- О да, - рассмеялась Пенни, с обожанием глядя на мужа. Эта некрасивая, но пышущая здоровьем молодая женщина до сих пор не могла поверить, что ей удалось заарканить Картера Дженнингса, который казался ей красивым и возвышенным. Алекс считал его напыщенным сопляком и занудой. Все в доме я делаю своими руками - от прочистки раковины до оплаты счетов. Мне неприятно обременять Картера подобными мелочами.
- Очень мило с твоей стороны, - заметила Тори и улыбнулась Алексу:
- Но ты, дорогой, даже не мечтай об этом.
- Картер пишет книгу, - восторженно сообщила Пенни. - Дорогой, расскажи им о ней.
- Эта книга, - самодовольно напыжившись, начал Картер, - не для широкого круга читателей в отличие от твоих бродвейских тру-ля-ля, Алекс. Он улыбнулся, давая понять, что это шутка. - Я написал биографию одного малоизвестного американского поэта девятнадцатого века Артура Торнтона.
Алекс расхохотался:
- Цикл стихов "Боярышник"! - Он с удовольствием заметил кислую мину Картера.
- Да.., это наиболее известный его сборник, - нехотя согласился Картер.
- Кто бы подумал - Артур Торнтон, старая задница из Плезентвиля! Однажды в Йеле мы устроили вечер под девизом "Самые худшие американские поэты читают свои худшие стихи". Я играл роль Торнтона.
Как там у него: "Принеси мне свежего навоза, я удобрю им свои поля. На них появятся нежные всходы..."
Так, что ли, Картер?
- Алекс, - оборвала мужа Тори, - не подашь ли сыр и яблоки?
- Сию минуту. Я потрясен известием, что Картер эксгумировал труп старика Торнтона.
- Он все-таки заметная фигура. - Картер едва сдерживал раздражение. Однако никто еще не писал его биографию.
- Почему бы это? - Алекс рассмеялся, хотя прекрасно видел, какие испепеляющие взгляды бросали на него Тори и Пенни, и знал, что поплатится за свое поведение. Остановиться он не мог: это доставляло ему огромное удовольствие. В последние годы ему приходилось слишком часто терпеть общество Картера и Пенни, он был сыт ими по горло. - Картер, на сей раз ты увяз по уши.
- Алекс хочет сказать, что тебе предстоит огромная работа, - поспешно пояснила Тори.
- Как бы не так! - Алекса охватило раздражение. - Я хотел сказать именно то, что сказал. Артур Торнтон - посмешище.
- Едва ли я соглашусь с тобой, - обиделся писатель.
- Картер, уже поздно. - Пенни улыбнулась подруге. - Мы должны отпустить няню.
***
- Не понимаю, какая муха тебя укусила, Алекс, - возмущенно выговаривала ему Тори, убирая со стола. - Ты вел себя грубо с беднягой Картером. Они вовсе не спешили отпустить няню. Сейчас всего половина десятого.
- Сейчас позднее, чем он думал, - многозначительно заметил Алекс, наливая себе бренди. - Выпьешь?
- Ты знаешь, что у Пенни не все гладко. Мы должны поддержать инициативу Картера...
- Не желаю поддерживать инициативу Картера.
- Ты понимаешь, о чем я. Согласна, у него мания величия, но Пенни без ума от мужа, а она моя лучшая подруга. Спрашивается: ради чего я их приглашаю? Хочу на нашем примере показать, что такое счастливая семья.
- Вот как? И что же это такое? - тихо пробормотал Алекс, но Тори услышала его.
- Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? - Тори с грохотом поставила на стол тарелки.
- Скажи, Тори, ты счастлива?
- Конечно, странный вопрос. - Она помолчала. - А ты разве нет?
Алекс смотрел в окно на Центральный парк.
- Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. - Он отхлебнул бренди и повернулся к жене. - Я, драматург, за семь лет не написал ни одного разумного диалога!
- Не скромничай, дорогой. В агентстве ты лучший текстовик.
- Допустим. Но ты же понимаешь, о чем я!
Тори потеряла терпение:
- Что я слышу? Ты и твои пьесы! Нельзя же, как футбольный кумир из школьной команды, всю жизнь вспоминать тот великолепный матч и свой звездный час!
Посмотри правде в глаза, дорогой. Ты теперь живешь в реальном мире.
- Что ты называешь реальным миром? Рекламу?
"Теперь я нашел кое-что получше, чем "Фэйри" - это "новый Фэйри"?
- Да! За работу тебе платят неплохие деньги. Я тоже работаю в этом мире, и мне не нравится, что ты всегда презрительно отзываешься об этой работе. Я люблю тебя, Алекс, но ведь в драматургии ты не был Шекспиром, верно? На твоем счету всего восемь пьес, причем ни одна из них не поставлена на Бродвее, а все они вместе продержались на сцене всего четыре недели.
- Четыре месяца!
- В Йеле ты считался самым замечательным и умным драматургом. Но за его пределами? Что-то не видно ни лавровых венков, ни фейерверков.
- Значит, по-твоему, я живу прошлой славой?
- Да! Я только и слышу о том, как ты был счастлив до встречи со мной. Твои пьесы... Лидия... Джуно... И эта ваша идиллия в Париже. Я читала пьесу, над которой ты работал пару лет назад. Она о твоей жизни с этими двумя.., мерзавками!
- Ты ее прочла?
- Конечно! Она ведь не была под замком! И я почувствовала, что обречена вечно конкурировать с этими двумя прекрасными призраками из твоего прошлого.
Впрочем, и настоящего тоже, потому что они и теперь не оставляют тебя в покое. Джуно пишет тебе душераздирающие письма о крушении своего брака... Лидия звонит пьяная посреди ночи и рассказывает о своих бедах...
- Ради Бога, остановись. Ведь они мои друзья.
- Они больше, чем друзья! Ты должен что-то предпринять, Алекс. Ты действительно живешь в прошлом.
А я здесь, в сегодняшнем дне, в 1982 году.