- Нет. А впрочем, не знаю.
Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет.
Боб потер руки и глубоко вздохнул.
- Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, заметил он.
Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение.
- Ты шутишь!
- Хотел бы.
- О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе?
- На работе - нет, - покачал головой Боб. - Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства.
В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие.
- Ты говоришь о них или о себе? - спросила она.
Боб, почесав подбородок, тихонько заметил:
- Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей.
Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора.
- Ты не хочешь моей встречи с сыном, - сказала Пи Джей. - Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое?
- К чему этот сарказм!
- Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи.
- Я беспокоюсь лишь о твоей карьере.
- А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я - живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал?
Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед.
- Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. - Он остановился, взглянул на нее. - Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла.
- И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают?
Он сунул руки в карманы.
- Приложу все усилия.
Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? "Сиюминутная прихоть... Заботы... Ответственность..." Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав?
- Я хочу вернуться в город, - прошептала она. - Пожалуйста, отвези меня домой.
Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать.
Мало того, что он продемонстрировал свое недовольство ее поведением, не хватало ей еще его жалости.
***
Последние два часа Пи Джей провела перед аппаратом для снятия маммограммы. Грудь была вставлена в отверстие, плотно сжимавшее ее, и большерукий весельчак-рентгенолог вплотную занялся ею: мял, щупал, а потом принялся тыкать в нее какой-то проволокой, видимо, пытаясь определить точное местоположение опухоли.
- Игольчатая локализация, - пояснил он, - без нее ваш хирург не будет знать, где находится опухоль.
И, расхохотавшись, добавил:
- Не придется искать иголку в стоге сена.
Он забавно пошевелил губами, напомнив Пи Джей одного типа из рекламного ролика - тот делал точно так же.
Однако попытки рентгенолога рассмешить ее ни к чему не привели - ей было не до смеха.
Пи Джей взглянула на висевший на стене экран.
- Вовсе не похоже на опухоль, - заметила она. - Скорее на звездную россыпь.
- Да нет, опухоль сидит в вас, уж поверьте мне, - сказал он и в очередной раз помял ей грудь. - А то, что вы приняли за звездочки, скорее всего кальциевые уплотнения.
Пи Джей поморщилась, но не от укола, а от боли в сдавленной груди. Было трудно дышать, невозможно сконцентрироваться на чем-либо или попытаться представить себе что-нибудь приятное, как ее учили, чтобы расслабиться. На занятиях она проделывала это сотни раз, но здесь, в сверкающем чистотой кабинете, ничего не получалось.
Лишь одна мысль сверлила, не давая покоя: "Вечером у меня уже, возможно, не будет груди..."
- Вот она! - наконец-то воскликнул рентгенолог, будто поймал надоедливую муху. - А теперь быстренько в операционную, и чтоб я вас больше никогда здесь не видел!
***
Когда в кино показывали операционную и суетящихся над больным хирургов и медсестер, Пи Джей всегда отворачивалась. Теперь она сама лежала на жесткой каталке и, охваченная жутким страхом, смотрела в потолок. Только раз в жизни была она в подобной ситуации - в 1968 году, в предродовой палате. Тогда она была одна, как и сейчас.
Как же ей хотелось, чтобы кто-то взял ее за руку, сказал Добрые, ободряющие слова! И впервые Пи Джей пожалела о том, что ничего не сказала Бобу. Если бы он был здесь, как было бы славно. Интересно, почему тут так холодно?
Размышления ее прервала медсестра.
- Пора спускаться вниз, - сказала она.
Пи Джей чуть не расплакалась, но быстро взяла себя в руки. Этого только не хватало! Ведь это просто биопсия.
Припомнились слова доктора Рейнольдса: "Восемьдесят процентов опухолей груди доброкачественные". Глубоко вздохнув, Пи Джей задержала дыхание и медленно сосчитала до трех. Внезапно ей представилось суровое лицо доктора Сент-Джермена: "Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые". Она похолодела.
- Вы почувствуете лишь легкий укол, - послышался голос сестры.