Но теперь, когда Сьюзен решила, чем будет заниматься в следующие выходные, встреча с родителями ей была не страшна. Поднявшись с дивана, она встала во весь свой внушительный рост, выпятив живот. Через несколько дней минует шестой месяц беременности, и живот ее был именно на этот срок.
Первой в гостиную вошла мама.
- Дорогая, - закудахтала она, обнимая Сьюзен и чмокая ее куда-то мимо уха.
- Привет, мама, - поздоровалась Сьюзен и глянула через плечо матери. Привет, папа.
- Здравствуй, доченька, - ответил отец.
- Ну и жарища! Даже не верится, что мы наконец-то добрались, выдохнула мама. - Да и весь отпуск в горах из-за этой жары не в радость!
Сьюзен знала, что под горами подразумевается местечко Кэтскилз, расположенное в северной части штата Нью-Йорк, где она с родителями отдыхала каждый август, сколько себя помнила.
- Неужели нет местечка попрохладнее, где мы могли бы спокойно посидеть? - продолжала возмущаться мать.
- Конечно, есть, мам. Столовая.
Она привела родителей в полутемную столовую, где стоял стол из красного дерева и стулья.
- Здесь гораздо приятнее, - заметила мать. - Я, пожалуй, сяду к столу. Может, нам принесут чаю со льдом?
- Пойду попрошу миссис Хайнс приготовить. Посидите пока.
Сьюзен пошла на кухню. Миссис Хайнс не оказалось, пришлось заниматься чаем самой. Когда она вернулась, мама придирчиво рассматривала в буфете посуду. Услышав шаги дочери, обернулась.
- Надо же! Уотерфордский хрусталь, серебряные канделябры... Вы тут купаетесь в роскоши!
- Да, здесь очень мило, мама. - Сьюзен поставила стаканы на стол. Значит, вы хорошо отдохнули в горах?
- Так себе, - буркнула Фрида Левин.
- Очень хорошо, - ответил Джозеф.
Сьюзен бросила в стаканы кубики льда. Духота в комнате была невыносимой.
- Какой стыд, что тебя не было дома на праздники!
Если бы ты сделала аборт, такого бы не случилось.
- Фрида, - предостерегающе протянул отец. - Мы ведь договорились не поднимать эту тему.
- Да уж! Все равно бесполезно. Ты только взгляни на нее! Взгляни на ее огромный живот! - закудахтала мать. - И правда, ни к чему все эти разговоры!
- Как ты чувствуешь себя, дорогая? - обратился к Сьюзен отец, стараясь перевести разговор на другую тему.
- Отлично, папа, правда. Только мне хочется кое о чем поговорить с вами.
Мать хмуро взглянула на нее.
- Когда ты произнесла эти слова в последний раз...
- Фрида, дай ей сказать!
Сьюзен секунду замешкалась - а может, не стоит. Да ладно, черт подери, пусть знают. Скажет, и делу конец.
- Я решила оставить ребенка.
На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.
Вдруг отец с силой хлопнул кулаком по столу. Лицо его побагровело, губы задрожали. Но, как всегда, мать успела его опередить.
- Да что же это такое! - возмутилась она. - Сначала она заявляет о своей беременности, затем отказывается делать аборт, теперь она собирается оставить ребенка! Если так и дальше пойдет, она меня до инфаркта доведет, честное слово!
- Сьюзен, ты шутишь! - бросил отец.
Сьюзен встала, подошла к буфету, дотронулась до серебряных подсвечников.
- Вас это никоим образом не коснется, не беспокойтесь, - проговорила она.
- Не коснется? - закричала мать. - А тебе не приходило в голову, что это нас уже коснулось!
- Я собираюсь пойти работать и содержать себя и ребенка.
- Работать, говоришь? - рявкнул отец, словно стряхивая с себя деланное спокойствие. - А как же аспирантура?
Ты что, собралась бросить ее? И какую работу ты рассчитываешь получить со своим английским дипломом? А где ты собираешься жить? Уж конечно, не с нами.
Сьюзен остолбенела от его резких слов. Отец по-настоящему рассердился на нее единственный раз в жизни, когда она отказалась сидеть дома семь дней после смерти дедушки, как того требовал древний еврейский обычай. В то время ей было всего шестнадцать. Гонору было хоть отбавляй и ни малейшего уважения к семейным устоям и традициям, что в ее возрасте было вполне объяснимо. Тогда гнев отца напугал ее, но она все равно не уступила бы ему, если бы не мудрые слова бабушки: "Пусть внучка поступает так, как ей подсказывает сердце".
Сьюзен сдалась и семь дней провела в стенах дома. Но теперь она взрослая: это ее жизнь, ее ребенок, и она за него в ответе.
Откинув назад гриву черных волос, Сьюзен собрала все свое мужество и спокойно сказала:
- Ничего, найду какую-нибудь работу. В издательстве, например. Или стану преподавать. А жить буду в Гринвич-Виллидж.
- В Гринвич-Виллидж?!
У матери было предобморочное состояние.
- Если ты это сделаешь, я тебя и на порог своего дома т. пущу! отрезал отец, вставая. - Пошли, Фрида. Я ухожу.
Сьюзен, оторвавшись наконец от буфета, повернулась к ним лицом. Она слышала, как родители спускались по лестнице, при этом мать что-то бормотала себе под нос по-еврейски. Ну что ж, встреча прошла, как и следовало ожидать, отменно. Но, черт подери, ей ведь двадцать два исполняется в марте! Сколько можно держаться за мамину юбку? Пора бы уже самой распоряжаться своей жизнью и свободой! Жизнь не стоит на месте, и Сьюзен хочет принять в ней живейшее участие. Но почему так трудно объяснить это родителям? И как они этого не понимают?
Сьюзен выглянула из окна и подумала о Дэвиде. Где же он теперь? Где же, как не в этих Богом забытых джунглях! Вспоминает ли он о ней? Интересно, как бы он отнесся к тому, что она хочет сама воспитывать ребенка?
Внезапно в памяти всплыли сердитые слова отца, и сердце больно сжалось. "Если ты это сделаешь, я на порог своего дома тебя не пущу!" Как же она могла так жестоко поступить со своими родителями? Сьюзен потерла живот, ненавидя себя за это.