Я поставила чашку. Возникла пауза. Какое-то крупное насекомое, жук наверное, с шумом залетело в ярко освещенный дверной проем, несколько секунд покружило по комнате и снова скрылось. Внезапно я почувствовала, что сильно устала, и разговор стал словно ускользать от меня. Я верила ему... а раз так, то все остальное не имело теперь никакого значения.
- Хорошо, - наконец проговорила я, - мы подошли как раз к тому, что произошло после ее смерти. Но прежде, чем мы поговорим на эту тему, мне хотелось бы взглянуть на ее могилу.
Он поднялся:
- Пожалуйста. Она здесь, в саду принца. Леди сама этого хотела.
Мы направились в маленький дворик, миновали пересохший фонтан, пересекли чересполосицу света и теней, прошли между клумбами с засохшей, спекшейся землей, на которых ранней весной расцветали ирисы и персидские тюльпаны. С высокой наружной стены свисали спутанные ветви белого жасмина, а рядом с ними высился расположенный каскадом сплошной заслон из желтых роз. Запах стоял восхитительный.
Под сенью цветущих зарослей лежал плоский белый гладкий камень, а у его основания по мусульманской традиции стоял каменный тюрбан.
Я несколько секунд молча смотрела на надгробие:
- Это ее могила?
- Да.
- Без надписи?
- Времени не было.
- Вам не хуже меня известно, что это мужская могила.
Он сделал резкое движение, но тут же остановился, хотя я успела почувствовать смутное подозрение и напряглась в тревожном ожидании. Это был тот самый человек, который грубо обошелся со мной в машине и который продолжал разыгрывать какую-то мерзкую партию, ставка в которой была весьма высока... Где-то совсем неглубоко - прямо под потной кожей позади этих оливково-черных глаз - таилось нечто, отнюдь не столь приятное и спокойное, как доктору Генри Грэфтону хотелось бы изобразить.
В его голосе, однако, зазвучало лишь легкое изумление:
- Боже, неужели вы заподозрили меня в подлоге? Вы же знаете разумеется, знаете! - что она любила наряжаться мужчиной, да и вела себя соответственно. Я полагаю, что это давало ей желанную свободу, которую женщина обычно не способна обрести в арабской стране. Когда она была помоложе, арабы называли ее "принцем" за манеру ездить верхом, любовь к лошадям и вообще этому дворцу. Она сама задумала это, - он сделал жест в сторону камня, - незадолго до своей кончины. Это было частью того же самого тщеславия.
Я молча смотрела на изящную колонну, украшенную резным тюрбаном. Из всего того, что я увидела до сих пор, он почему-то показался мне самым враждебным, наиболее чужеродным символом. Мне вспомнились покосившиеся каменные надгробия у нас дома, высокие вязы, тисы у замшелой калитки и грачи, мелькавшие по небу над башней в потоках вечернего воздуха. Хоровод желтых лепестков, кружась, опускался на голые горячие камни, ящерка молнией скользнула в сторону, на мгновение затрепетала на месте, разглядывая нас, а затем исчезла.
- Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой.
- Что? - переспросил Грэфтон.
- Извините, я и не заметила, что говорю вслух. Вы правы, именно об этом она и мечтала. По крайней мере, сейчас она в обществе друзей.
- Друзей?
- Да, тех, что в соседнем саду. Собаки. Я видела их могилы.
Я отвернулась. Чувство усталости не отступало. Густой аромат жары, жужжание пчел, возможно, последствия недавнего укола и напряжение минувшего дня давили тяжким грузом.
- Давайте уйдем из этого пекла, - предложил Грэфтон, внимательно присматриваясь ко мне. - Вы себя хорошо чувствуете?
- Да, абсолютно. Голова немного кружится, но это даже приятно. Это был только пентотал?
- Только. Вы недолго пребывали в забытьи, но это совершенно безвредно. Пойдемте.
После одуряющей жары сада комната показалась мне относительно прохладной. Я расслабленно опустилась в красное полированное кресло и откинулась на спинку. В углах помещения затаилась тень. Грэфтон взял со стола стакан и плеснул в него воды.
- Вот, выпейте. Ну как, получше? Возьмите еще сигарету - полегчает.
Я машинально протянула руку, он чиркнул спичкой, давая мне прикурить, после чего поднял свой стул и переставил его в другое место - там, где он стоял сейчас, сиял яркий поток солнечного света.
Я ласкала ладонями резной лак подлокотников. Постепенно эти слабые, почти незаметные проявления профессиональной заботы изменили тональность нашей беседы; Грэфтон плавно восстановил свое доминирующее положение в традиционном диалоге: врач - пациент. Я попыталась было пробиться сквозь пелену подступающей усталости и вернуть себе прежний тон прохладного, укоряющего натиска:
- Ну что ж, доктор Грэфтон, первая часть исследования завершена. На настоящий момент я готова согласиться с тем, что смерть моей бабки наступила от естественных причин и что вы предприняли все возможные меры по ее спасению. Теперь давайте поговорим о том, зачем вам понадобилось скрывать данный факт, разыгрывать всю эту, как вы сами выразились, "мистерию и маскарад" и вообще подобным образом обходиться со мной. Вам еще так много придется мне объяснить. Начинайте.
Он несколько секунд не сводил взгляда со своих сцепленных на коленях ладоней, затем поднял взгляд:
- Когда вы позвонили мне домой и вам сказали, что я уехал, за этим последовали какие-то дополнительные разъяснения?
- Пожалуй нет, хотя мой собеседник усиленно играл в молчанку. Мне показалось, что у вас какие-то неприятности.
- Так оно и было, поэтому я и решил уехать, пока тучи совсем не сгустились. У меня на примете есть масса мест, где я предпочел бы находиться, чем ливанская тюрьма.
- Даже так?
- О да! Всякая ерунда насчет поставок и сбыта контрабандных медикаментов. Здесь гораздо проще скрыть убийство, чем нечто подобное.
- И дело не ограничилось бы лишь вашей высылкой из страны?
- Это едва ли помогло бы. Видите ли, я являюсь гражданином Турции, а там система наказаний еще более строгая. Верьте мне на слово: пришлось уносить ноги, причем довольно поспешно, прежде чем меня успели бы схватить. Но в этой стране у меня оставалось кое-какое имущество, и черт бы меня побрал, если бы я все вот так взял и бросил. Разумеется, я предполагал, что рано ли поздно такой финал может наступить, а потому предпринял меры предосторожности. Некоторое время Дар-Ибрагим был моим центром и, если так можно выразиться, складским помещением, и за последние несколько месяцев мне удалось... - взмах коричневатых век и мимолетная пауза, - пробудить интерес Джона. Поэтому само по себе бегство прошло довольно гладко. Меня отвезли в аэропорт, где я отметил свой билет, после чего передал его другому человеку и тот сел в самолет. Если вам известны порядки в местных аэропортах, то вы поймете, что сделать нечто подобное совсем нетрудно. Джон ждал меня снаружи, а потом кружным путем привез сюда - той самой дорогой, по которой мы сегодня доставили вас, - и я оказался в Дар-Ибрагиме. Ваша бабка ждала меня. Разумеется, я скрыл от нее правду; наплел что-то про незаконный аборт и продажу наркотических препаратов беднякам, у которых не было соответствующих рецептов. Как и леди Стэнхоуп, она питала крайнее неуважение к законам этой страны, поэтому и приняла, и укрыла меня. Ее привела в восторг идея обзавестись постоянным доктором, а потому она не стала задавать чересчур много вопросов. Она вообще предпочитала больше рассказывать сама, чем интересоваться другими людьми. Что касается слуг - Халида положила глаз на Джона, углядев в нем свой шанс вырваться из Салька, а ее брат к тому времени уже работал на меня. Едва ли кому-то удалось бы подкупить молчаливого Джасема; немало времени пройдет, прежде чем человек научится разбирать в его речах хотя бы одно слово из дюжины, да он и вообще слишком глуп, чтобы понять, что здесь происходит. Так я и жил здесь, потихоньку занимаясь своими делами на этой базе, а Джон выступал в качестве моего разъездного агента, который уже начал обращать в наличность заранее приобретенное мною имущество. Все это походило скорее на сон: никаких подозрений, все работает гладко и четко, как часы, деньги поступают регулярно, да и сам я собирался в конце лета окончательно распрощаться с этим местом. - Он замолчал.
Я наклонилась, чтобы стряхнуть пепел в блюдце, но промахнулась; он упал на стол, смешавшись с устилавшей его горкой пыльного мусора.
- И вот однажды, - продолжал он, - две недели назад умирает ваша бабка. Бог ты мой, как вы могли подумать, что это я убил ее! Я словно тигрица провел девять часов у ее изголовья - вот там - сражаясь за ее жизнь... - Он облизнул верхнюю губу. - Ну да что уж теперь... Итак, она умерла и с ее смертью могли распахнуться все двери дворца, и я оказался бы отданным на растерзание шакалам. В конце концов мы решили не пороть горячку и не предавать огласке факт ее смерти. Мы рассчитывали, что подобным образом сможем выкроить для себя несколько недель и довести до конца начатую операцию. Сохранять дольше в тайне факт ее смерти было бы очень рискованно. Нам пришлось пойти на убытки и в большой спешке разработать план полной эвакуации. И все же мы справились с поставленной задачей. Чего же мы никак не могли предусмотреть, так это вашего приезда. Из всего того, что ваша бабка когда-либо упоминала, ничто не могло навести нас на мысль о том, что через день-другой в нашу дверь постучится один из ее любимых родственников. И вот, в самый что ни на есть неподходящий момент приезжаете вы.
Солнце почти скрылось и сейчас его последние лучи низко скользили по моим ногам. В потоках света кружились бесчисленные пылинки. Я машинально провожала их взглядом. Сидевшая за пеленой их круговерти мужская фигура казалась мне безнадежно далекой.
- Поначалу мы подумали, что сможем без труда избавиться от вашего общества, но вы оказались настойчивой и по-настоящему твердой женщиной. Вам удалось завести Джона, и мы начали опасаться, что если у вас действительно возникнут серьезные подозрения, то вы призовете подмогу и нагрянете сюда с кучей адвокатов, поборников человеческих прав и еще Бог знает с кем. Поэтому мы решили, что не так уж рискуем, устроив этот небольшой маскарад. Если бы он удовлетворил вас и вы хотя бы ненадолго угомонились, то у нас бы появилось в запасе несколько дней, в которых мы так нуждались. Разумеется, это была отчаянная идея, однако я полагал, что смогу продержаться несколько минут в затемненном помещении, тем более в мужском наряде, которым она так часто пользовалась. В сущности, именно эта ее привычка и натолкнула меня на подобную мысль. Если бы мы отказали вам во встрече с бабкой, то вы наверняка бы подумали, что она серьезно больна или что Джон по каким-то личным соображениям не подпускает вас к ней, а утвердившись в своих подозрениях, могли привезти из Бейрута собственного доктора или адвоката. Тогда нам пришел бы конец. В общем, мы предприняли попытку - и она сработала.
Я кивнула, вспомнив содержание нашей ночной беседы; хриплый шепот, скрывающий интонации мужского голоса, гротескные очертания лысеющего черепа, который чуть виден из-под тюрбана, ввалившийся рот, чего удалось достичь, скорее всего, избавившись на время от вставной нижней челюсти, внимательные черные глаза. Плюс к этому нервозность Халиды и наблюдательный, напряженный взгляд Лесмана, причину которых я никак не могла понять...
- Теперь мне все ясно, - сказала я, кивнув. - Вся эта болтовня Лесмана за ужином преследовала цель как можно больше разузнать о моей семье, чтобы, в свою очередь, снабдить вас необходимой информацией, которую вам почему-то не удалось получить от моей бабки. Вам было прекрасно известно, что в последний раз я ее видела, когда сама еще была ребенком, а потому вы рассчитывали обвести меня вокруг пальца. Что же касается Чарльза, который видел ее относительно недавно, то его "двоюродная бабушка Хэрриет", естественно, принять не пожелала. Что ж, вполне толково, доктор Грэфтон. - Я выпустила в разделявшее нас пространство большое облако дыма. - И вам, надо сказать, вполне по душе пришелся этот спектакль, не так ли? Лесман пытался как можно скорее выпроводить меня, зато вы явно упивались своей ролью и никак не хотели меня отпускать.
Грэфтон сидел, ухмыляясь. Чудовищно, конечно, но в данный момент я думала о своей бабке и видела перед собой ее лицо, смутно вырисовывавшееся за клубами дыма и пыльным столбом солнечного света. Оно казалось мне совсем далеким, словно я прильнула глазом не к тому концу подзорной трубы:
- Что ж, ладно, ваш план сработал. Одурачили меня, умело отвадили Чарльза, но после того как я покинула пределы дворца, зачем вам понадобилось тащить меня обратно? Ведь я ушла вполне удовлетворенная, разве не так? Зачем привозить меня назад, тем более подобным способом?
- Затем, что нам отнюдь не удалось отвадить вашего кузена, и вам это прекрасно известно. О, не надо бросать на меня столь подчеркнуто невинный взгляд, он вам не идет. Сказать, что случилось? Когда вы в первый раз ушли отсюда, вас встретил отнюдь не ваш шофер, а именно кузен Чарльз. Вы разработали с ним план, каким образом он смог бы в понедельник ночью проникнуть во дворец. Он пробрался сюда, и вы вдвоем обследовали поместье. Да, моя дорогая, вот сейчас ваше лицо выглядит гораздо естественнее.
- Откуда вам все это известно?
- Ваш бесценный кузен сам рассказал мне об этом.