- Прошло почти три года, - заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.
- Ты хорошо спряталась, - бесстрастно обронил он.
- Это было необходимо.
Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий...
- Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?
- Конечно, нет!
- Разумеется, нет, - мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. - Я слышал, твой муж мертв.
- Да, - выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.
- И ты его убила.
Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.
- Да, каким-то образом... можно сказать и так, - призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. - А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?
Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.
- Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.
- Какой цвет настоящий? - осведомился он, показывая на ее светлые волосы.
- Это так важно? - раздраженно процедила она.
- Просто я помню тебя другой, - тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. - Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?
Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.
- Я часто ношу его, - пояснила она.
Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.
- Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.
- Я хотела. И не только написать, - вздохнула княгиня, - но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.
- Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова... мечта, воплощенная в жизнь...
- А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, - слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.
- Григорий...
Ее улыбка стала чуть шире.
- Он не дает угаснуть моему чувству долга.
- А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.
- Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому...
Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.
- Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.
- А ты? - внезапно взорвался он. - Ты сумела найти себе другие развлечения?
- Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия... привычка - вторая натура...
При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.
- Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? вызывающе добавила она.
Слово "монашка" проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.
- Что ты скажешь, если я останусь?
- Сначала ответь мне!
- Ни одного. Ни одного ребенка, - подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. - С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.
- А до меня доходили совсем иные слухи.
- Видимо, Григорий нагло лжет, - с вкрадчивой злобой заверил маркиз.
- Это не Григорий.
- Значит, другой советчик, который теперь вертит тобой и вмешивается в твою жизнь!
- Я сама решила вернуться. И мной никто не управляет.
- В таком случае ты - хозяйка своей судьбы, - деловито отметил маркиз. - Ты меня любишь? - Он тут же понял, что не стоило спрашивать об этом таким ледяным тоном, и, немного смягчившись, умоляюще повторил: - Ты меня любишь?
Мариана зачарованно смотрела в прекрасные темные глаза, прежде чем тяжесть долга и ответственности вновь легла на плечи свинцовым грузом. Она поспешно отвернулась.
- Я не спрашиваю, позволено ли тебе меня любить, - мягко пояснил он. Только любишь ли ты?
Она снова подняла на него взгляд, в котором сияли тепло и нежность.
- Ты знаешь ответ.
- Годы и беды сбили с меня спесь, - с улыбкой сожаления признался маркиз. - Я хочу слышать...