Лесман вздохнул - отчасти облегченно, отчасти раздраженно:
- Извините за эту сцену. От напряжения последних дней она сама не своя, совсем как змея. Ну ничего, со временем успокоится, - он слегка похлопал себя по лбу, поморщился, снова похлопал. - Отвести ее обратно? - обратился он к Грэфтону.
- Не сейчас. Можешь пока идти. Я здесь с ней поговорю. А потом... фразу он закончил по-арабски, и Лесман кивнул.
Его бессловесная реакция оказалась довольно зловещей: он просто провел ребром ладони себе по горлу, и Грэфтон рассмеялся.
- Если сможешь, - сказал он по-английски и добавил:
- Ладно, рух <Иди (арабск.)>.
Лесман вышел. Мне хотелось сохранить за собой ту жалкую инициативу, которая у меня все еще оставалась, и потому я сразу же заговорила. Голос мой зазвучал резко, на высокой от нервного напряжения ноте, причем на удивление грозно.
- Что ж, доктор Грэфтон, начинайте. Похоже, вам есть что рассказать.
ГЛАВА 15
Так схорони меня,
Где сад цветет прекрасный.
Омар Хайям. Рубай
Несколько секунд он хранил молчание и стоял, глядя на меня из-под опущенных бровей все тем же оценивающим, почти профессионально-врачебным взглядом. У него были темные, блестящие как патока глаза, по контрасту с которыми тяжелые веки казались толстыми и блеклыми. Кожа вокруг глаз имела коричневатый оттенок, как у перезрелой сливы.
- Итак? - коротко повторила я. Он улыбнулся:
- А вы, похоже, и в самом деле боец. Меня это по-настоящему восхищает. Вы действуете на меня удивительно возбуждающе. Сядьте и постарайтесь успокоиться.
Он сошел с возвышавшегося над полом порожка и направился к стулу, стоявшему у стены. Сейчас вместо аккуратного делового костюма на нем были темные брюки и русского фасона оливково-зеленая рубашка со стоячим воротничком, отчего лицо его казалось еще бледнее, а коренастая фигура отнюдь не становилась более изящной. Я подумала, что он сильный - это было заметно хотя бы по мощному, как у быка, загривку, - и моя грубость, похоже, его совершенно не трогает: манеры - подчеркнуто вежливые, даже приятные. Он перенес стул и уселся напротив меня:
- Хотите закурить?
- Нет, благодарю.
- Успокаивает нервы.
- А кто сказал, что мне их надо успокаивать?
- Ну что вы, мисс Мэнсел, мне казалось, что вам присуще чувство реализма.
- Надеюсь, так оно и есть. Ну, ладно. А, руки дрожат, да? Вас это радует?
- Отнюдь. - Он поднес огонек к моей сигарете, затем взмахом руки загасил спичку. - Прошу меня извинить, но я сделал то, что должен был сделать. Уверяю, я не хотел причинить вам никакого вреда. Просто мне надо было вернуть вас, чтобы мы могли поговорить.
- Надо было?.. - Я уставилась на него широко раскрытыми глазами. - Ну, вы даете, доктор Грэфтон. А что, в машине со мной нельзя было поговорить? Или здесь, в Дар-Ибрагиме, еще до моего отъезда? Вы же все равно собирались сбросить свою личину.
Я откинулась назад, затягиваясь сигаретой. Этот жест позволил мне ощутить чуть большую уверенность в себе, и я почувствовала, как нервы мои начали расслабляться:
- Должна сказать, что вы мне нравились гораздо больше в своем маскарадном костюме, который был на вас в ту ночь. Теперь я понимаю, почему вы принимали посетителей только по ночам. В сумраке и вы, и вся комната смотрелись гораздо лучше.
В том, что касалось комнаты, я сказала истинную правду. То, что при свете лампы могло походить на романтичную примитивность, при дневном освещении выглядело самой обычной грязью и запустением. Портьеры над кроватью оказались рваными и обветшавшими, а стоящий рядом со мной столик сплошь заставлен немытыми чашками и тарелками; здесь же стояло блюдце, наполовину заполненное окурками.
- Ну ладно, - проговорила я все еще агрессивным тоном, - давайте начинать. И пожалуйста, с самого начала. Что случилось с моей бабкой?
Он посмотрел мне прямо в глаза и сделал извиняющийся жест рукой:
- Будьте уверены, я преисполнен искреннего желания рассказать вам абсолютно все. Допускаю, что у вас имеются все основания подозревать и даже сердиться на меня, но, поверьте, всему тому виной вы сами, и скоро я поясню вам свою мысль. Что касается вашей бабки, то здесь вам незачем беспокоиться. Она скончалась вполне мирно. Вам, разумеется, известно, что я был ее лечащим врачом. Так вот, я был рядом с ней в тот момент. Джон тоже.
- Когда она умерла?
- Две недели назад.
- От чего?
- Мисс Мэнсел, она была на девятом десятке.
- Я это знаю, но все же должна же быть какая-то причина. Так что, сердце? Или ее астма? А может, на нее просто перестали обращать внимание?
Я увидела, как он чуть поджал губы, однако ответ его прозвучал все с тем же приятным оттенком искренности:
- Мисс Мэнсел, астма являлась чистейшей фикцией. Самое трудное замаскировать голос. Когда Джон поведал мне, сколь настойчивой вы оказались, и мы поняли, что просто так от вас не отделаешься, мы выдумали легенду, по которой мне можно было разговаривать шепотом. И, как вы сейчас понимаете, та история, которую я изложил перед вами насчет забывчивой и очень странной дамы, отнюдь не соответствовала истине. Ваша бабка вплоть до самой своей смерти вполне хорошо владела собой.
- Так что же тогда?
- В первую очередь, ее сердце. Прошлой осенью у нее случился совсем незначительный приступ, второй последовал в конце февраля - уже после того как я поселился здесь, подле нее. Затем, насколько вам известно, она испытывала определенные проблемы с желудком, а в последнее время периодически страдала от общего недомогания, что лишь усиливало ее недуг. Три недели назад у нее был приступ желудочных болей, причем настолько сильный, что сердце не выдержало. Вот и вся история - проще не расскажешь. Повторяю, ей было восемьдесят с лишним лет. Едва ли приходилось рассчитывать на то, что она выкарабкается.
Несколько секунд я сидела, молча покуривая и в упор глядя на него, затем резко спросила:
- Где свидетельство о смерти? Оно у вас?
- Да, я выписал его - для отчетности. Вы в любой момент можете с ним ознакомиться.
- Я не поверю в нем ни единому слову. Вы скрыли факт ее смерти - вы, Лесман и эта девушка. Более того, вы очень долго скрывали его. Почему?
Он повернул руку ладонью вверх:
- Бог свидетель, я не думаю осуждать вас. В подобной ситуации я и сам ни за что не поверил бы таким объяснениям; однако истина заключается в том, что я не только не желал смерти вашей бабки, но, напротив, многое поверьте, действительно многое - сделал, чтобы продлить ей жизнь. Я не прошу вас верить моим словам, будто она всегда и во всем мне нравилась, но ради Бога, уверяю, что ее смерть, когда она наступила, оказалась не просто совершенно некстати, но и могла стоить мне карьеры. Так что у меня были все основания изо всех сил бороться за ее жизнь. - Он стряхнул пепел прямо на пол. - А теперь то, что касается так называемой мистерии и этого маскарада. Мне отнюдь не улыбалась перспектива вмешательства в это дело адвокатов или кого-то из ее родственников, поэтому я не сообщил о ее смерти, и мы обставили дело так, чтобы местные жители продолжали считать, будто она все еще жива.
- И вот в самый неподходящий момент подвернулись мы с кузеном. Понимаю. Но неподходящий момент для чего, доктор Грэфтон? Вам бы лучше начать с самого начала, вы не находите?
Он откинулся на спинку стула:
- Очень хорошо. Итак, на протяжении почти шести лет я был лечащим врачом вашей бабки, а в течение последних трех-четырех лет регулярно приезжал сюда раз в две недели, иногда чаще. Для своего возраста Хэрриет была весьма живой и подвижной женщиной, однако она представляла собой своего рода э... как бы это получше сказать, ну, плод своего же собственного воображения, что ли, а кроме того, была стара и, как мне представляется, несмотря на все свое фанатичное стремление к независимости, чуточку одинока. Тот образ жизни, который она вела в окружении слуг-арабов, неизбежно вызвал бы у нее какое-нибудь серьезное заболевание, спровоцировал несчастный случай, в результате чего она оказалась бы... в полной зависимости от них... Я думала, он скажет "оказалась бы в их руках" и вспомнила рубиновый перстень на пальце Халиды, плотного и даже полноватого Насируллу, и Джасема с его идиотским лепетом.
- И что же? - спросила я.