- После того как вы в тот вечер вернулись к себе в комнату, ваш Чарльз пытался пройти к выходу из дворца - к его задней двери, той самой, что в скале, верно? - Голос Грэфтона звучал гладко, прямо-таки шелковисто. - Так вот, это ему не удалось. Мы с Джоном застали его в подземелье - как раз в том, что находится сейчас под нами, - когда он проверял на прочность одну из дверей. Отпираться и скрывать свое имя смысла не было - вы ведь с ним очень похожи, не так ли? Одним словом, мы э... провели его внутрь. С тех пор он и сидит в одной из дворцовых тюремных камер. Вас ведь едва ли удивит, что во дворце есть своя темница? К сожалению, сейчас в ней только одна пригодная камера, так что когда мы привезли и вас, пришлось воспользоваться складом.
- Здесь?! Чарльз здесь? Я вам не верю. Не может быть! - Мой рассудок пребывал в полном смятении, словно на ощупь передвигался по задымленной комнате, неспособный ни отыскать дверь, ни определить расстояние до окна. Кажется, я дотронулась рукой до лба. - Вы лжете. Вы сами знаете, что лжете. Он написал мне письмо и оставил его в Бейруте. Он поехал в Дамаск, чтобы встретиться с отцом Бена... нет, в Алеппо. И мы видели его - да, мы видели, что он туда поехал...
- Да, письмо он действительно вам написал. Причем сам же и предложил. Если бы он не сделал этого в целях заставить вас держаться подальше от Дар-Ибрагима и не бросаться на поиски его, когда он не объявится в "Финикии", то мы бы вас утром не отпустили.
- А почему, кстати, вы меня отпустили?
- Все дело в вашем шофере, - коротко произнес Грэфтон, - и вашем отеле. Чарльз обратил наше внимание на то, что вас лучше отпустить, чем рисковать породить чьи-то вопросы-расспросы. Кроме того, по его же словам, вы поверили в то, что видели бабку живой и здоровой, и тем самым смогли бы поспособствовать распространению слухов о том, что с ней все в порядке.
- Значит, он написал это письмо, всю эту продуманную ложь, даже то, что сам видел и узнал ее... Я еще подумала тогда, что он, наверное, видел вас и допустил ту же ошибку, что и я... Вы хотите сказать, это письмо, все это... подстроено? Просто чтобы вывести меня из игры?
- Именно.
Я молчала. Беседа потеряла для меня всякий интерес. Грэфтон улыбался, а когда я, ошеломленная, взглянула на него, ухмылка сделалась еще шире. Верхние зубы у него были свои; клыки длинные, желтоватые.
Он продолжал что-то говорить, фрагменты информации кружили вокруг меня подобно клочкам бумаги, складываясь в нелепый, безумный узор: Джон Лесман несомненно, тот самый "англичанин", которого видел вдалеке фавн, - рано утром выехал на "порше" в Бейрут, спрятал машину где-нибудь на заднем дворе, разбудил человека по имени Юсуф и передал ему письмо Чарльза. Потом этот Юсуф отвез его назад, доставил письмо в отель и принялся следить за мной...
- Но вы, моя дорогая, не захотели выйти из игры. Из вашего поведения стало совершенно ясно, что вы вознамерились задавать всякие чертовски неудобные для нас вопросы и связываться со столь же опасными для нас людьми. Надо же, даже в Англию позвонили! А после того как наш человек услышал ваш телефонный разговор с Дамаском, мы решили, что пора действовать более решительно.
- Араб в красном тарбуше... Он стоял в соседней кабинке, - проговорила я не столько ему, сколько себе.
- Точно. И поскольку вы обнародовали свои планы, да и этот чертов шофер тоже оказался под рукой, а нам ни в коем случае не хотелось, чтобы чьи-то взоры обратились в сторону Дар-Ибрагима, мы решили позволить вам перебраться через границу, а потом сделать так, чтобы вы исчезли. Все очень просто и безболезненно для всех: вашу машину останавливают, вас лично грабят, бумаги и деньги изымают, а машину разбивают... где-нибудь за Антиливаном, а может, даже ближе к Катане. Юсуф был уверен, что надолго выведет вас из строя. Поэтому он сел в "порше" и отправился ждать вас у границы. Разумеется, это была своего рода приманка. Вы бы поехали за ним...
- Хамид! Если вы что-нибудь с ним сделали!..
- Едва ли, если, конечно, он вел себя достаточно благоразумно. Большинству арабов присуще это качество, особенно когда они обнаруживают, что игра стоит свеч, - он рассмеялся. - Когда вас задержали на границе, я поначалу подумал, что все наши планы пошли прахом, но потом все получилось прямо как во сне. Меня вы не заметили, хотя я был там и видел, что случилось. Мой шофер прошел вслед за вами в служебное помещение, подслушал разговор Хамида с пограничником, поэтому я послал его сказать Юсуфу, чтобы он отправлялся на юг и избавился от машины вашего кузена. Но судьбе было угодно, чтобы вы сами увидели ее с холма, после чего бросились к своему шоферу и сказали ему, чтобы он ехал следом за "порше". Моя машина вернулась обратно. Водитель сообщил, что встретился с Хамидом на границе. Поскольку ни "порше", ни ваш шофер не вернулись, можно предположить, что Юсуф заставил его внять голосу разума или же попросту привел в действие наш первоначальный план, вынудив Хамида померзнуть где-нибудь в ожидании утра. Вы же понимаете - мы не могли позволить ему находиться поблизости от телефона. Послышалось негромкое урчание, выражавшее, похоже, крайнюю степень удовлетворения. - В дальнейшем все оказалось настолько простым, что в это даже трудно поверить. Вы во всеуслышание заявили, что отправляетесь в отель "Адонис", чтобы найти и нанять там машину до Бейрута. Я опередил вас. Управляющий успел смениться, и я не рисковал быть узнанным. Готов биться об заклад, что к тому моменту, когда вы объявились, он уже считал меня своим закадычным другом чуть ли не с детства. Вы никогда бы не согласились подсесть в случайную машину по дороге, но человек, которого вы встретили в отеле и которого вам представили по имени... - снова то же урчание. Надеюсь, вы по достоинству оценили мою небольшую хитрость с Великой мечетью? Забыли, похоже, что сами рассказали об этой истории своей "двоюродной бабке"?
- Очень умно. Вы такой умный! Да у вас здесь целая маленькая империя со своими шпионами, водителями и машинами. Значит, есть на что содержать ее? И не надо щерить на меня свои корявые змеиные зубы. Что вы сделали с Чарльзом?
- Я же сказал вам - он сидит взаперти. - Улыбка слетела с его губ.
- Вы причинили ему боль?
- Да, пришлось вчера немного повозиться с ним.
- Вы пытались усмирить его? Неудивительно, что сегодня у Лесмана такой помятый вид. Мне еще вчера показалось, что у него побаливает лицо, а сейчас припоминаю, что он постоянно воротил его на сторону. Неплохо получилось, что и говорить. Вот так старина Чарльз! Да, моя милая "бабуля", а вас-то он часом не ушиб?
От улыбки на лице Грэфтона не осталось и следа. Он густо покраснел, и я заметила, как у него на виске затрепетела жилка.
- Ко мне он даже не прикоснулся. У меня был револьвер. Допускаю, что от Джона польза была невелика. Впрочем, он же наркоман...
- Наркоман? - Пожалуй, я даже не смогла толком выговорить это слово, просто подумала о нем.
Грэфтон снова отдалился от меня, далеко-далеко. Комнату словно окутала тень. Я почувствовала, что всем телом подалась вперед, всматриваясь, куда он делся. Я смутно понимала, что должна была бы с ума сходить, тревожась о судьбе Чарльза и о своей собственной участи, но мне никак не удавалось собраться с мыслями - пробовала, и ничего не получалось. Перед глазами все плыло, взлетало, кружилось, человека напротив приподнимало над стулом, бросало к темным углам комнаты...
Неожиданно он оказался совсем близко от меня, гигантски увеличившись в размерах. Он уже не сидел, а стоял, нависая надо мной, голос его звучал злобно:
- Да, маленькая, глупая, избалованная сучка, он наркоман. Наркотики! Я сказал вам про медицинские "препараты", так, кажется? Здесь, в подвалах, запасы индийской конопли на целое состояние, и сегодня ночью она должна быть увезена отсюда. Еще одно состояние произрастает сейчас на полях над Лаклуком, и если бы ваша бабка не отдала концы и я смог задержаться до сбора урожая... - Он глубоко вздохнул. - Причем здесь не только конопля. В Турции и Иране выращивают опиумный мак, разве вы об этом не знали? Вот это настоящий товар! Опий, морфий, героин - а у меня есть своего рода трубопровод, проходящий по территории Сирии и работающий как часы. А всего-то для их производства требуется немного времени и укромное местечко вроде Дар-Ибрагима...
Я хотела было загасить окурок в блюдце, однако оно почему-то оказалось слишком далеко от меня, да и движение потребовало слишком много сил. Окурок выскользнул у меня из пальцев и упал на пол. Мне показалось, что падал он очень медленно, но я даже не попыталась подхватить его, а просто продолжала спокойно сидеть, глядя на собственную ладонь, которая тоже, казалось, находилась от меня далеко-далеко и вообще не соединялась с остальным телом.
- ...И все это у нас было - пока не появились вы. Комната по соседству с той, в которую мы вас поместили, использовалась в качестве лаборатории. Мы вкалывали как рабы, чтобы успеть закончить обработку последней поступившей партии. Что ж, в этом году мы все равно должны были завершить свои дела и перебазироваться в другое место - эти мерзавцы из отдела наркотиков ООН стали закручивать гайки, а Генеральная Ассамблея вообще обещала на следующий год создать в этой стране невыносимую обстановку... Одним словом, после смерти старой дамы Дар-Ибрагим все равно пришлось бы прикрыть. Постепенный отвод войск, так, кажется, это называется? Караван прибывает сегодня ночью... - Голос его умолк, и я снова услышала смех. Он наклонился, поднял окурок и опустил его в блюдце - лицо Грэф-тона проплыло совсем рядом с моим. - Чувствуете себя немного не по себе, правда? Трудно понять, где находишься, да? В машине, моя милая, вы уже выкурили одну такую сигарету с травкой, а сейчас вот еще две, так что теперь можете вернуться в свою маленькую уютную комнатку, чтобы хорошенько выспаться... до самого утра.
Мне очень хотелось испытать тревогу, хоть немного испугаться. В туманной мгле плавали фрагменты каких-то картин, похожие на отороченные светящейся каймой сновидения. Расхлябанная фигура Лесмана и униженное молодое лицо с ввалившимися серыми глазами; девушка-арабка, с лютой яростью глядящая на него; клочок конопляного поля с изображением бегущей собаки; корзины в подвале... Но все это куда-то исчезало, растворялось, а легкий, отзывающийся размеренным эхом стук вдруг оказался биением моего собственного сердца. Чей-то голос то приближался, то удалялся в подрагивающем воздухе, подобно пульсирующему барабанному бою, и над всем этим была я - недоступная, парящая высоко-высоко, плывущая, целая и невредимая, прекрасная и могучая, словно ангел в окружении выстилающей потолок паутины.
Где-то внизу, в сумраке комнаты, в красном лакированном кресле сидела девушка - ее тело, облаченное в простое и одновременно дорогое платье, казалось вялым и сонным, скулы отсвечивали поблескивавшей на них влагой, а губы еле заметно улыбались. Темные мягкие волосы были по-модному подстрижены, руки несли на себе отпечаток загара, ладони длинные и изящные; одно запястье оттягивал книзу золотой браслет, стоивший целых восемьдесят фунтов...
Маленькая, глупая, избалованная сучка - так, кажется, он ее назвал. Сейчас она, мигая, глядела на него. У нее были очень большие глаза с темными ресницами, кажущиеся еще больше за счет макияжа, а теперь и благодаря наркотику... Бедная, глупая сучка, она попала в беду, но я ничем не могла ей помочь, а впрочем, и не очень-то хотела. Да и вид у нее был отнюдь не испуганный...
А потом в комнату тихо вошел Лесман, медленно проплывая новой тенью над мрачным полом; склонился над девушкой и почти беззаботным тоном спросил Грэфтона:
- Ну как, отключилась?
- Две сигареты. С ней порядок. А мальчишка как?
- В отрубе. Вся камера в дыму, а сам словно каменный. Проблем с ним не будет.
Грэфтон рассмеялся:
- Нигде никаких проблем. Что ж, значит ситуация под нашим контролем. И ты, мой дорогой Джон, будешь придерживаться своего рациона, чтобы не потерять форму. Судя по твоему виду, ты сегодня уже один раз приложился? Так вот, это - последняя доза. Разумеется, кури, если хочешь, но даже не проси у меня ничего покрепче. До тех пор, пока груз благополучно не минует Бейрут, ты не получишь ни грамма. Понял? Отлично. А теперь отведи ее назад.
Молодой человек склонился над стулом. Девушка сонно повела головой и улыбнулась ему - глаза ее застилала пелена. Кажется, она попыталась что-то сказать, но у нее ничего не получилось. Голова откинулась назад.
- Должен признать, - заметил Лесман, - что такой она мне еще больше нравится.
- Хочешь сказать, слишком красива, чтобы иметь осиное жало? Согласен. Бог мой, что за семейство! Она напоминает мне старую даму в ее самые тяжелые дни. Что ж, сама напросилась. Убери ее. Боюсь, тебе придется отнести ее на руках.
Лесман склонился над лакированным креслом. От его прикосновения часть дурманящих паров словно на мгновение отлетела в сторону. Я спустилась со своих высот и снова вошла в собственное тело, но в этот момент он потянул его вперед, чтобы перекинуть руку себе через плечо, а затем поднять. Я каким-то образом ухитрилась проговорить - медленно, тягуче и, как мне показалось, с чувством неимоверного достоинства:
- Что-то... не могу сама. Благодарю.
- Разумеется, не можете, - нетерпеливо сказал он. - Ну, пошли. Постараюсь не ушибить вас. Не бойтесь.
- Вас? - спросила я. - Не смешите меня.
Он прикусил губу, резко выдернул меня из кресла и, как мешок, перекинул себе через плечо.
Стыдно признаться, но я испортила всю эту преисполненную подлинного героизма сцену тем, что всю дорогу в свою темницу безудержно хохотала, как последняя идиотка.
ГЛАВА 16
Мы ведь создали их творением...
И вдобавок мы еще лишены.
Коран. Сура 56