Но сон никак не шел. Размеренный стук капель о мраморный пол казался барабанным боем. Минут десять я еще как-то терпела, но потом поняла, что так мне никогда не заснуть. Я снова выбралась из-под одеяла, на ощупь нашла смятую, промокшую простыню и положила ее прямо под падающие капли. В наступившей блаженной тишине до моего слуха снаружи донесся еще какой-то звук, заставивший меня напрячься и внимательно прислушаться.
Нет, на сей раз не гончие смерти - тех было не слышно. Просто где-то в саду запела птичка - громко, во весь голос, - и звук этот эхом отражался от воды и окружающих стен. Затем к ней присоединилась еще одна, потом еще, в чистом ночном воздухе заплескался журчащий песенный водопад.
Я отперла дверь и, шлепая босыми ногами, пошла через крытую галерею.
Поверхность озера чуть поблескивала, причем блики казались немного ярче тусклого света отражавшихся в воде звезд. Время от времени ветерок колыхал листву прибрежных кустов, и тогда водная гладь покрывалась мелкой рябью от падающих с ветвей дождевых капель. Сад наполнился соловьиным пением, вырывавшимся из гущи намокших зарослей ползучих растений.
Пара белых голубей взмыла со своего насеста в небо и, шумно хлопая крыльями, скрылась где-то у меня над головой. Под арками слышалось слабое движение - чего-то, кого-то... По галерее определенно шел человек. Передвигался он очень тихо, и я на фоне щебета птиц и шороха листвы толком не могла расслышать его шагов, однако это явно был не тот араб в белом одеянии. Значит, Лесман. Наверное, вышел посмотреть, как я пережила грозу.
Я подождала еще несколько секунд, но он так и не появился, и я никого не увидела. Если не считать соловьиных трелей, то в саду воцарилась тишина.
Внезапно я задрожала всем телом - пяти минут ночной музыки оказалось более чем достаточно. Я вернулась к себе в комнату, заперлась на засов, словно пытаясь отгородиться им от птичьего пения, и улеглась в постель.
***
Я проснулась от заливавшего комнату яркого солнечного света и легкого стука в дверь.
Это была Халида с моим завтраком, состоявшим из тарелки с пресным хлебом, небольшого куска сыра, неизменного абрикосового джема и большого кофейника. Вид у девушки был усталый, она по-прежнему искоса бросала на меня хмурые взгляды, однако никак не отреагировала на царивший в комнате беспорядок, валявшиеся на полу простыни и даже на то, что кровать оказалась на добрых полтора метра отодвинута от стены. Я поблагодарила ее за еду и что-то сказала насчет ночной грозы, однако в ответ она лишь угрюмо кивнула и вышла.
Во всем остальном утро выдалось просто дивное, и даже хаммам казался прекрасным: солнечные лучи проникали внутрь через голубые и янтарные стеклянные плитки потолка, расцвечивая гипсовые сосуды и скользя по мраморным стенкам подводной части бассейна. Струйка воды - холоднее, чем накануне - вырывалась из пасти дельфина и падала в серебряную раковину. Я вымыла руки, ополоснула лицо, вернулась в комнату и оделась, после чего с подносом в руках прошла к залитому солнцем краю озера Золотое свечение и синее небо ничем не напоминали ночной ливень, но в отдельных местах на дорожке, где каменные плиты чуть просели, а также в канавках, прорытых вокруг деревьев для сбора дождевой влаги, все еще поблескивали лужицы воды, кое-где достигавшие в глубину нескольких сантиметров. Росшая между камнями сорная трава вытянулась едва ли не вдвое против своей прежней высоты, цветы налились яркими красками, блестящие кусты посвежели. Даже вода в озере словно стала чище и у самой ее кромки стоял павлин, любовавшийся своим отражением. Хвост его был полностью раскрыт, отчего птица смотрелась совершенно неестественно, вроде книжной иллюстрации или украшенного драгоценными камнями творения Фаберже. Еще одна птичка, маленькая и золотистая, порхала над розовым лавром. Миниатюрный домик на острове, также свежевымытый, красовался своим золотистым куполом и поблескивающими ярко-голубыми плитками. В зарослях роз один из соловьев явно увлекся сверхурочной работой.
Меня занимала мысль о том, каким образом Лесман оказался прошлой ночью в саду и, главное, зачем ему это было нужно.
Он появился примерно через полчаса. Чем бы он ни занимался в ночное время, на внешности его это никак не отразилось. Он был свеж, бодр, от вчерашнего затуманенного взора не осталось и следа, глаза светились чистым и ярким серым блеском, движения полны молодого задора, а традиционное "С добрым утром!" прозвучало почти игриво.
- О, привет! Прекрасная погодка. - Я вышла из комнаты, сжимая в руке свой багаж, состоявший из дорожной сумки, уже упакованной и застегнутой. - Я как раз собиралась искать вас. Надеюсь, собаки заперты?
- Как и всегда в дневное время. Что, беспокоили ночью? Боюсь, погодка немного разбушевалась. Как вам спалось? - Его взгляд соскользнул с меня на царивший в комнате беспорядок. - Точнее будет сказать, форменная непогода, не так ли? А что случилось? Боже мой, неужели крыша прохудилась?
- Именно, - я рассмеялась. - Похоже, вы все-таки отнесли меня к третьеразрядным гостям. Я, конечно, шучу. Вот, ухитрилась в конце концов сдвинуть немного кровать и урвать несколько часов сна. Боюсь, правда, матрас основательно подмок.
- Это ерунда, стоит его вынести наружу - за пять минут высохнет. Мне чертовски жаль, что водосток на крыше опять засорился. Насирулла клялся и божился, что прочистил его. Да вы в самом-то деле хоть немного поспали?
- Да, благодарю вас, под конец удалось. Не беспокойтесь и считайте, что действительно нет худа без добра.
- В смысле?
- Если бы я своим приездом не поставила весь ваш дом с ног на голову, мокнуть под струйкой воды пришлось бы вам.
- Что ж, в этом, пожалуй, есть доля справедливости. Только не надо считать себя этим самым "худом". Ваша бабка после вчерашнего разговора так хорошо заснула.
- Правда? Я не утомила ее?
- Ничуть. Она еще заставила меня поболтать с ней после вашего ухода.
- Но в отношении Чарльза, похоже, никаких перемен?
- Боюсь, что так. Но дайте ей немного времени. Вы уже собрались? Пойдемте.
Мы направились к воротам.
- Надолго она вас задержала? - спросила я. - Это нелегко-ни днем, ни ночью нельзя как следует отдохнуть.
- Да нет, ничего страшного. Я улегся еще до грозы.
- Она, наверное, разбудила вас?
- Ничуть, - он рассмеялся. - И не думайте, что я забываю про свои обязанности. На вашу бабку подобные погодные катаклизмы действуют ободряюще. Она говорит, что обожает их. Из нее бы получился прекрасный Катиша.
- "Но его научный ум не тревожит бури шум, сколько б молнии и гром ни бесновались"? - процитировала я и снова услышала, как он рассмеялся: тихо, словно про себя.
- Что ж, ее можно понять. Мне и самой нравится такая погода. Особенно то, что наступает потом. Сад просто преображается.
Я перехватила его быстрый взгляд.
- Вы выходили?
- Совсем ненадолго. Соловьев хотелось послушать. О, вы только посмотрите на эти цветы! И это все из-за грозы? Можно сказать, не так уж мало добра от худа, согласитесь.
Мы пересекали небольшой дворик, в котором сидели с Хамидом накануне. И здесь дождь вымыл все дочиста, мраморные колонны ослепительно белели в лучах солнца. Стоявшие на полу резные бадьи алели анемонами, широко раскрывшимися и яркими, словно свежая кровь в густой траве.
- Мои сады Адониса, - сказал Лесман.
- Ваши, что?
- Сады Адониса. Вы, конечно, слышали миф об Адонисе?
- Я читала о том, что Афродита встретила его в Ливане, здесь же он и умер, и с тех пор каждую весну его кровь окрашивает воду и алой рекой впадает в море. Это, наверное, от примесей железа?
- Да, это одна из историй о весеннем воскрешении природы, вроде мифов об Озирисе или Персефоне. Адонис был богом плодородия и умирал, чтобы восстать вновь. Как и Сады Адониса - их можно назвать миниатюрными личными символами смерти и воскрешения. А кроме того они олицетворяют довольно милое волшебство, поскольку люди, посадившие их и заставившие семена прорастать как можно быстрее, считали, что тем самым они способствуют увеличению урожая. Цветы и травы произрастали, увядали и гибли, и все это за считанные дни; затем возникли "сады" с образами богов и женщинами, которые сходили с ума и рыдали от горя, а потом спускались к морю и бросались в него. Понимаете? Здесь все перемешалось с культами Диониса, Озириса, обрядами Аттиса, и они, поверите вы или нет, существуют до сих пор - только в более прекрасных и чистых формах - по всей земле! - Он запнулся и взглянул на меня. - Прошу извинить за скучную лекцию.
- Нет-нет, продолжайте, мне очень интересно. Так почему вы решили разбить здесь сад?
- Никакой особенной причины не было, просто время года соответствовало, да и вообще интересно наблюдать, как быстро все расцветает, а потом гибнет, и все это прямо здесь, в долине Адониса. Вы так не считаете?
- Ну почему же? В этом есть какой-то налет романтичности, который всегда меня привлекал. Но почему именно вы? Я хочу спросить, какое отношение имеют Адонис и компания к медицинской психологии? Или это идея Хэрриет?
- К... О, разве я не говорил вам, что работаю над статьей? Меня заинтересовала психология религиозной одержимости, и в ней я затрагиваю некоторые аспекты так называемых исступленных обрядов на Ближнем Востоке мифы Орфея, Диониса, легенду об Адонисе - во всех их формах. Вот и все. Мне удалось собрать довольно интересный материал. - Он усмехнулся, как мне показалось, чуть застенчиво. - Пока я еще не окончательно забросил эту идею. И как только чувствую, что начинаю срываться с цепи, тут же сажусь верхом и скачу в горы. Если вы еще побудете здесь, то, возможно...
- Скачете?
Мы подошли к майдану - большому двору у входа во дворец. Он показал головой в сторону.
- Здесь и поныне держат лошадь. Знаете, а ведь ваша бабка и сама несколько лет назад скакала верхом. О, она была просто великолепна... Вот те на! Ворота заперты. Значит, Насирулла еще не пришел. - Он глянул на часы. Опаздывает. Подождите полминуты, я отопру дверь и позову Каше - пусть глотнет свежего воздуха.
Он потянул на себя верхнюю половину двери сарая и зафиксировал ее у стены при помощи какого-то замызганного колышка. В сумраке помещения стояла лошадь, очевидно пребывавшая в состоянии дремы - голова ее была опущена, уши расслабленно болтались. Гнедой арабский скакун.