"Мой дорогой племянник!
В прошлом месяце я получила весточку от друга и коллеги моего дорогого супруга. Зовут его Хэмфри Форд. Как ты, очевидно, помнишь, он был с нами в 49-м, когда мы работали в Резаде, а потом еще в 53 и 54-м. Он написал, что, как ему стало известно от одного из друзей, мальчик Генри, то есть тв. приемный сын Чарльз, в настоящее время изучает восточные языки, имея (как он считает) намерение пойти по стопам моего дорогого мужа. Бедняга Хэмфри толком не объяснил в письме, что и как - наверное, с годами стал сдавать, но все же сообщил, что молодой Чаз в этом г. будет путешествовать по Сирии. Если захочет навестить меня, я с рдст. приму его. Как ты знаешь, я не одобряю ту свободу, в кот. ныне воспитывается молодежь, а тв. сын, кот. моя дорогая мать назвала бы "шалопаем", оч. умный мальчик, и мне было бы оч. приятно повидаться с ним. Если его действительно интересуют жизнь и уклад Востока, то здесь он найдет много интересного.
Чувствую я себя дост. хорошо и живу здесь в окружении моего небольшого штата помощников, кот. оч. внимательны ко мне. Из деревни приходит человек, кот. присматривает за собаками. Самсон утверждает, что молодой д-р Чаз еще помнит его.
Передавай привет тв. жене, а также др. моему племяннику и его жене. А та маленькая девочка сейчас уже, конечно, подросла, - это странное созданьице, так похожее на симпатичного мальчика.
Тв. любящ. тетка Хэрриет Бойд
P.S. Время сейчас очень ненадежное, поэтому я едва ли могу посчитать тв. утверждения справедливыми.
P.P.S. Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой".
Я прочитала письмо от начала до конца, потом еще раз, уже медленнее, и рот мой, наверное, был все время открыт, как варежка; потом перевела изумленный взгляд на кузена. Он по-прежнему подпирал спиной колонну, откинув голову, прикрыв глаза густыми ресницами и наблюдая за мной.
- Итак?
- Но... Чарльз, когда же она... письмо подписано, дата есть? В верхнем углу листа стояла какая-то закорючка, но я ничего в ней не поняла.
- Это по-арабски, - коротко обронил Чарльз. - Письмо написано в феврале. Если судить по штемпелю, то отправили его не сразу, притом не авиапочтой, так что добиралось оно целых три недели. Но дело не в этом. Написано оно явно после того последнего рождественского завещания. Можно, по-твоему, считать его прямым приглашением или нет?
- Определенно можно. Два месяца назад? Значит, случилось нечто такое, что заставило ее переменить свое решение.
- Лесман?
- Ты считаешь, что такое возможно? - спросила я.
- Трудно сказать, не зная, о ком идет речь. На что он похож-то?
- Высокий, худощавый, немного сутулый. Глаза светлые...
- Девочка моя дорогая, его физические данные меня совершенно не интересуют. Похож он на честного человека?
- Откуда я знаю...
- Невозможно по лицу определить, о чем человек думает? Ну хорошо, согласен, но хоть какое-то впечатление о нем у тебя сложилось?
- Пожалуй, неплохое. Я уже сказала тебе, что поначалу он показался мне довольно противным типом, но, если верить Хамиду, он тогда был не вполне в себе. Кроме того, он выполняет лишь то, что предписывает ему бабка. Поговорив с ней, он повел себя совсем иначе. Возможно, она сказала ему, что не стоит беспокоиться по поводу какой-то девчонки, как бы ни была она похожа на симпатичного мальчика.
Кузен, однако, даже не улыбнулся:
- Но тебе не показалось, что он, возможно, готовит себе уютное гнездышко?
- Такая мысль у меня была, - призналась я, - особенно когда на это же намекнул Хамид. Но мы с ним сразу согласились, что не надо слишком плохо думать о людях. А это имеет какое-то значение?
- Едва ли, тем более, если все исходит не столько от него, сколько от нее.
- Думаю, тебе не следует беспокоиться на этот счет. Мне показалось, что она всегда поступает исключительно по собственному усмотрению и желанию. Сомневаюсь, что ему удалось бы заставить ее переменить решение, если бы она всерьез что-то задумала.
- Значит, если все это правда...
- Клянусь тебе. Знаешь, не стоит делать выводов из ничего. Просто, наверное, с тех пор, как она написала это письмо, что-то переменилось. Вполне возможно, что она успела забыть, каким разбойником ты был. С людьми такое случается.
- Как-нибудь расскажи мне об этом. - Он заметно оживился. - В конечном счете меня совершенно не интересует, что у нее на уме и как вообще работает этот ее ум, покуда все развивается так, как она сама того хочет. Ясно одно она совсем постарела и совершенно одинока, если не считать этого Лесмана, о котором мы толком ничего не знаем. Но, надо сказать, эта деталь насчет курения гашиша мне не очень-то нравится. Сейчас с ним может быть все в порядке, но он определенно стоит на пути к пропасти и тебе это должно быть ясно.
Кузен принялся ходить взад-вперед.
- Совершенно очевидно, что, поскольку она давно живет здесь, подобные вещи не являются для нее тайной. Но при этом ты говоришь, что, как тебе показалось, она вполне в состоянии контролировать его поведение...
- Равно как и еще полдюжины таких же, как он.
- Да, хотелось бы мне самому взглянуть на все это. Ведь ты не можешь не признать, что события минувшей ночи никак не стыкуются с содержанием ее письма?
- А ты ждал, что будут? Вот уж никогда бы не подумала, что последовательность - вторая натура нашей бабки.
- Нет, но... она хотя бы намекнула, в чем причина столь неожиданного эмбарго?
- Ни малейшего намека. У меня, правда, зародилась мысль о том, что, увидев меня, она как бы удовлетворила свое любопытство, после чего ей снова захотелось вернуться к прежней жизни, какой бы странной она ни была. Я говорила тебе, что она довольно долго вела себя как вполне нормальный человек, а затем внезапно словно очутилась за тысячи миль от меня, стала нести всякую околесицу. Раньше мне никогда не доводилось иметь дело с чокнутыми, поэтому я даже не знаю, как выразиться, но могу сказать в подтверждение твоих слов, что она совсем старая и очень рассеянная. И еще: мне в общем-то понравился этот Лесман, а сама Хэрриет выглядит вполне счастливой, довольной и отнюдь не больной, только немного страдает от одышки. Что же касается ее мыслей, то не забывай, что до этого я ее вообще почти не знала, а кроме того я тогда неважно себя чувствовала. А тут еще запах этого чудовищного табака, спертый воздух и постоянное отвратительное бульканье ее трубки. Да, Чарльз, я совсем забыла - в ее комнате была еще кошка, хотя я об этом поначалу не знала. По-видимому, она пряталась за балдахином над постелью. У меня было такое странное ощущение, словно все вокруг действует мне на нервы. Не знаю, то ли от духоты в комнате, то ли еще от чего.
- Кошка? - Его голова резко отделилась от колонны, взгляд уперся в меня. - Боже правый, ты сказала: "Кошка"?
Меня не столько удивила, сколько порадовала эта его апелляция к Богу: значит, Чарльз не забыл, как я относилась к этим животным и какой ужас испытывала при каждом соприкосновении с ними.
В сущности, любая фобия не подлежит рациональному объяснению, а уж неприязнь к кошкам, причем в самом что ни на есть чистом своем виде, вообще представляет собой нечто немыслимое. Вообще-то мне очень нравятся кошки; я восторгаюсь их внешностью; изображенные на картинках, они вызывают у меня умиление. Однако я совершенно не могу находиться в одном помещении с ними, и в тех редких случаях, когда я, пытаясь побороть в себе этот страх, дотрагивалась до них, мне в буквальном смысле становилось плохо. Кошки для меня - кошмар.
В детстве мои милые юные друзья как-то прознали про это и несколько раз запирали меня в комнате вместе со школьным котом. Позже, минут через двадцать, меня выпускали - к тому времени я уже превращалась в желеподобную истеричную медузу. Это было то единственное уязвимое место, к которому Чарльз, даже находясь в экстазе своих дурацких мальчишеских выходок, никогда не прикасался. Сам он от подобного недуга ничуть не страдает, однако достаточно близок мне, чтобы знать о нем.
Я улыбнулась:
- Нет, я не наступила на нее, и никто не наступил. Да и заметила я ее, лишь когда она уже выходила из комнаты. Она выскочила из-за занавесок, запрыгнула на постель рядом с Хэрриет, и та принялась ее гладить. Она была там не все время, иначе я бы раньше почувствовала, что дурею, и наверняка догадалась бы в чем дело. Тогда я смекнула, что в комнате есть еще одна дверь, которую я не заметила. Впрочем, для помещения подобных размеров это вполне понятно.
Он ничего не сказал. Я же принялась в очередной раз просматривать письмо:
- А кто такой Хэмфри Форд?
- Кто? А, в письме... Ученый-востоковед, заслуженный профессор в отставке. Сейчас глубокий старик, а когда-то был другом моего деда, моего, заметь, деда, а не твоего. "Совсем сдал", - вот, пожалуй, самое подходящее выражение. Обычно он читал вступительную лекцию на курсе, а потом потихоньку удирал в Саудовскую Аравию, в своего рода непрекращающийся творческий отпуск. Слава Аллаху, это было еще до того, как я поступил в университет; но он и потом продолжал крутиться вокруг нас, пару раз приглашал меня на завтрак, а потом изредка даже узнавал на улице. Милый добрый старикан.
- А почему ты сам не написал ей о своем приезде?
- Я не знал точно, когда окажусь здесь, и решил подождать приезда в Бейрут.
- А что это за Самсон, о котором она упоминает? Это тоже кот?
- Пес. Тибетский терьер. Она обзавелась им, когда в последний раз была дома, в Англии. Раньше он принадлежал одному из кузенов Бойда, а когда тот умер, она прибрала его к рукам и привезла сюда в качестве пары для Далилы. Первоначально его звали By или Пу, что-то в этом роде, тоже по-тибетски, но она заменила его имя на Самсон. Угадай, почему?
- Слишком замысловато для меня. - Я вернула ему письмо. - Собак я так и не увидела - их запирают и выпускают только на ночь. Лесман сказал, будто они очень опасны.