- Почему бы вам не заставить ее признаться? - спросила я.
Я не заметила никакого движения, однако Халида, видимо, почувствовала, что он именно это намеревается сделать, а потому неожиданно проговорила:
- Ну хорошо, раз уж вы не верите мне! Я действительно кое-что положила туда и хотела, чтобы она выпила - только это совсем не яд, а всего лишь слабительное, чтобы ей сделалось плохо, больно. Она сука и сукина дочь! А вы еще заставили меня вернуть ей перстень, когда она и так богата... Конечно же, я не собиралась убивать ее, просто я ее ненавижу, и масло в суп я добавила только для того, чтобы она немного помучилась... совсем немного...
Голос ее совсем упал, словно сам же задушил себя, лишился сил, сокрушенный тяжелым, заплесневелым молчанием темницы.
- Восхитительно, Бог мой, просто восхитительно! - Я находилась уже всего в двух шагах от двери. - Значит, тебе хотелось, чтобы в подобном состоянии меня заперли в одной камере с Чарльзом?
На меня по-прежнему не обращали ни малейшего внимания. Между тем Халида поспешно закончила:
- И если надо выпить это, я выпью и докажу, что говорю правду... Но сегодня ночью я вам понадоблюсь. И вам, и Джону, так что лучше дайте суп собаке или кому-нибудь еще, кто вам не нужен, вот тогда и убедитесь...
Лицо Грэфтона налилось кровью, жилка на лбу снова омерзительно запульсировала. Ни тому, ни другому не было до меня ни малейшего дела; что бы ни соединяло сейчас этих людей, для меня в их отношениях места уже не оставалось. Я стояла как вкопанная, наблюдая за ними и боясь теперь даже шелохнуться.
- Где ты это взяла? - спросил Грэфтон довольно ровным голосом.
- Я не помню. В комнате, наверное... Я давно уже... все эти пузырьки...
- Слабительного у нее в комнате не было, это я знаю точно. Так что не надо хитрить, ты взяла это не там. Я сам проверял, чтобы там не было ничего опасного, а после того как начались ее приступы, внимательно следил, чтобы она ничего не напутала. Ну, так где это было? Нашла что-нибудь в деревне? Или сама приготовила?
- Нет... Говорю же вам, что это неопасно. Я у Джона взяла, у него в комнате лежало...
- У Джона? А у него откуда? Ты сказала, что это "масло". Это что, касторовое масло?
- Нет, нет, нет, говорю же, я не знаю, что это! Черная такая бутылочка. Сами у Джона спросите. Он подтвердит, что это совсем безвредно! Он говорил, что у него сильный привкус, поэтому я добавила побольше трав и специй...
- И когда же ты это опробовала? Когда я уезжал в Чибу?
- Да, да, но почему вы так на меня смотрите? Это же так, всего ничего, одна-две капли, а потом немножко больно, несильно, зато потом она всегда вела себя тихо и хорошо...
Теперь я уже ни за что на свете не сдвинулась бы с места - открыта дверь или нет. Чаша стала подрагивать в руке Грэфтона, голос напрягся, стал похож на туго натянутую, готовую в любой момент лопнуть струну. Однако девушка, похоже, совсем не замечала этих тревожных сигналов. Теперь вид у нее был не такой встревоженный - она опустила руки и принялась теребить ими подол платья, бросая на Грэфтона сердитые, угрюмые, даже угрожающие взгляды. Не знаю, в какой именно момент этой быстрой и безмолвной дуэли до меня дошло, что они говорят уже не обо мне, а о бабке Хэрриет.
- Тихо и хорошо, говоришь! - повторил он. - Понятно. Бог ты мой, я же догадывался, но только теперь начинаю все понимать... И это происходило всякий раз, когда я уезжал?
- Не всякий. Только иногда, когда с ней было очень уж трудно сладить. А из-за чего такой шум? Ведь это же не причинило ей никакого вреда! Вы же знаете, как я за ней ухаживала! Как все эти месяцы ходила за ней, заботилась, по первому звонку прибегала, днем и ночью, устала - не устала, а беги и принеси то то, то это, готовила специальную пищу... Вы же знаете, что я никогда не причинила бы ей вреда! И давала-то я ей всего одну-две капельки, и она затихала на несколько дней.
- И она была так благодарна тебе за это... Ну да, конечно. Умница, Халида! Именно тогда она и подарила тебе перстень? Да? И что еще она тебе подарила?
- О, много чего! И хотела, чтобы это осталось у меня навсегда! Она так говорила. Она сама давала мне все эти вещи, потому что я ухаживала за ней! И вы не отберете их у меня... нет, не посмеете, потому что я отдала все отцу и брату, и они сберегут их! А потом, когда я стану английской леди...
- Это ты убила старуху, - сквозь зубы проговорил Грэфтон. - Неужели ты, глупая сука, даже сейчас этого не понимаешь?
- Нет, не правда! - Ее голос звенел от ярости. - Как вы можете... Говорю вам, это было просто лекарство, и взяла я его из шкафчика в комнате Джона. Вы же знаете этот старый ящичек, который муж леди брал с собой в экспедиции...
- Та самая доисторическая коллекция? Один лишь Господь Бог знает, что в нем лежало. Ты хочешь сказать, что Джон был в курсе всего этого?
- Нет, я же говорю, что сама брала! Но прежде, чем давать ей, спросила его, что это. Я никогда бы не воспользовалась этим лекарством, если бы не знала, что оно безвредно! Это был не яд! Он сказал, что это слабительное, приготовленное из каких-то трав... Да, из молочая. Я запомнила, потому что на молоко похоже, название это...
Он понюхал чашу, которую продолжал держать в руках, потом резко вздохнул, словно ему недоставало воздуха.
- Вот оно значит как! Молочай, Бог мой! Это же кротоновое масло, и я сомневаюсь, что за последние пятьдесят лет даже Бойд им пользовался, да и то для лечения верблюдов! "Одна-две капли", куда уж там! Да чтобы убить здоровую лошадь достаточно двадцати капель! И ты давала это снадобье старой больной женщине...
- Ей это совсем не повредило! Вы же знаете! Я давала его ей трижды, и она всякий раз чувствовала облегчение...
- А в последний раз, - очень мягко проговорил Грэфтон, и струна в его голосе задрожала, - у нее ровно три недели назад был сердечный приступ. Но вот она умерла... и если бы ты не протягивала своих дурацких пальцев к этому снадобью, она бы и сегодня еще жила, а нам не пришлось бы терпеть у себя всех этих чертовых гостей. Работа наша шла бы как по маслу, мы уже нажили бы целое состояние и у нас осталось бы время собрать новый урожай. Но ты... ты... - В приступе слепой ярости он швырнул чашку с супом прямо ей в лицо.
Жидкость успела остыть, но оставалась такой же жирной и залила Халиде глаза. Чашка раскололась, она была, видимо, из тонкого фарфора, поскольку разбилась от удара не о стоявшие за спиной девушки ящики, а о ее скулу. Прошла целая секунда, прежде чем она завопила - крик тут же захлебнулся, поскольку часть жидкости попала ей в рот, проникла в горло; девушка поперхнулась, согнулась чуть ли не пополам, кашляя и отрыгивая, по щеке потекла густая струя крови, смешиваясь с зеленоватой жижей супа.
Грэфтон замахнулся, явно намереваясь ударить ее.
Я громко вскрикнула, бросилась вперед и схватила его за руку.
- Хватит! Ради Бога, не надо.
Он дернулся в сторону, освобождаясь от меня; движение оказалось настолько сильным и яростным, что, откинутая его плечом, я отскочила назад, задела поднос и едва не свалилась на пол. Лицо Грэфтона по-прежнему заливала краска, из горла вырывались хриплые звуки. Не знаю, ударил бы он еще раз или нет, но в руке Халиды что-то блеснуло, она отскочила от стены ящиков и корзин, и как кошка - когти и нож - кинулась на него.
Как и большинство невысоких людей, Грэфтон оказался весьма подвижным, однако мне показалось, что даже с учетом быстроты рефлексов движение его оказалось скорее инстинктивным и позволило уклониться от грозных ногтей Халиды и неизвестно откуда появившегося, сверкающего дамасской сталью кинжала. Девушка вцепилась в Грэфтона, блеснуло лезвие.
Оружия у него не было - зачем оно нужно, когда имеешь дело со мной? - и он выхватил из кучи хлама первый попавшийся под руку предмет. Мне показалось, что даже в столь яростный момент он все же хотел схватить плеть, которая лежала на груде конской упряжи, но рука на несколько сантиметров промахнулась и вместо гибкого кнута нащупала тяжелую, грубую палку с железным наконечником, которая тут же опустилась на голову девушки.
Удар пришелся прямо в висок... Халида словно надломилась, будто внутри нее лопнула пружина. Тело по инерции продолжало двигаться, но ногти как-то вяло и совершенно безвредно скользнули по шее Грэфтона, занесенный нож прошел в нескольких дюймах от горла, а сама она всем телом ударилась о него, медленно, сантиметр за сантиметром, скользнула вниз и обмякшей, бесформенной массой упала к его ногам. Кинжал выскользнул из руки за мгновение до падения девушки, с коротким звяканьем ударившись о каменный пол. Затем верхняя часть ее фигуры отвалилась в сторону, и голова с коротким, прощальным хрустом ударилась о камень.
В наступившей тишине я услышала легонькие похлопывания - словно мотылек бился о стекло - фитилей лампы.
Ног под собой я уже не чувствовала. Меня, беспомощную и куда-то летящую, снова окутал туман. Помню только, что я оттолкнулась от двери и подошла к Халиде.
Я совсем забыла про то, что он был врачом. Прежде, чем я успела воплотить свой замысел в жизнь, Грэфтон уже опустился на колено рядом с телом девушки.
Я подошла на шаг и сдавленно, через силу спросила:
- Она умерла?
Все его манипуляции над телом длились не более секунды. Затем он, не говоря ни слова, поднялся. Впрочем, в словах не было никакой необходимости. Мне никогда еще не приходилось видеть мертвое тело, разве что на театральной сцене или в кино, однако теперь, увидев подобное, я могла определенно сказать, что никогда в жизни не ошибусь, приняв за смерть всего лишь игру актера.
Не знаю, что именно я хотела сказать, я только чувствовала в горле какое-то бульканье, хотя наружу не прорывалось ни единого звука. Грэфтон повернулся ко мне, все так же сжимая в руке свое оружие.
Разумеется, он не собирался убивать ее, однако девушка погибла, и я стала тому свидетельницей. Пожалуй, в этот самый момент я что-то почувствовала - не знаю, как это получилось, однако в этой ужасной комнате, наполненной запахами супа и масляной лампы, мне явственно почудилась примесь нового аромата - запаха смерти. Все мои нервы были обнажены, они, словно корни растений, проросли наружу сквозь кожу. Похоже, Грэфтону еще никогда в жизни не приходилось убивать человека. Возможно, он и сам не верил в то, что произошло. Или же, напротив, поверил в то, как это на самом деле просто. Какой бы успокоительной ложью насчет меня и Чарльза ни потчевал он себя прежде, теперь ему это было ясно со всей определенностью. Теперь решение созрело само собой. Он сделал первый шаг вниз по очень скользкому пути и, насколько я успела его узнать, сейчас за этими расширившимися черными глазами его рассудок мог воспарить очень высоко - до уровня Убийцы, тем более напичканного этими проклятыми наркотиками...
Видимо, я так никогда и не узнаю, не было ли то, что я сделала затем, самым глупым поступком в моей жизни. Возможно, мне надо было продолжать стоять на месте и спокойно разговаривать с ним, ожидая, пока багровая краска не отхлынет от его лица и не просветлеют налитые кровью глаза...
Однако все, что я видела перед собой, был лишь свободный дверной проем, а сознавала я только то, что находилась к этому спасительному проему ближе, чем Грэфтон.
Я решила не возобновлять беседу, а просто повернулась и опрометью бросилась вон из комнаты.
ГЛАВА 17