- Спасибо, я пока побуду здесь. Сад прекрасен.
- Ну что ж, тогда через полчаса я присоединюсь к вам и мы поужинаем.
Когда он ушел, я села на диванные подушки и принялась глядеть на ущелье, где последние лучи солнца уже позолотили вершины деревьев. Ниже тени сгущались, переходя от густого пурпура к почти полной черноте. "Действительно, скоро совсем стемнеет", - подумала я. Неожиданно до меня дошло, как сильно я устала, и пожелала про себя, чтобы когда Халида принесет обещанный напиток, он не оказался традиционным арабским араком.
Это оказался не арак и принесла его не Халида, а коренастый молодой араб, скорее всего - ее брат Насирулла. Как и Джасем, он был во всем белом и вошел с подносом в руках, на котором стояли зажженная лампа, два стакана и бутылка золотистого вина из долины Бекаа. Это было чудесное вино, легкое и сухое, лучшее, пожалуй, из всего, что производят в Ливане, и в данный момент полностью соответствовало моему настроению. Мое отношение к Джону Лесману начинало меняться в лучшую сторону.
Когда я заговорила с Насируллой, он искоса посмотрел на меня, покачал головой и что-то пробормотал по-арабски; затем поставил лампу в нишу у двери, сделал характерный для арабов жест приветствия и удалился.
***
С появлением лампы окружавшая меня темнота, как обычно и бывает в этих местах, стала быстро сгущаться. Несколько минут спустя после ухода Насируллы, синее небо за окнами стало почти черным и к семи часам превратилось в непроглядный мрак.
Съежившись, я сидела у окна, попивала золотистое вино и думала о том, что мне принесет эта ночь.
Вокруг царила тишина. Вечернее небо походило на черный бархат, расшитый крупными звездами, который не пропускал внутрь ни малейшего звука, даже слабого журчания протекавшей внизу реки. Голуби в саду тоже затихли, и ни единое дуновение ветерка не шевелило верхушки деревьев. Через открытую дверь до меня доносились запахи жасмина, роз и каких-то терпких цветов, но сквозь все эти экзотические ароматы, подобно напоминающему о себе фону, пробивался сладкий и чуть затхлый запах бассейна.
Примерно без четверти восемь пришел Лесман, а с ним Насирулла, который нес поднос с ужином. В большом термосе находился обжигающе горячий суп, а на тарелке лежала традиционная шаварма - баранина, сдобренная уксусом, лимоном, луком, семенами кардамона и поджаренная на длинном вертеле. К ним были добавлены чашка с салатом, блюдце с желтоватым маслом и козьим сыром, груда пресных лепешек, несколько яблок и еще одна бутылка вина. Все это Насирулла поставил на низенький столик, что-то сказал Лесману и вышел.
- Если вы называете все это скромным существованием, то я с вами дружу, - заметила я. Лесман рассмеялся:
- Я же говорил вам, что Халида подкармливает меня. Кстати, Насирулла сказал, что ваша постель вот-вот будет готова.
- Я причиняю вам так много беспокойства. Я имею в виду всю эту еду и прочее. А где вы сами обычно едите?
- Довольно часто именно здесь, - ответил он и добавил извиняющимся тоном:
- Вы и сами узнаете, а потому лучше сразу сказать. Дело в том, что это, в сущности, мои апартаменты. Нет, послушайте, пожалуйста... Сегодня я и так собирался провести ночь в другом месте, так что не надо думать о каких-то неудобствах и тому подобном.
- Думать о каких-то неудобствах?.. Мистер Лесман, я не знаю, что и сказать! Выкинуть вас из вашей же комнаты!
Однако он прервал поток моих протестующих высказываний, протянув мне суп, налитый в большую пиалу с ручками по бокам, хлеб и наполнив мой бокал. Могло показаться, что он словно заглаживает свою вину, так как поначалу не хотел пускать меня во дворец; либо же, коль скоро леди Хэрриет все-таки согласилась принять меня, проявлял традиционное арабское гостеприимство, но в таком случае ни он сам, ни вся остальная прислуга не смогли бы создать мне еще больших удобств. Любая связь между моим нынешним оживленным хозяином и тем издерганным, то ли накурившимся, то ли заспанным молодым человеком, который предстал передо мной днем, казалась сейчас невозможной. Было заметно, что он изо всех сил старается развлечь меня.
Оказалось, что он довольно неплохо знаком с историей этих мест и потому с увлечением рассказывал о "дворе Дар-Ибрагима". При этом я обратила внимание на то, что саму Хэрриет он почти не упоминал, причем у меня сложилось ощущение, что за подобной сдержанностью таится большое уважение к ней и даже неподдельная симпатия. Над чем бы он ни посмеивался и как бы мне ни нравились его шутки, они никоим образом не касались хозяйки дворца, и от этого я стала испытывать к нему еще большую симпатию. Его явно интересовало все, что я могла рассказать о своей семье. Единственное, что я обошла полным молчанием, был факт нахождения в Сирии Чарльза и его намерение навестить нашу бабку. Я планировала воспользоваться удобным случаем, чтобы самой сказать Хэрриет о его желании повидать ее, а потому стремилась избежать возможных осложнений, сопряженных с передачей информации через вторые руки. Впрочем, если Чарльз окажется прав, то никаких трудностей с этим вообще не будет. Раз уж бабка с такой готовностью согласилась принять меня, которую вообще почти не помнила, то ее разлюбезный любимчик Чарльз, можно сказать, вообще уже переступил порог Дар-Ибрагима.
В девять часов Халида принесла кофе, а заодно сообщила, что Насирулла ушел в деревню. Комната для меня была готова. Внешне девушка не особенно походила на брата, будучи моложе и изящнее его. Это была смуглолицая арабка, причем с кожей скорее каштанового, нежели оливкового оттенка, с огромными темными глазами, стройной шеей и красивыми руками. На ней было платье из зеленого с бронзовым отливом шелка, ткань смотрелась богато и изысканно. Глаза подведены черной тушью, причем в такой манере, которую неплохо было бы перенять и Лондону. Под тонким шелком, если только я не ошибалась, просматривались очертания французского, именно французского бюстгальтера. Как и у большинства других арабских женщин, на ее запястье позвякивали золотые браслеты, на одном из которых был выбит номер ее банковского счета. Это была отнюдь не просто арабская служанка, предпочитавшая, насколько я могла судить, не подставлять свою милую внешность ветрам пустыни. Она сказала Лесману (кстати, по-английски) про комнату, а затем скользнула по мне взглядом - и послание было тотчас же мною получено, ясное и понятное каждой женщине от эскимоски до арабки: "Пусть сейчас он сидит с тобой знала бы ты только, на что похожа в этих своих брюках, - но советую не вставать у меня поперек дороги, а то пожалеешь".
Затем, скромно потупив взгляд, она повернулась к Лесману и на своем приятном, с мягким акцентом английском добавила:
- Когда выпьете кофе, леди хотела бы снова повидать вас.
Она вышла, оставив дверь открытой. Я проводила взглядом ее стройную грациозную фигурку, которая скрылась в тени сводчатой галереи за тонкой полоской падавшего из лампы света, однако мне показалось, что отошла она недалеко. Через пару минут я убедилась в правоте своего предположения: там, где воды озера отражали небо, чуть серебрившееся от рассыпанных по нему звезд, я заметила легкое движение. Халида ждала, стоя в кустах у кромки воды и, возможно, наблюдая за нами через открытую дверь.
Лесман даже не попытался закрыть ее. Было заметно, что он явно стремился поскорее допить свой кофе и поспешить к хозяйке, а потому я решила не затягивать разговор.
Вскоре он поднялся:
- Боюсь, сейчас я вынужден вас покинуть. Но как только она позволит, сразу же вернусь и провожу вас к ней. А теперь все-таки скажите, вам здесь удобно?
- Почему нет? Не беспокойтесь обо мне, все будет прекрасно. Книжку какую-нибудь почитаю.
- Разумеется, здесь все в вашем распоряжении. Если света недостаточно, то можете подкрутить лампу Халида вам покажет.
Он резко повернул голову, когда где-то в глубине здания зазвенел колокольчик, звук которого показался особенно громким на фоне ночной тишины; и сразу вслед за ним, но уже с более близкого расстояния послышался яростный лай собак, явно потревоженных настойчивым и продолжительным треньканьем. Судя по тембру лая - довольно крупные собаки, к тому же находящиеся где-то в доме, почти рядом с нами.
- Что это? Что случилось? - требовательным и одновременно удивленным тоном спросила я.
- Ничего, просто ваша бабка проявляет признаки нетерпения. Извините, мне надо идти. Как только освобожусь, сразу вернусь за вами.
- А что это за собаки?
- О, ничего особенного. Всегда, когда слышат колокольчик, поднимают невообразимый шум. Не обращайте внимания. Перед приходом за вами я запру их.
- Запрете? Вы хотите сказать, что сейчас они не привязаны? У них такой грозный лай...
- Видите ли, это наши сторожевые псы. Без них здесь не обойтись. Но отвязывают их только по ночам, и в гарем они не проникнут, если, конечно, держать главную дверь закрытой. Вы здесь будете в полной безопасности. - Он одарил меня неожиданно яркой улыбкой. - Не волнуйтесь, это не та ночь, когда вас съедят заживо. По крайней мере, не собаки.
Лесман ушел. Я слышала, как за ним захлопнулась деревянная дверь, а спустя несколько секунд послышался его голос - он успокаивал собак. Лай смолк, и снова воцарилась тишина. В этот момент я увидела Халиду, которая стояла в дверях в своем поблескивающем, зеленом шелковом платье.
- Если вы пройдете за мной, я покажу вам вашу комнату.
Она зажгла для меня в спальне еще одну лампу и поставила ее на полку рядом с кроватью.
Комната эта очень походила на предыдущую, разве что казалась больше по размерам, поскольку из всей мебели в ней стояли лишь узкая металлическая кровать, хрупкого вида бамбуковый стул, черный шкаф мерзкой наружности с встроенным и, словно по контрасту с ним, относительно изящным зеркалом в лакированном обрамлении, да старый, побитый жестяной сундук с металлическими замками, на котором осталась этикетка "С. С. Горничная Янгце". Пол и стоявшие на возвышении у окна сиденья оставались ничем не прикрытыми. Постель была застлана желтоватым и не особенно тщательно проглаженным ирландским бельем, а красное, стеганное пчелиными сотами одеяло прикрывало, похоже, самый жесткий на свете, хотя, возможно, и очень полезный для здоровья матрас.
У меня как-то не сложилось впечатление, что здесь обитает сама Халида явно обнаруживался недостаток присущего ей восточного колорита. А может, Лесман именно это и имел в виду, когда говорил, что собирается провести эту ночь "в другом месте"?
Однако, открыв рот, я заговорила совсем о другом:
- Получается, что я выгнала мистера Лесмана из его спальни? Где же он будет ночевать?
Пожатие плечами, хотя в общем-то не слишком уж дерзкое:
- Комнат здесь хватает.
Не услышав ответа, она посмотрела на меня чуть смущенно, и с явной, хотя и давшейся ей не без труда попыткой привнести в свои манеры чуть побольше воспитанности и вежливости добавила:
- По ночам он часто сидит у леди. А поспать можно и утром.
Я улыбнулась:
- Надеюсь, что причинила не так много трудностей, как мне показалось вначале. Хотя вам-то работы явно прибавилось - два раза на день менять постель.
Она воздержалась от того, чтобы в очередной раз в свойственной ей колкой манере парировать мою фразу, хотя, возможно, чтобы вступать в подобные вежливые перепалки, она неважно знала английский.
- Вы видели ванную?