- Доктор?!
- Не волнуйтесь, - поспешно добавил он. - Возможно, я и ошибаюсь, я толком ничего не разобрал, но мне показалось, что он имел в виду именно это. Подождите минутку...
Очередной поток арабской речи Хамида, и снова это ужасающее, заикающееся, невнятное бормотание старика. В углах его рта скопилась пена, он яростно затряс головой и. даже ослабил паническую хватку двери, сделав руками жест, каким обычно принято разгонять кур.
- Пожалуйста... - взмолилась я.
Хамид угомонил старика резким словом и характерным жестом:
- Да?
- Хамид, - решительно произнесла я, - мне все ясно. Теперь я уже настаиваю на том, чтобы нас пропустили внутрь. Коль скоро мне не суждено видеть свою бабку, то поговорю хотя бы с доктором, если он сейчас здесь. Если его нет, кто-нибудь скажет, кто он такой, даст его адрес и я позже свяжусь с ним. Переведите ему это. И добавьте, что я настаиваю. А если понадобится, дайте понять, что если с моей бабкой что-нибудь случится и нашей семье об этом ничего не скажут, то мы этого так не оставим. И ради Бога, есть здесь хоть кто-нибудь, с кем можно было бы нормально поговорить? Я хочу видеть этих людей, причем сейчас же.
- Я передам ему ваши слова.
Я не имела ни малейшего представления о том, в какой именно форме они были переданы, однако после очередной серии отчаянных препирательств привратник, наконец, воздел к небу свои зловещие, подернутые пеленой глаза, распростер руки ладонями вверх, словно говоря, что снимает с себя всякую ответственность, после чего распахнул дверь и пропустил нас внутрь.
Хамид мимолетно подмигнул мне, отступая в сторону и предлагая войти.
- Я сказал ему, что вы выбились из сил, идя сюда из Салька, и не желаете больше торчать на солнце. Если бы мы позволили ему закрыть дверь, то, думаю, вообще бы уже никогда его не увидели.
- Похоже на то. Только, ради Бога, пойдемте со мной. Мне кажется, я могу оказаться там не вполне желанной гостьей.
- Теперь-то я вас уже ни за что не оставлю одну, - успокаивающе произнес Хамид, беря меня под локоть и ведя по темному прохладному коридору. - Надеюсь все же, что вы найдете леди в полном здравии... ведь вполне возможно, что я не совсем понял слова этого чертова старикана. Ну ладно, по крайней мере мы уже внутри... Одного этого достаточно, чтобы рассказать обо всем детям моих детей.
За спиной у нас раздался скрип закрываемой двери и зловещее лязганье запираемых засовов. Когда мои глаза чуть привыкли к темноте, я обнаружила, что мы идем не по коридору, а скорее по высокому сводчатому туннелю длиной метров в пять, который заканчивается еще одной тяжелой дверью. По обеим его сторонам располагались другие двери, правда уже меньших размеров. Одна из них была открыта, и в слабом свете, проникавшем сквозь прорубленное во внутренней стене щелевидное оконце, я увидела ветхую низенькую кровать с беспорядочно накиданными одеялами. Очевидно, это была каморка привратника, которая в прошлом, возможно, служила помещением для охраны. Дверь напротив нее была закрыта на висячий замок.
Старик открыл дверь в конце туннеля, и навстречу нам устремился поток яркого света. Мы проследовали за привратником и оказались в просторном внутреннем дворике.
Первоначально он, похоже, являлся центральным двором, майданом, куда люди эмира приходили с дарами и прошениями, где его всадники демонстрировали искусство верховой езды, забавляясь всевозможными играми и потешными боями, и куда они съезжались после битвы или охоты. Под сводчатыми проходами по трем сторонам двора располагались конюшни и помещения для упряжи, а возможно и казармы воинов; на четвертой же, левой от нас стороне, была расположена высокая стена, над которой я раньше заметила мелькание зелени. В пору своего расцвета это место, наполненное гомоном слуг, топотом лошадей и бряцаньем оружия, представляло собой, наверное, весьма внушительное зрелище. Сейчас же здесь было пустынно и тихо, лишь на пыльной земле остались следы недавно находившихся во дворе лошадей, да в воздухе витал их запах.
Привратник, нигде не останавливаясь, повел нас через майдан направо, под крытую галерею, потом еще через одну дверь, выходившую в темный коридор. Мы шли, слыша впереди себя мягкий шелест его белых одежд. Я смутно различала уходившие влево и вправо коридоры также с дверями, некоторые из которых были открыты, однако в располагавшихся за ними комнатах было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. И все же в одной из них я успела заметить в луче падавшего сверху слабого солнечного света какие-то сваленные в кучу мешки, коробки и сломанные стулья.
Лабиринт коридора трижды сворачивал направо, пока, наконец, не вывел нас в еще один внутренний дворик, на этот раз поменьше. Он был перегорожен массивными дугообразными решетками, напротив его глухой стены лежала поленница дров. Проходя по дворику, я краем глаза уловила сбоку от себя какое-то стремительное движение, но когда быстро глянула в том направлении, оно уже прекратилось. Абсолютно ничего, хотя я догадалась, что это была крыса.
Еще один коридор, и снова двери, некоторые распахнутые и обнажавшие за собой грязные обветшалые комнаты. И вообще все это место оставляло ощущение чего-то давно покинутого, заброшенного, населенного сейчас лишь крысами и пауками. Под ногами у нас был даже не пол, а грязная, с проломами поверхность, сложенная из украшенных орнаментами плиток; мозаика на стенах потускнела и, потрескалась, решетки на окнах проржавели и покрылись густой сетью трещин. Все вокруг, словно серый полог, покрывала тяжелая, пыльная, сонная тишина. Помню, когда мы проходили мимо одной из осыпающихся стен, из нее выпал, звякнув о пол, ржавый гвоздь, от неожиданного удара которого я едва не подпрыгнула на месте, а шорох посыпавшейся следом за ним штукатурки напомнил мне порыв ветра, шевелящий сухую листву.
Это был далекий отголосок того "очаровательного дворца", которое воображение - более сильное, нежели доводы разума - рисовало в моем сознании. Я стала напряженно гадать, что же ждет меня в конце этого путешествия. "Окончательно впала в маразм", - таков был приговор Чарльза, и по тому, как он это сказал, мне показалось тогда, что кузен в свойственной ему манере просто шутит. Однако сейчас, следуя за шаркающим по полу проводником, минуя один за другим бесчисленные коридоры с их едва различимыми контурами покосившихся и зияющих дверей, неровными полами и запахами многолетнего упадка, я начинала со все большей отчетливостью осознавать, что не следовало мне сюда приезжать. Одна лишь мысль о перспективе встретиться лицом к лицу с комбинацией беспомощности, дряхлости и, возможно, болезни, живущей среди этого увядания и разложения, подобно пауку, сидящему в самом центре своей паутины, не могла не наполнять меня чувством ужаса и отвращения.
Неожиданно мы оказались в еще одном - каком по счету! - внутреннем дворике. К этому времени я совершенно потеряла представление о том, где мы находимся, однако, судя по тому, что поверх крыш вдалеке от нас виднелся гребень пушистой зелени, догадалась, что мы оказались где-то в тыльной части дворца. Дворик был небольшой, около пятнадцати квадратных метров, и когда-то был разукрашен столь же причудливо, как и тот, в котором мы с Чарльзом сидели в Дамаске, хотя сейчас он, как и все вокруг, крайне обветшал и пришел в запустение. Когда-то, в лучшие свои дни, он был выложен мрамором, крытые галереи устланы голубой плиткой, украшен точеными колоннами и бассейном. У основания каждой колонны стояли резные мраморные бадьи для прекрасных цветов. Они были по-прежнему наполнены землей, которая поросла травой и какими-то сероватыми, плотно жавшимися друг к другу стебельками. Над кромкой разбитого парапета бассейна нависал одинокий чахлый тамариск. Где-то нежно стрекотала цикада. В щелях между плитами рос чертополох, бассейн совсем высох.
С одной стороны под крышей галереи располагалась знакомая мне глубокая и тенистая ниша, где на небольшом возвышении вдоль трех стен стояли традиционные скамьи. Едва ли я осмелилась бы присесть на какую-нибудь подушку, которую мне могли предложить в этом доме, однако в данном случае волноваться не стоило - мраморные сиденья были абсолютно голыми.
Привратник жестом предложил нам сесть, после чего с очередным гротескным завыванием, обращенным к Хамиду, повернулся и вышел. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад.
- Закурите? - спросил Хамид, протягивая мне пачку, поднес спичку к моей сигарете и медленно вернулся на залитый солнцем дворик, где присел на корточки, прислонившись спиной к колонне и устремив отсутствующий взгляд прищуренных глаз на сверкающее небо, на фоне которого деревья за стеной покачивали своими зелеными перьями.
- Что вы станете делать, если она вас не примет?
- Уйду, наверное, только сначала поговорю с врачом.
Он повернул голову:
- Вы разочарованы. Жаль.
Я заколебалась:
- В общем-то нет. Я ведь и знаю-то ее совсем ничего, да и она меня наверняка даже не вспомнит. Большую часть своей жизни вплоть до смерти мужа она провела на востоке, а после этого пару лет прожила в Англии. Я тогда была совсем маленькая. Пятнадцать лет назад она уехала уже окончательно, мне тогда было семь лет. С тех пор, как она попрощалась с нами, я ее ни разу не видела. Не удивлюсь, если она ответит на наше послание отказом, поскольку вряд ли вспомнит даже мое имя. Если, конечно, этот дервиш достаточно точно передаст его... Интересно, он вообще-то способен на это? Немота, кажется, приносит ему одну лишь выгоду, вы не находите? Ему бы при королевском дворе служить.
- Но ваша королева едва ли... А, вот и он, - сказал Хамид, поднимаясь, - и, хвала Аллаху, кого-то с собой ведет.
Этот "кто-то" оказался молодым человеком, похоже, европейцем: высокий, стройный, худощавый, небрежно одетый, с выгоревшими на солнце светлыми волосами и серыми глазами. Вид у него был слегка очумелый, как у только что разбуженного человека, и, глядя на него, я неожиданно вспомнила про склонность бабки Хэрриет к ночному образу жизни. А может, вся ее прислуга днем спит?
Он на мгновение задержался в тени, затем жестом отослал привратника и вышел на солнце. Я заметила, как он щурился, словно яркий свет раздражал его, когда медленно, с явной неохотой шел по каменным плитам в нашу сторону. На вид ему было года двадцать четыре.
- Добрый день, - проговорил он довольно приятным голосом и, что главное, на чистом английском языке. - Боюсь, я не разобрал ваше имя. Насколько я мог понять Джасема, у вас какое-то срочное послание для леди Хэрриет? Может, вы передадите его мне?
- Вы англичанин? О, как хорошо! - проговорила я, вставая. - В общем-то это даже не послание. А зовут меня Мэнсел, Кристи Мэнсел, а миссис Бойд "леди Хэрриет" - моя двоюродная бабка. В Бейруте я на отдыхе, и мне сказали, что она до сих пор живет здесь, в Дар-Ибрагиме. Вот я и решила навестить ее. Уверена, мои родственники дома очень обрадуются, когда узнают, как она живет. Поэтому я буду весьма признательна, если она согласится уделить мне несколько минут.
Он удивленно и, как мне показалось, настороженно посмотрел на меня:
- Вы ее внучатая племянница? Кристи, так вы сказали? Она никогда не упоминала этого имени.
- А что, должна была упоминать? - не без некоторой колкости проговорила я. - А вы - мистер?.. Как я понимаю, вы здесь живете?
- Да, меня зовут Лесман, Джон Лесман. Я... можно сказать, что я присматриваю за вашей бабкой.
- То есть вы - доктор?
Наверное, это прозвучало удивленно и резковато, потому что он даже как-то опешил:
- Простите?
- Да нет, это просто так получилось. Видите ли, я ожидала увидеть человека постарше. Привратник сказал моему шоферу, что "доктор" никого к бабке не подпускает, вот так я и узнала про то, что вы здесь. Так это он вас имел в виду?
- Да, наверное... - Лесман прикрыл тыльной стороной ладони глаза, резко тряхнул головой, словно желая окончательно проснуться, и сверкнул смущенной улыбкой. Глаза его продолжали казаться заспанными, чуть подслеповатыми серые, с широкими близорукими зрачками. - Извините, я спал и, похоже, еще не вполне пришел в себя.
- Ну что вы, простите и вы меня. Когда как угорелая целый день осматриваешь достопримечательности, немудрено забыть про привычку людей вздремнуть после обеда... Нет, правда, простите меня, мистер Лесман. Просто, когда привратник упомянул "доктора", я невольно подумала, что моя бабка снова заболела. Я имею в виду, раз уж вам приходится жить здесь...
- Знаете что, - сказал он, - давайте все проясним. Я в общем-то не совсем доктор, если, конечно, не считать половины курса медицинской психологии... - он бросил на меня быстрый взгляд, - и пусть вас не смущает то, что я нахожусь здесь не в этом качестве. Ваша двоюродная бабка неплохо себя чувствует, а что до меня, то я просто присматриваю за слугами-арабами, то есть слежу за порядком, а заодно составляю ей компанию, чтобы было с кем поболтать. И мне отнюдь не "приходится", как вы выразились, жить здесь. Я приехал сюда, в Ливан то есть, чтобы провести кое-какие исследования и написать статью для газеты. Как-то раз я оказался здесь, словно был выброшен на необитаемый остров, застигнутый страшной грозой, которые временами случаются в этих местах. Ваша бабка приютила меня, потом то да се, в общем я остался. - Он улыбнулся, но как-то настороженно и одновременно обезоруживающе, отчего я смекнула, что вполне в состоянии сама додумать в его объяснении недостающие фрагменты. - Если у вас есть на примете какое-то другое пригодное для жилья место, то скажите.
У меня на примете был миллион других пригодных для жилья мест, в том числе масса комнат едва ли не повсюду, причем в непосредственной близости от людей.
Однако я не стала ему об этом говорить и лишь спросила:
- И давно вы здесь?