- Да,- свел разговор к Коммуне.- Нам не следовало посылать сюда Шаумяна. Это была ошибка, мы не учли вашей с ними вражды и антитурецких инстинктов армян, отсюда и все последствия.
- Дело разве в Шаумяне? Силой навязали нам революцию и чтобы мы жили, как вы хотите. Ни к чему хорошему это привести не может.
- Да? - удивляясь смелости и еще не решив, как реагировать.
- И ваш приезд сюда был не нужен! - Не забывайся!
- Смотри, какой гордый: я его спасаю, а он дерзит! - усмехнулся.
Освободит ли?.. За дверью - охранник, приведший его сюда. Нет, не смеет не освободить! Забыть, как я его спасал, а однажды - от неминуемой смерти (ведь утопили бы в нефтяном чане!)?
- Представь, что немцы вторгаются в Москву и устанавливают у вас свою власть. Не думаю, чтобы это понравилось русскому народу. Почему должно понравиться нам, что ведете себя у нас как хозяева?
-Ладно,- насупился,- не будем ворошить прошлое. Но скажу: мы не сами пришли, нас Нариманов пригласил.
- Не надо объяснять, разве не понимаю?
- Да, ты прав. Преувеличивать роль Нариманова не надо. К тому же не он нам диктует, а мы ему.
- Я так и думал, спасибо.
- Вам одним не прожить, должны опереться на нашу поддержку.
- Это захват, а не поддержка.
- Кончим. Что ты намерен делать?
- Выйти с вашей помощью, если не раздумали, на волю.
- Чтобы снова бежать и прятаться?
- Нет. Чтобы ехать с вами.
- Узнаю разумного Мамед Эмина.
- Но чтобы освободили и моего двоюродного брата Мамед Али, который, кстати, нас с тобой познакомил, он из-за. меня сидит. И друга Аббасгулу, нас вместе взяли.
- Велю разобраться,- заключил разговор. Две недели пути из Баку в Москву в спецпоезде Кобы.
С остановкой в Дербенте: дельце одно дагестанское,- сказал Мамед Эмину,- провернуть.
- Новые расстрелы?
- Иначе горцы нас не поймут,- ответил.- Они привыкли к жестокости, уважать нас больше будут.
И долгие разговоры в пути:
- Чего добились за полтора года правления? - наступал Сталин.- Что дали народу, кроме пустых обещаний, красивых деклараций?
- Я не был властью.
- Отрекаешься?
- Нет. Но я всего лишь был председателем партии.
- Мусаватской, правящей! И несешь полную ответственность за вакханалию сгинувшей власти.
Мамед Эмин, не желая подлаживаться под логику Кобы, хочет выговорить то, что обдумывал, сидя в камере. Отчего-то жила в нем уверенность, что его не смеют казнить, хотя теперь всё равно: уцелела б работа, в которую вложил сокровенное, создавал как последнюю, итоговую, надеясь, что сочинению суждена долгая жизнь, будут читать, пока жива нация... Нет, иначе, с красной строки:
- Мы многого сделать не успели, ты прав, Коба.
- Не забывай, что отныне я Сталин!
- Пусть так, товарищ Сталин. Но сумели дать почувствовать народу, что такое свобода, чуть-чуть вкусить этой самог свободы.
- Ерунду говоришь! Свобода - это когда все собрано в кулак, свобода это сила, а не пустая болтовня!
- Мы сберегли для народа нефтяные промыслы, они теперь служат вам, предотвратили их уничтожение, на котором с Лениным настаивали!
Телеграмма была Шаумяну, а перед тем записка Ленина, еще в начале июня восемнадцатого, когда Коммуне ничто, кажется, явно не угрожало (?), чтоб передали в Баксовнарком, лично председателю его ЧК Тер-Габриэляну, Теру, как он назван в записке: подготовить все для сожжения в Баку в случае нашествия турок или британцев.
Но ведь не сожгли! - возразил Нариман, когда уже в Москве Мамед Эмин упрекнул Наримана за его идеализацию Тер-Габриэляна. Нариман не знал, хотя в те дни был в Баку, ни о записке, ни о телеграмме, возражение вырвалось невольно, но - не скроет - внутри что-то оборвалось, сомнение вкралось в душу: возможно ли такое нелепое повеление?
- ... А восстановление выведенного из строя нефтепровода Баку - Батум? Начало строительства железнодорожной ветки, соединяющей Баку с Джульфой, южной точкой на границе с Ираном?
- Ну да,- это Коба,- извечная ваша мечта: воссоединение с братьями-тюрками в Иране, дескать, разделены по сговору между царской Россией и шахским Ираном.
- Разве нет?
- Но кто вам поверит? И тамошние земли, и вы сами - все это было Ираном.
-...Новые школы, учительская семинария, наконец, университет, открытый нами! Профессора из голодного Петрограда, европейские умы!
- Да,- с издёвкой,- назовут когда-нибудь имени Мамед Эмина Расулзаде, длинно и неблагозвучно.
- Знамя, поднятое хоть раз,- нет, коряво,- однажды вознесенное знамя уже никогда не опустится! - Коба махнул рукой:
- Ерунду говоришь, восточные красивости! Не мы виноваты, что вы не сумели удержать власть и пали.
- Да, изнутри нас тоже разрывали. И, кстати,- забывается Мамед Эмин! не без вашей указки!
- Большевики-армяне? - усмехнулся. - Не спорю, Микоян и так далее, но в подполье были и ваши тюрки. Чингиз, к примеру, Ильдрым, Молниеносный, Кара Гейдар. Турки, - назвал: Мустафа Кемаль, - в жертву вас принесли собственным интересам. Факты упрямы, не перечеркнуть. Им, туркам, важен был союз с Россией, сохранить хотя б ядро бывшей империи - метрополию, прогнать французов, англичан, а заодно и греков.
... Имя в центре (но чье? доктора N?), словно солнышко, а вокруг миры-буковки, люди-планеты, и каждый, обуреваемый тщеславием, ой-ой какая первой величины звезда! Только б начать фигурам вклиниваться в текст, и стрел не хватит, от А, уже выделен в столбец, до Я. Схема такая для удобства: глянул - отпечаталось, разбросы стрел, и постоянно натыкаешься на связующее И, любовно-ласковое Ильич, о котором... - но кто знает наверняка, что он преследуем Божьей Матерью?
Тут же, как зазвонил колокольчик иль-иль-иль, возник Коба, всего лишь К, голова змеи, похожей на кобру, аж кипятком ошпарило! кстати, кипяток - из орудий борьбы пролетариата: с крыши на голову филеру зазевавшемуся, некогда настоятельно рекомендовано вождями, кто чем может вооружиться в битве с капиталом, - ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка обыкновенная, тряпка с керосином для поджога, верёвка или верёвочная лестница, лопата для рытья траншей, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди против кавалерии, камни... бррр, муть, сто тысяч чертей в придачу. Безлюдье, какая прелесть! для меня лучше всего!