Морган трижды выходила замуж – два раза в церкви и один – в гостиной покойного мужа. Однако четвертое венчание по своей оригинальности разбило предыдущие в пух и прах. Вместо подвенечного платья на Морган была ночная рубашка. Она не стояла перед священником, а лежала в постели, обливаясь потом из-за липкой августовской жары и схваток, сотрясавших тело. Рядом стоял жених. Он держал ее за руку. Двое свидетелей стояли в дверях – доктор и сиделка. Доктор ругался, беспомощно глядя на Морган, а сиделка возмущалась тем, что ситуация совершенно безнравственна. И среди всей этой неразберихи священник проводил церемонию, невнятно проговаривая текст обряда, пропуская целые абзацы и снова к ним возвращаясь, пока, наконец, измученная болью и обидой Морган не испустила долгий пронзительный вопль. Доктор рванулся вперед, но Уорд удержал его.
– Еще рано.
– Ради Бога, сударь, позвольте мне помочь ей!
– Не раньше, чем она станет моей женой.
– Если вы хоть чуть-чуть ею дорожите, то позволите мне заняться делом!
Морган была в ярости – им-то всем не больно! Она закричала еще громче, выдохнув в конце:
– Ненавижу вас всех!
Преподобный Ховард покачал головой:
– Нельзя такое говорить, ведь вы только что поклялись любить и уважать…
– Черт возьми, – сквозь зубы процедил Уорд, – кончайте читать ей нотацию и, ради Бога, пожените нас скорее! Если бы вы поспешили, то уже давно бы все закончили!
– Поспешил? Так что же вы мне сразу не сказали, что вам нужна короткая церемония? Пожалуйста. Ну-ка, что у нас тут… обеты, обеты, молитвы, обеты, молитвы… ага! А теперь я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
– Если я это сделаю, она меня убьет. Дайте мне эту проклятую лицензию! Морган, ты должна ее подписать.
– Ты шутишь, – прохрипела она сквозь красную пелену ярости.
– Должна.
– Будь ты проклят! – Она выхватила бумагу у него из рук, нацарапала на ней свое имя и швырнула обратно.
Уорд бросил документ на стол и с удовлетворением сказал:
– Сделано. Доктор, вот вам ваша пациентка.
– Наконец-то, – рявкнул доктор, бросился к постели и потянул простыню вверх.
Уорд мотнул головой священнику:
– Я оставил бутылку рома в гостиной. Пейте сколько хотите, только будьте так любезны, воздержитесь, от рвоты.
Боль снова опоясала Морган. Доктор велел ей поднять ноги. Она выругалась, но он мягко попросил:
– Пожалуйста, мадам, я только хочу помочь. Превосходно. Хильда, мой саквояж, будь добра. Мистер Монтгомери, вы уже можете уйти.
Сквозь полуприкрытые веки Морган увидела, что Уорд нахмурился.
– Я остаюсь.
Доктор резко свел брови.
– Ну уж нет! Когда я принимаю роды, мужчинам вход запрещен!
Хильда покачала головой. Очередной раскат грома возвестил начало грозы.
– Я присутствовал во время зачатия и до сих пор был здесь. Я останусь до самого конца.
– Вы понимаете, что я могу отказаться принимать роды?
Уорд едва заметно усмехнулся.
– Я понимаю, что вы человек порядочный и не оставите бедняжку наедине с таким чудовищем, как я.
Схватка ослабла, и тут же началась следующая, еще сильнее, но с каким-то непонятным ощущением – потребностью тужиться…
– Он уже выходит! – ахнула Морган.
Доктор быстро повернулся и совсем откинул простыню.
Это тянулось бесконечно. Схватки сотрясали ее тело, доктор командовал: «Тужьтесь!» – сверкала молния, грохотал гром, а в окна вливался прохладный сладкий воздух. Уорд, на которого ни доктор, ни сиделка больше не обращали внимания, стоял на коленях у кровати, держал Морган за руку и между схватками бормотал ласковые слова – те, от которых воздерживался до этой женитьбы. Ей то хотелось надрать ему уши, то отшвырнуть его подальше от кровати, то завизжать, завопить и отлупить ею до бесчувствия. Но потом он обтирал ей лицо прохладной влажной салфеткой и покрывал короткими поцелуями ее лоб. О, как она его тогда любила, как просила быть рядом – и как ненавидела, когда ее снова пронзала боль, разрывая на части! Морган умоляла дать ей эфира, хлороформа, опия…
Наконец появилась головка ребенка. Еще схватка, потом пришлось долго и мучительно тужиться, и вот уже наружу выбрались плечики. Ее дитя выскользнуло в мир.
– Мальчик! – воскликнул доктор так, словно этот ребенок был чудом из чудес. Он высоко поднял младенца и легонько шлепнул. Ребенок негодующе завопил.
Боль кончилась – началась жизнь.
Уорд улыбнулся той самой широкой улыбкой, укравшей сердце Морган.
– Сын, Морган, – сказал он, поглаживая ее по ладони. – Лиланд Реджинальд Монтгомери.
– Монтгомери, – повторила она, зажмуриваясь.
– Мэм? – спросила озадаченная Хильда. – Вам все еще больно? Доктор Марлоу…
Морган вздохнула и открыла глаза.
– Со мной все в порядке. Могу я увидеть своего сына?
Улыбаясь, Хильда положила младенца на кровать между ней и Уордом. Волосики у малыша были черные, как ночь. Он перестал вопить и свел вместе бровки. Морган прыснула.
– Сердишься, мой хороший? – прошептала она. – Ты просто прелесть.
Сердце ее сжалось, горло перехватило – нежность, восхищение и горько-сладкая любовь.
– Прекрасно, – сказал доктор. – Все замечательно. Можете опустить ноги, мэм, – добавил он, натягивая на Морган простыню. – Хильда, будь так добра, найди для миссис Монтгомери что-нибудь переодеться. Мистер Монтгомери, прошу вас, мне нужно с вами поговорить.
– Сейчас, – ответил Уорд, взяв сына за крохотную ручку и с благоговением глядя, как малюсенькие пальчики вцепились в его большой палец. – Он само совершенство, любовь моя. У него твои глаза.
– И твои волосы. И твое имя, – сказала она.
Во взгляде Уорда мелькнула настороженность, а в голосе послышалось упрямство.
– Так и должно быть.
– Он не унаследует состояние Тернера, – продолжала Морган. – Вместо него он унаследует фамилию Монтгомери, состояние Монтгомери и, – всхлипнула она, – мать, которую повесили.
Уорд резко втянул в себя воздух.
– Никогда.
– Можешь говорить все, что угодно, но помешать этому ты не в состоянии. Вот какой подарок ты преподнес сегодня своему сыну. Надеюсь, ты счастлив. – Из глаз покатились слезы. Она махнула рукой на новорожденного: – Унеси его. Мне нужно отдохнуть.
Доктор дал Уорду бессчетное количество указаний и потребовал, чтобы Морган провела в постели не меньше четырнадцати дней. Уорд поинтересовался, нельзя ли перевезти ее в более комфортабельное место. Доктор окинул взглядом маленькую спальню и ответил:
– Эти комнаты вполне пригодны. Роды были довольно легкими, но опасность горячки пока не миновала. – Доктор захлопнул саквояж. – Я вернусь через четыре дня, проверю, как идут дела. Надеюсь, что вы не доставите моей пациентке лишнего расстройства.
– Моя жена может не опасаться, что я причиню ей вред…
На этих словах измученная Морган уснула и проснулась через несколько часов от мяукающего плача малыша. Раздался голос Уорда:
– Морган, любимая, это маленький.
Он сидел на корточках рядом с кроватью. В приглушенном свете лампы его глаза светились любовью, и сердце Морган сразу растаяло. Но тут она вспомнила его предательство и ее снова охватил упрямый гнев:
– Позволь помочь тебе сесть, – сказал Уорд, – я принесу малыша.
Кипя гневом, Морган оттолкнула его руки и подтянулась, чтобы опереться на стену. Мяуканье малыша перешло в крик.
– Ты принесешь мне моего сына, или он должен умереть от голода?
Уорд нахмурился и встал. Искаженное от крика личико Ли покраснело, он сердито размахивал ручками. Морган испуганно закусила губу, глядя на крошечное существо, которое всего несколько часов назад жило у нее в животе. Он, несомненно, голоден, но она понятия не имела, как подступиться к кормлении. Глубоко вздохнув, Морган развязала тесемки ночной рубашки, вытащила одну грудь и поднесла к ней маленького, воркуя:
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, солнышко, вот то, чего ты хочешь.
Ткнувшись несколько раз личиком, малыш снова закричал. Морган снова попыталась поднести его к груди, но ребенок изгибался и орал все громче. На глазах Морган выступили слезы. Ну что такое? О, она все делает неправильно, вот в чем дело. Похоже, материнство – не врожденное состояние. Кажется, для нее естественна только вульгарность.
– Морган? – окликнул ее Уорд. Он сидел на краю, кровати. – Что такое?
– Он меня не любит.
– Ты его мать. Он очень любит тебя.
– Я ужасная мать. Я даже не могу покормить собственного ребенка.
– Конечно, можешь. Просто нужно показать ему как.
– Я пытаюсь! – разозлилась Морган, прижимая к себе личико ребенка. – Он не берет грудь!
Ли уже вопил. Два дня на нервах, все болит после родов, сердце разбито предательством – Морган и самой хотелось завопить – завопить и заскрежетать зубами.
– Черт возьми, Лиланд! Ты доведешь меня до сумасшествия!
Морган понимала в материнстве не больше, чем в замужестве. Обе эти роли ей навязал тот монстр, что сидел в пяти футах от нее. Лицо предателя изображало сочувствие.
– Помощь нужна?
– А что ты сделаешь – приставишь к его виску пистолет? – Уорд нахмурился, и Морган воскликнула: – На, забери его! Я ему не нужна, – всхлипнула она, протягивая Уорду ребенка.
– Морган, он еще и дня не прожил. Он ничего не умеет.
Уорд покачал головой, наклонился и отодвинул ее руку.
Крепко взяв сына за голову, он другой рукой сжал грудь Морган около самого соска и всунул его в рот малышу. Лиланд замолчал и легонько потянул сосок. Морган ахнула – ощущение было необыкновенным. Еще раз, еще – и малыш тихонько засопел, наслаждаясь своей первой трапезой.
– О! – шепнула она и подняла голову, с благодарностью глядя на Уорда. – А откуда ты знал?
Тот пожал плечами и снова сел на корточки. Сердце пронзила боль.
– Ты уже делал это раньше, да? У тебя есть еще ребенок?
Лицо Уорда исказилось, в точности как у его сына, рассеянно подумала Морган.
– У меня есть только один ребенок и только одна жена.
Сердце снова сжалось, но одновременно Морган охватил гнев. Дрожа, она посмотрела на сына.
Жена-убийца и мать-убийца. Как она ни старалась избежать этого, ее поймают, осудят и повесят. Уорд неизбежно станет вдовцом, а сын – сиротой, но какой скандал им придется сначала пережить!
– Когда он наестся, позови меня, я положу его в колыбельку. Доктор прописал тебе постельный режим.
– А если малыша нужно будет перепеленать?
– Я справлюсь сам.
– Ты мужчина, ты не умеешь.
– Научусь.
Все равно Уорду придется полностью заниматься Лиландом. У него такая нежная кожа. Это чудо росло у нее в животе целых девять месяцев! Где взять силы, чтобы навсегда покинуть его?
С дальнего конца комнаты Уорд смотрел на них с легкой улыбкой на губах – на своих жену и сына. Такие красивые оба – невероятно, поразительно красивые! Он принял правильное решение. Морган любит сына, и эта любовь уменьшит гнев. Нужно только терпение. К счастью, чего-чего, а этого у Уорда хватает.