- Помнится, вы обещали мне на обратном пути показать Дар-Ибрагим? Если у нас есть время, я бы хотела съездить туда. Вы как, не против?
***
Где-то около четырех часов дня мы совершили крутой спуск в направлении деревни, которая называлась Сальк. Хамид остановился у невысокой стены, за которой простиралась бездна, а вдали открывалась еще одна захватывающая дух панорама долины Адониса.
- Вот он, - сказал Хамид.
Я посмотрела в указанном им направлении. В этом месте долина казалась особенно широкой и по ней протекала красивая и быстрая река, самостоятельно пробившая себе путь в толще густой массы деревьев. Слева, поодаль от деревенской мечети, водопадом скатывалась другая речка, которая в нижней части долины впадала в Адонис. Между обоими протоками прямо в середину долины вторгался, подобно высокому носу корабля, клиноподобный участок земли. На самом его кончике, словно корона на возвышавшейся над сталкивающимися водами скале, раскинулся дворец, который показался мне громадным нагромождением построек, убегавших назад от края мыса, чтобы захватить часть плато довольно внушительных размеров.
С тыльной стороны здания почва резко обрывалась небольшим откосом, который затем полого спускался до уровня основного плато, и в этом месте прямо из камня вырастала стена дворца.
Ближе к вершине строения я различила несколько окон и ряд витиеватых арок, обращенных к деревне, но во всем остальном, за исключением, пожалуй, лишь маленьких, размерами не более вентиляционных отверстий, стена оставалась совершенно монолитной, ровной и белеющей в лучах солнца. Над стеной в дальней части дворца высились кроны довольно крупных деревьев. Снаружи, вытягиваясь к основанию гор, которые разделяли ущелье Адониса и его притока, простиралось открытое и пустынное каменистое плато, чем-то походившее на заваленную иссохшими костями долину.
У меня сложилось впечатление, что добраться до дворца можно было лишь по каменистой тропе, тянувшейся вдоль берега притока.
- У самого основания придется перейти речку, - пояснил Хамид. - Там мелководье и есть брод, но весной, как вы понимаете, когда идут дожди, вода быстро прибывает, река становится очень глубокой и стремительной. Впрочем, сегодня все должно быть нормально. Вам действительно хочется туда пойти? Ну, тогда и я с вами - дорогу покажу.
Мне как-то не показалось, что там можно легко заблудиться. Я отчетливо различала тропинку у основания холма, и - вообще-то я очень дальнозоркая со своего места смогла даже разглядеть брод. Когда-то там, похоже, располагался каменный мост, поскольку и сейчас отчетливо просматривались его развалившиеся опоры. Да и остальная часть пути по тропинке к самому дворцу также не вызывала у меня особых сомнений.
Я посмотрела на Хамида, одетого в тщательно отглаженные цивильные брюки и столь же безупречную рубашку.
- Очень мило с вашей стороны, однако, право, не стоит беспокоиться. Думаю, что не собьюсь с пути. Лучше оставайтесь у машины, возможно, найдете в деревне местечко, где можно выпить кофе, если, конечно, таковое здесь вообще существует...
Я огляделась, окидывая взором явно малообещающую череду хижин, из которых состояла деревня Сальк.
Хамид усмехнулся:
- Там есть, где выпить кофе, однако, при всей моей признательности к вам, сейчас мне не хотелось бы этого делать. Я все же пойду с вами. Для женщины путь довольно неблизкий, да и привратник там, скорее всего, не говорит ни на одном языке, кроме арабского. Боюсь, вы столкнетесь с определенными трудностями, если попытаетесь объясниться с ним.
- Ох, ну конечно же! Разумеется, я буду весьма признательна, если вы проводите меня. Что и говорить, дорога действительно может оказаться сложнее, чем я ее сейчас себе представляю. Вот бы сейчас заиметь крылья...
Хамид запер машину и положил ключ в карман:
- Ну что ж, пошли.
Тропа огибала стену мечети, потом пролегала мимо маленького кладбища с его занятными надгробиями: стройными колоннами, украшенными каменными тюрбанами, что указывало на мужское захоронение, и похожими на лотос стелами, предназначенными для женщин. На фоне бледного жаркого неба приятно смотрелся побелевший от солнца каменный минарет. Сразу после развалившегося угла кладбищенской стены тропинка, петляя, стремительно уходила вниз, представляя некоторую опасность из-за своих ненадежно сложенных камней. Солнце уже миновало зенит, однако продолжало по-прежнему нещадно бомбардировать лучами эту часть долины.
Вскоре мы миновали самую нижнюю из деревенских террас, где поверхность холма была слишком крутой и каменистой, чтобы на ней могли расти хотя бы вьющиеся растения. Горячий валун заслонял от нас поток, и потому мы совсем не различали его журчания. Тишина казалась абсолютной, а все пространство долины было словно заполнено тем же горячим, сухим безмолвием.
Круто свернув по тропинке, мы спугнули стадо коз - коричнево-черных, с длинной шелковистой шерстью, болтающимися отвислыми ушами, громадными рогами и сонными, желтоватыми глазами. Одному Господу было ведомо, какое пропитание они могли отыскать на этом крутом склоне. Животных было около тридцати, и их глаза на узких умных мордах смотрели на нас оценивающе, без малейшей тени страха, отчего создавалось впечатление, будто не они были стадом принадлежащих человеку животных, а именно мы брели среди колонии существ, по праву населяющих эти места. Когда один из козлов лениво поднялся на ноги и вышел на середину тропы, я решила не вступать с ним в спор и обошла его стороной. Он даже не повернул головы.
Моя догадка насчет моста оказалась верной. Приток (Хамид сказал, что он называется Нахр-эс-Сальк) был не такой широкий, как Адонис, но в это время года нам предстояло пройти по его стремительно скользящей воде не меньше шести метров. Кое-где на мелководье речка омывала белый галечник, а в иных местах пенисто перекатывалась поверх расколотых валунов или кружилась темно-зеленой массой на более глубоких заводях, где можно было окунуться по самую грудь. С противоположной стороны русло ограждала невысокая, примерно полутораметровая каменная глыба, с которой некогда начинался мост; сквозь прозрачную воду хорошо просматривалось его основание. На той стороне реки, где стояли мы, от моста почти ничего не осталось, разве что груда больших прямоугольных камней, некоторые из которых были небрежно разложены в воде на расстоянии примерно метра друг от друга, чтобы по ним можно было идти.
- Когда-то здесь был мост, - подтвердил мою догадку Хамид, - говорят, еще римский. Это камни от него. Сможете по ним перебраться?
Он взял меня за руку и повел к основанию утеса, где я разглядела начало тропинки, которая сначала продиралась сквозь заросли дикого инжира и желтого ракитника, а затем поднималась к вершине каменного мыса.
Тропа оказалась довольно крутой, но в общем-то восхождение было несложным, и я подумала, что по этому пути можно передвигаться не только на мулах, но и на лошадях. Нигде не было заметно ни малейших признаков жизни, за исключением ящериц, да кружившей над утесом пустельги. До наших ушей не доносилось ни звука, и мы слышали лишь журчание протекавшей под нами реки, шум собственных шагов и своего же дыхания.
Когда мы, наконец, поднялись на вершину скалы и увидели перед собой безглазые дворцовые стены, у меня возникло странное ощущение, будто здание совершенно пусто, мертво. Мне казалось немыслимым, что кто-то вообще мог здесь поселиться, тем более знакомый мне человек. Разумеется, никто из моей собственной, пусть хоть и неординарной, но все же преисполненной любовью к жизни семьи не согласился бы обречь себя на заточение в этом месте, походившем на усеянный белыми костями погост...
Пока я стояла, стараясь отдышаться и оглядывая белесые стены и запертые бронзовые ворота, мне на память пришла моя последняя встреча с бабкой Хэрриет. Это было смутное воспоминание далекого детства... Сад в доме, осень, один из тех мягких сентябрьских ветерков, от которых трепещут листья на деревьях, а на влажную, покрытую дерном землю падают яблоки. Небо было затянуто послеполуденными облаками, и грачи собирались отправляться домой, за моря. Я вспомнила голос бабки, похожий на грачиное карканье, и ее смех над чем-то сказанным Чарльзом...
- Рядом с дверью обычно висел колокольчик, - весело проговорил Хамид, идя впереди меня по пыльному камню к воротам. - Говорите, что вы хотите сказать привратнику, и если только этот старик не спит, мы попросим его сообщить о нашем приходе.
ГЛАВА 3
Сей ветхий караван-сарай...
Омар Хайям. Рубай
Главный вход - двойные ворота из шиповой бронзы под изысканной резной аркой - на первый взгляд выглядел довольно внушительно. Однако с более близкого расстояния было видно, что от тяжелого дверного молотка осталась лишь пустая петелька, а резные узоры на камне напрочь стер ветер. На высоких глухих стенах то там, то здесь виднелись остатки цветных украшений, мрачноватых сюжетов и мозаики, замазанных сверху потрескавшейся штукатуркой, бледно-коричневая окраска которой почти выгорела под лучами яркого солнца. Справа от входа располагалась ручка дверного звонка.
Хамид потянул за нее. В окружавшей нас тишине отчетливо послышался скрип натянувшихся ржавых проводов. Несколько секунд спустя звонок, попискивая и поскрипывая, гулко отозвался под дверным навесом. Пока эхо звонка колыхалось вдоль бронзовых панелей, где-то в отдалении залаяла собака. Затем снова все стихло.
Хамид поднял было руку, чтобы позвонить еще раз, но в этот самый момент до нас донесся звук шагов. Даже не шагов, просто нашептывающее шарканье шлепанцев по пыльному полу, а затем шорох рук, манипулирующих запорами по другую сторону двери. Как я и ожидала, раздалось лязганье отпираемых тяжелых засовов, после чего створки начали наконец раскрываться, издавая зловещее поскрипывание.
Я взглянула на Хамида и заметила в его глазах выражение того же напряженного ожидания, которое наверняка отражалось и в моих. После такого возбуждения любой человек, который открыл бы нам ворота, неизбежно показался бы диковинным созданием, однако реальная действительность все же превзошла наши ожидания.
Когда одна из бронзовых створок медленно и со скрипом отползла в сторону, мы увидели начинающийся за ней коридор, который по контрасту с ярким послеполуденным солнечным светом казался почти непроглядно-темным. В настороженно образовавшемся узком дверном проеме показалась худая согбенная фигура в чем-то белом. На одно лишь безумное мгновение, которые нередко встречаются в фильмах Хичкока, когда он изображает людей крупным планом, мне показалось, что у человека вообще нет лица. Однако я тут же смекнула, что оно, разумеется, есть, просто очень темное, почти черное, отчего на фоне темени коридора можно было различить, в сущности, лишь его белую одежду.
Наконец он попал под луч света: стареющий мужчина с покатыми плечами и сморщенной как чернослив кожей лица под национальной арабской головной накидкой "куфией". У него были красноватые, окруженные морщинистыми складками глаза, словно чуть подернутые сероватой дымкой, по которой легко угадывалась надвигающаяся катаракта. Он прищурился, пробормотал что-то Хамиду, как я поняла, по-арабски и хотел было захлопнуть дверь.
- Минутку, подождите, - одним быстрым движением Хамид скользнул к проему и уперся молодым плечом о створку двери. Он уже предупредил меня о том, что собирался сказать, и сейчас его скоропалительная арабская речь явно выдавала нетерпение. - Это не просто посетительница. Она из семьи твоей госпожи. Ты не можешь так просто указать ей от ворот поворот. Послушай!
Старик замер в нерешительности, и Хамид продолжал:
- Я из Бейрута, меня зовут Хамид Халиль. Я привез эту молодую леди, чтобы она повидалась с твоей хозяйкой. Мы знаем, что она не принимает посетителей, но эта молодая женщина - англичанка, и она дочь сына брата твоей госпожи. Поэтому пойди и скажи госпоже, что мисс Кристи Мэнсел приехала из Англии, чтобы повидаться с ней. Мисс Кристи Мэнсел привезла привет госпоже от ее родственников в Англии.
Привратник туповато глазел на него и, казалось, ничего не слышал. Я даже подумала, что он и в самом деле глухой, но потом заметила на себе его взгляд и скользнувшее в мутноватых глазах зарождающееся любопытство. Однако и после этого он лишь покачал головой и из его рта снова понеслись странные сдавленные звуки, которые, как я только сейчас поняла, были результатом его отчаянных потуг преодолеть жестокий дефект речи.
Хамид глянул на меня и выразительно пожал плечами:
- Получается, нам сказали по меньшей мере половину правды. Действительно, никакой связи с внешним миром. Этот человек, можно сказать, немой. Однако не думаю, что также и глухой, ибо должен же у него существовать какой-то способ передачи своих сообщений. В общем, отчаиваться рано.
- Да я и не отчаиваюсь.
Он рассмеялся и повернулся к старику, который что-то угрюмо бормотал себе под нос, одновременно предпринимая робкие попытки затворить дверь, чему продолжало противостоять плечо (а теперь и нога) молодого человека. Хамид повысил голос и снова заговорил, на сей раз уже более резко. Даже несмотря на отсутствие предварительного перевода я без труда уловила смысл сказанного:
- Слушай, хватит играть с дверью. Мы не уйдем до тех пор, пока ты не доложишь о нашем приходе. Или не пришлешь кого-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить... Ну вот, так-то лучше! Усвоил, наконец? Мисс Кристи Мэнсел - дочь сына брата хозяйки, и она приехала из Англии, чтобы повидать ее хотя бы на несколько минут. Это тебе понятно? А теперь иди и доложи о нас.
Не оставалось никаких сомнений в том, что старик все слышит. Теперь на его лице, дернувшемся вперед на жилистой шее, отразилось откровенное любопытство, хотя он по-прежнему не шевельнул и пальцем и явно не намеревался отойти в сторону и пригласить нас внутрь. Он, как заведенный, качал головой, что-то мычал Хамлду и держался за дверь с выражением, как мне показалось, смеси упрямства и страха на лице.
Чувствуя неловкость и досаду, я решила вмешаться:
- Послушайте, Хамид, а может, не надо?.. Я имею в виду, вот так настаивать... Ему, очевидно, строго-настрого приказали, и он до смерти боится ослушаться. Может, мне просто передать ей записку?