — я бы сам стал искать вас. Я готов передать вашей стране мою формулу на определенных условиях.
— Что это за условия? — осипшим от волнения голосом переспросил Кевин.
— Я не нуждаюсь в деньгах — деньги это ничто по сравнению с мировым господством А моя формула дает именно мировое господство. Все чего я хочу — употребить эту формула на покорение всей планеты. И передам я ее при условии, что вы ставите перед собой такую цель и что именовать эту формулу вы будете моим именем Да! Я хочу, чтобы вся планета трепетала при звуках слов: «ФОРМУЛА КОНЯГИНА». Я хочу, чтобы людей бросало в жар от этих слов, что бы их пробивал холодный пот — я хочу, чтобы вы сделали мое имя величайшим именем на земле со времен появления человека! И мне не надо никаких дополнительных от вас гарантий — мне будет достаточно, если лично ваша королева подтвердит мне устно согласие вашего государства на мои условия. Вот и все. Молчите, — сказал академик, заметив, что Кевин пытается что-то сказать, — молчите. Я даю вам три дня — вы должны будете мне позвонить, хотя нет, — он стукнул себя по лбу, — что я говорю — позвонить, это не годится. Слушайте, в пятницу утром я буду на открытии вернисажа в Манеже. Приходите и вы. И если у вас будет с собой мобильный телефон, по которому может состояться необходимый мне разговор с королевою, вы все получите немедленно. Вам ясно? — строго спросил он.
Кевин молчал. Он сумасшедший, — мелькнула у него мысль, — он действительно сумасшедший. Но в любом случае я сделаю все, о чем он меня просит — игра стоит свеч! И после минутной паузы Кевин ответил:
— Весьма вам благодарен за то уникальное предложение, которое вы сделали моему правительству в моем лице. Я уверяю вас, что мы ответим вам полным согласием, более того, все, что я вам предлагал ранее, остается в силе. В пятницу в 11 утра я буду вас ждать на вернисаже и уверен, поставленное вами условие будет выполнено.
— И еще. Не вздумайте меня провести, — усмехнулся неожиданно зло академик, — я прекрасно знаю голос английской королевы, — с этими словами он поднялся из-за стола и, не прощаясь, ушел.
Кевин остался один за столом, медленно приходя в себя и боясь поверить той редкостной удаче, которая выпала на его долю. И тем не менее разговор такой был, академик действительно сидел за этим столом — об этом свидетельствовало пустое блюдо из под пирожных. И когда он успел их все слопать — изумился дипломат. Шампанское тоже было практически выпито — и лишь в бокале Кевина оставалось еще немного пузырящейся жидкости. Что ж, — сказал он сам себе, — за такое дело и выпить не грех. С удачей тебя Кевин, — мысленно поздравил он сам себя и залпом, по-русски, осушил свой бокал.
Кевин нечеловеческим усилием воли заставил себя досидеть до конца торжественной части, и лишь когда все ораторы выступили и все певцы отпели, лишь когда отгремели дружные аплодисменты собравшихся, и публика потянулась к выходу, он тоже вместе с толпой покинул Колонный зал и, уже не сдерживая себя, помчался в посольство, поторапливая шофера.
Рабочий день в посольстве уже закончился, и поэтому охранник недоуменно посмотрел на торгового атташе, но, разумеется, ничего не сказал, понимая-, что, видимо, только крайняя государственная необходимость могла привести этого надменного дипломата в посольство в столь поздний час. Кевин прошел на самый верхний этаж, в комнатку радиосвязи. Здесь в случае особой необходимости он выходил на связь с центром в Лондоне. Ему понадобилось около часа, чтобы передать информацию и получить недоуменный ответ шефа — согласие королевы будет подтверждено завтра утром. Кевин торжествующе улыбнулся и уже со спокойной душой отправился спать. Он был уверен, что королева не откажет.
В пятницу утром Кевин поднялся раньше обычного, выбрился с особой тщательностью и одел свой самый лучший, самый дорогой костюм. Ему хотелось, чтобы этот день запомнился ему самому какой-то особой торжественностью. В кармане его пиджака лежал чек от английского правительства на один миллион долларов, предназначенный якобы для академика Конягина, на поясе у него был пристегнут в миниатюрном чехле мобильный телефон: сегодня ровно в 11.15 по этому номеру раздастся голос королевы Великобритании, которая подтвердит господину Конягину, что Англия непременно установит на планете мировое господство и имя Конягина будет прославлено в веках.
Вернисаж в Манеже открывался традиционно при большом стечении прессы и малом количестве публики. Отщелкав вспышками, журналисты как-то мгновенно исчезли, утонув в зале, где устраивался фуршет специально для прессы. Кевин знал эту пишущую братию — они и ходили-то на все эти открытия выставок только ради возможности на халяву выпить и закусить, а присутствовавшая публика вяло разбрелась по залам. Конягин был тут, Кевин сразу его заметил в толпе Вид у Конягина был какой-то будничный, лицо скучное и слегка туповатое.
Неужели этот человек действительно мог изобрести нечто подобное? — изумился Кевин, но тут же отбросил всякие сомнения. Да, такое изобретение существовало, и автором его был именно Конягин, об этом неопровержимо свидетельствовали все данные, полученные разведкой за последние полтора года.
Конягин, заметив дипломата, резко и решительно направился прямо к нему. Не слишком-то церемонясь с сопровождавшими его людьми, академик пренебрежительно отстранил их рукой, как бы давая понять, что он хочет пообщаться с дорогим другом наедине. Свита безропотно подчинилась. После традиционного обмена рукопожатиями Конягин спросил:
— Ну как, все в порядке?
— Да, — заверил его дипломат, — в 11.15 интересующий вас разговор состоится.
— Ну что ж, — лицо академика повеселело, — раз так, давайте походим, посмотрим на нашу живопись. Если что-то хорошее у нас в стране и есть, так это талантливые люди, — он с горечью усмехнулся.
Еще несколько минут они бродили вмести вдоль картин, обсуждая те или иные их нюансы и достоинства. Казалось, все сопровождающие академика люди были абсолютно усыплены этим праздным болтанием по залу. И вдруг пронзительно-звонко в гулкой атмосфере выставочного зала раздался звонок мобильного телефона.
— YES, — немедленно ответил Кевин.
Послушав минуту телефонную трубку, он обратился к академику:
— Простите, Анатолий Михайлович, сейчас на проводе наш с вами общий друг, я сказал ему, что встретился с вами в Москве, и он хотел бы передать вам привет, вы не возражаете, если я передам вам трубочку?