Я взбежала на мостик, собаки потрусили следом, причем настолько близко от меня, что, когда мы приблизились к пролому, Софи прыгнула первой. Стар, явно намереваясь последовать за ней, кинулся мне под ноги, ненароком лишив меня равновесия. Я дернулась в сторону, попыталась выпрямиться, затем, почувствовав под ногой не вполне надежный камень, вскрикнула и свалилась в воду.
Глубина там была немногим более метра, однако я сразу же скрылась под водой. Меня укрыли широкие и блестящие листья лилий и другие водные растения, но я быстро высунула голову над поверхностью. Теперь я стояла, увязнув по щиколотку в лежащем на дне иле и утопая по грудь в воде; по лицу, подобно водорослям, струились мокрые волосы, а сверху, через пролом, на меня с любопытством поглядывали возбужденные псы.
Неожиданно Софи, коротко взвизгнув, плюхнулась рядом со мной; Стар, естественно, последовал ее примеру. Обе принялись кругами плавать вокруг, сопровождая купание повизгивающим лаем, брызгаясь, царапаясь и определенно стараясь приблизиться ко мне, не обращая при этом ни малейшего внимания на мои сбивчивые попытки приказать им отплыть подальше. Между делом я и сама стала потихоньку подгребать к берегу, откидывая в стороны слипшиеся лопухи плавающих листьев.
Теперь я уже не стремилась попасть в галерею. Нескольких минут барахтанья в воде вполне хватило на то, чтобы путь к заветной "барахолке" был отрезан. Ослепительные языки пламени - горела то ли солома, то ли какие-то тряпки - проносились над водой и в нескольких местах подпалили крышу. Большая ее часть была покрыта кровельной дранкой, добела выгоревшей от многолетнего пребывания под палящим солнцем и устланной спутанными и иссохшими стеблями вьющихся растений. Стебли горящей как солома жимолости тянулись ввысь, и сейчас вся передняя часть галереи была испещрена обращенными к небу пылающими стрелами огня, по которым его мощь переносилась к новым участкам крыши. Вход в нужную мне комнату застилала пелена дыма.
Теперь горел даже сад. То там, то здесь медленно тлели кусты, в первую очередь те, что были посуше, а на верхушке молодого кипариса, покрытой скоплением засохших веток и листвы, чуть подрагивал огненный фонтанчик, отдаленно напоминающий огни Святого Эльма. Дым дышал ароматами пылающих трав.
Северная галерея оставалась пока доступной, но я понимала, что без веревки мне даже нечего приближаться к окну. Бесполезной в этом смысле была и калитка, открывающая доступ в строение. Единственный выход - то, к чему меня в буквальном смысле слова подтолкнули собаки - прыгнуть в воду. Впрочем, я прикинула, что до этого дело пока далеко. На островке я чувствовала себя в относительной безопасности, а покрывающая его растительность в достаточной степени впитала в себя окружающую ее обильную влагу и пока сопротивлялась натиску подступающего жара.
То же самое - опять спасибо собакам - можно было сказать и обо мне. Я добралась до каменного берега и выбралась. Следом, разумеется, потянулись Софи и Стар - вода стекала с них ручьями. Первым их действием стало энергичное отряхивание, и все брызги полетели, конечно же, в мою сторону. Мне этот водяной веер показался жидким огнем - настолько сильно полыхал вокруг пожар.
Я пробралась сквозь заросли прохладного зеленого кустарника и достигла ступеней беседки. Дым закружился во внезапно возникшем стремительном круговороте, я закашлялась, однако вскоре все прояснилось и воздух снова очистился. Я взбежала по ступеням, вступив под кров относительного убежища беседки, и наконец позволила ногам немного отдохнуть - уселась на верхнюю приступку, а рядом, очевидно, для моего большего удобства, примостились собаки, после чего вся наша троица стала дожидаться, когда начнет подступать страх.
***
Собаки дождались его первыми и, дрожа всем телом, прижались ко мне. Я обняла их - каждую по отдельности. Временами над поверхностью озера проносились яркие снопы искр. Все небо было окаймлено кромкой огня, живыми языками, стрелами и метеорами пламени, отчего бесчисленные гроздья поблескивающих над головой звезд казались холодными и бесконечно далекими. Сквозь яркое сердце пожарища простреливали пульсирующие синие, пурпурные и зеленые вспышки, а издаваемый ими шум походил на дикий галоп лошадиного табуна с развевающимися на ветру гривами. Дыма почти не было, а тот, что появлялся, тут же безжалостно сносил в сторону несильный ветер, раздувающий пламя. Озеро стало похоже на лист расплавленной меди - настолько яркий, что было больно глазам, - с красными, золотистыми и серебряными отливами, перемежаемыми неподвижными, черными, заостренными контурами листьев лилий. Изредка вода словно оживала и в ней, как и на небе, начинали плясать и подпрыгивать огненные всполохи.
Я потерла слезившиеся глаза, чтобы видение исчезло, однако оно оказалось реальностью - вода действительно двигалась, причем отнюдь не от ветра. Сад этот вообще представлял собой своеобразный карман, в котором его дуновение почти не ощущалось, однако вода в озере сейчас почему-то перемещалась, покрытая будто ожившими, заостренными складками ряби. Могло показаться, что населявшие сад создания, подгоняемые пожаром, стали копьями пробивать себе путь к острову.
Первыми появились павлины. Две самки принялись в панике прыгать по разбитому мосту с камня на камень, тогда как самец, отяжеленный великолепием своего весеннего хвоста, надумал огласить поверхность озера пронзительными криками, то полувзлетая, то загребая ногами и молотя бесполезными теперь крыльями по золотистой воде. Его радужный хвост, сейчас забрызганный каплями влаги, плыл за ним, напоминая след от реактивного лайнера. Три крупные птицы, не обращая ни малейшего внимания ни на меня, ни на собак, просеменили, сверкая прилизанным оперением вверх по наклонному берегу, и, встревоженно закудахтав, бросились мимо нас по мраморным ступеням.
Маленькие каменные куропатки передвигались более проворно. У моих ног скопилось штук семь нахохлившихся от страха птиц; их яркие глазки поблескивали как рубины, когда они глядели на окаймлявшие сад языки пламени. Во вспыхивающем пурпурном свете оперение сияло чеканным металлом. Одна из птичек уютно терлась о мою щиколотку.
Белок я сначала вообще не заметила, пока одна из них не запрыгала мимо меня вверх по ступеням, а потом уселась сантиметрах в пятнадцати от Стара, заляпанная грязью и отчаянно подрагивая мордочкой.
Только тогда я неожиданно для себя обнаружила, что вся поверхность воды испещрена головками животных - маленькими черными стрелками, которые все как одна указывали в сторону островка. Кажется, там были полевки, землеройки, домашние мыши. Меня окружало половодье теней, мечущихся и попискивающих под вечнозеленым кустарником. Я определенно различала крыс - громадных тварей всех оттенков от серого и черного до коричневого, которые, пока выбирались на берег, искоса поглядывали на нас блестящими умными глазками, после чего проворно скрывались под пологом безопасной тени.
Ящерицы переплетались телами и метались по камням, чем-то напоминая описание кошмарного сна алкоголика; на расстоянии ладони от моих ног проползли две змеи, прижав к земле свои красивые, смертельно опасные головки и растаяв как дым. Собаки, глядя на них, даже не шелохнулись, я - тоже.
В моем сознании, как, наверное, и в головах этих животных, уже не оставалось места для страха; единственным, что имело сейчас значение, был огонь. Все мы - крысы, птицы, змеи, собаки и я сама - имели право на этот островок до тех пор, пока не минует опасность. Гончие даже не пошевелились, когда одна из крыс перебежала через мою ногу и стала проворно пробираться сквозь мягкую шерсть хвоста Софи.
Откуда-то с неба свалился голубь. Летающие птицы находились в относительной безопасности, поскольку уже первым порывом горячего воздуха их отнесло в сторону, но один серый голубок все же упал - то ли поранил, то ли слегка опалил крыло почти прямо мне в руки. Свалился он, как плохо склеенный бумажный самолетик, чуть завалившись набок и продолжая планировать, а потом забился у меня под ногами. Я наклонилась между собаками, подняла его и бережно зажала в ладонях.
Когда мой взгляд упал вниз, я увидела, что даже вода у кромки берега словно закипела и поднялась, подпираемая снизу рыбьими телами, когда стая карпов вырвалась из прибрежной толчеи и устремилась к более спокойному центру водоема. Я видела, как они плыли под водой - яркие дротики, поблескивающие позолотой, серебром и вспыхивающие, как раскаленные угли.
Над галопирующими всполохами стоял шум: собаки скулили; павлины громко верещали резкими, испуганными голосами; охваченные паникой куропатки негромко ворковали; крысы и белки пищали и как-то даже поскрипывали. А я сидела и, крепко прижимая к себе Софи и Стара, с мучительно размеренными интервалами приговаривала:
- О, Чарльз... О, Чарльз... О, ради всего святого, Чарльз...
Мы с собаками совершенно не обратили внимания ни на тяжелый всплеск, донесшийся из северо-восточного угла озера, ни на мощную волну, которая вздыбила походившую на расплавленное золото водную гладь, вслед за чем прямо к острову устремилась чья-то черная голова. Я сидела, чуть ссутулившись и плавно покачиваясь всем телом, держа в руках серого голубка, опустив щеку на влажную голову Стара и гадая, как скоро мне придется приблизиться к кромке озера и снова окунуться в переполненную снующими рыбами воду.
Наконец существо, кем бы оно ни было, добралось до острова. Оно восстало из воды, откинуло назад прядь черных волос и взобралось на берег; затем встало во весь рост и оказалось не кем иным, как моим кузеном, естественно, насквозь промокшим и облепленным водорослями. На нем было какое-то подобие одежды, оказавшейся широченными арабскими хлопчатобумажными штанами, которые удерживал золоченый поясок; ноги были обуты в хлюпающие национальные арабские сандалии. И больше ничего.
Он подошел к нижней ступеньке, окинул взглядом меня и весь мой бродячий зверинец:
- Ева в саду Эдема. Привет, моя милая. Надеюсь, ты подожгла этот чертов дворец с единственной целью вернуть меня к себе?
- Чарльз... - Это было все, что я нашла в себе силы произнести.
Собаки скулили, переступали с ноги на ногу и не отходили от меня ни на шаг, а Софи к тому же виляла мокрым хвостом. Полдюжины ящериц брызнули во все стороны, когда Чарльз взбегал по лестнице; сидевшей на одной из ступенек перепелке пришлось поспешно посторониться, чтобы избежать падающих с него водяных капель.
Я подняла на кузена взгляд:
- Это не я подожгла, а собаки. Лампу перевернули, - добавила я довольно нерешительным тоном. - А я думала, что тебя здесь нет - они сказали, что ты сбежал. Они... они заперли меня... о, Чарльз, дорогой...
- Кристи...
Мне показалось, что он даже не шелохнулся, но уже через секунду стоял передо мной, а по его мокрой коже нежными розовыми и фиолетовыми пятнами скользили отблески огня. Следующее, что он сделал, когда мы стояли на мраморном полу, эти оттеснил в сторону суетящегося Стара, заключил меня в свои объятия и принялся настолько жарко, даже неистово целовать, что мне почудились в этом отголоски окружавшей нас огненной силы. Говорят, что именно так может охватить человека страх или чувство облегчения; мне же показалось, что я таю словно воск.
Мы были вынуждены разомкнуть объятия, почувствовав вторжение мокрой ревнивой головы Стара; Чарльз сквозь смех чертыхнулся, уклоняясь от настойчивых поползновений лап и языка Софи.
- Ну, приятель, довольно - вот это зубки!.. Слушай, позови их, что ли. Кстати, зачем тебе понадобился весь этот зоопарк? О, Боже праведный, и чертов павлин здесь, а я отдавил ему хвост... Ну, вали отсюда, дружище. Никого не хочу знать, кроме двадцатидвухлетней девушки, слышишь? Скажи, Кристабель, когда я в последний раз целовал тебя?
- Тебе тогда было лет десять. Но ты с тех пор изменился.
- Расскажешь как-нибудь...
Мы опять отпрянули друг от друга, когда с купола беседки на нас свалилась ящерица. Чарльз выругался, коротким жестом отшвырнул ее в сторону, та шлепнулась на землю и без видимого ущерба для себя перевернулась на ноги.
- Кристи, я люблю тебя, я готов весь остаток своей жизни заниматься с тобой любовью, чем, возможно, мы и займемся на самом деле, однако надо идти, причем чем скорее, тем лучше, Nicht war? <Не так ли? (нем.)>.
- Что? Что ты сказал?
- Я сказал, что нам надо идти.
- Да. Я тоже тебя люблю. Я уже говорила это?
- Ты ясно намекнула. О, Кристи, любимая... Кристи!
- Что?
Я снова ощутила силу его рук, но это было уже объятие не возлюбленного, а всего лишь кузена Чарльза, который обнял меня обеими руками за плечи и встряхнул;
- Соберись-ка. Ты что, накачалась?
- Со мной все в порядке.
- Нам надо выбраться отсюда, пока это еще возможно.
- О... Да, пошли. - Я выпрямилась и, прищурив глаза, посмотрела на полыхающее пламя. - Но как? Ты умеешь летать? Стой, садист, ты чуть не наступил на голубка... Нет, дышит еще, слава Богу, наверное, просто глотнул дыма. - Я стала подниматься. - Осторожнее, белка!
Он рассмеялся:
- Вот значит как. О, посмотри-ка на этих милых чудесных крысок. Пошли! - Он вскочил, потянул меня за руки и чуть поддержал, словно придавая мне равновесие. - Ну, не надо так пугаться. Конечно, можно было бы и здесь отсидеться, но, боюсь, жарковато придется, да и неудобно. Пока это все выгорит... Так что надо пробиваться. Существует, пожалуй, лишь один путь и давай поспешим им воспользоваться.