— На вашем месте я бы вышел из машины, — уже не так грозно, но все же снова крикнул он и, присев, выглянул из-за колеса и кабины. Но что возможно рассмотреть на склоне в бинокль? Стена из роскошных деревьев, и все. А впереди, на дороге, пустой ментовский "УАЗ".
Гибне без длинных уговоров спустилась из кабины. Стихла стрельба — пехтмуры расстреляли по магазину и теперь ждут — выстрелов со склона больше нет. Подбежал мичудрил Павианов.
— Что будем делать? — спросил он, поглядывая в хвост колонны.
— Мы или попали, или напугали его.
— Его?
— Он успел выстрелить три раза, Мичурин убит, — не высовываясь из-за колеса, объяснил Примат. — Но стрелок он не самый лучший — только первым выстрелом попал, и лупит против олнцеса — я блик заметил, и палит как из пулемета. Подождем?
Мичудрил кивнул и побежал в хвост колонны, на свой участок короткой линии фронта. Он не задал лишнего вопроса и согласился с предположением — иначе последняя машина или дымила бы сейчас, или была бы уже решетом. А из кузова их машины показалось окровавленное лицо, и на землю сполз тот самый пехтмур, что сторожил гевронку у кабинета главврача. Он ехал в кабине второй машины, и когда та врезалась в резко затормозившую первую, а здесь постарался Примат, дотянувшись до рычага, то пробил лобовое стекло и влетел в кузов. А очухался только сейчас, а вылез, когда стихла стрельба. Его сильно посекло стеклом — он получил свое первое боевое крещение. Все прилипли к колесам, наивно полагая, что железные диски и дутая резина спасут их от прячущейся в зелени склона смерти.
Примат поманил рубщика лобовых стекол и еще одного пехтмура к себе.
— Ну как, не болит голова у дятла? — решил пошутить он, но его не поняли. — Сидите здесь, и прикройте, если что. Я перехожу дорогу.
Пехтмуры кивнули, а Примат, вдохнув, на выдохе быстро перебежал через асфальтовую полосу. Тишина, молчание, пустой ментовский "УАЗ".
— Сидите здесь! — снова крикнул он пехтмурам и шагнул в заросли, полез по склону вверх. Шашлыкский лес огромен, но подлесок только у дороги, а так сам по себе он относительно прозрачен — не тайга. Непрочной почве на склоне помогают держаться корни, и они же помогают ему — ноги не скользят на упавших листьях, упираясь в корни как в ступени. И по этим ступеням он ползет вверх, и может показаться, что ползет… дурак? Но он почему-то точно уверен, что стрелял как раз дурак, и был один, и что это не засада — иначе все они давно бы лежали там, внизу, у машин. Машины не БэТээРы и прошиваются насквозь, тем более из винтовки. Секундный блеск окуляра врезался в мозг и в память, отпечатался моментальным снимком, и теперь ведет его к себе как магнитом, освобождая от раздумий. Раздумья излишни в военном деле, главное — или спокойное ожидание, или быстрые действия.
Через некоторое время безошибочного подъема, изрядно пропотев, он наткнулся на то, что искал: зарывшийся лицом в землю и листья мертвый чихак. Он полз, скатываясь вниз, ему навстречу, но быстро умер. Примат наклонился и перевернул носаря — молодой парень, не старше Мичурина. А поднявшись чуть выше, по следу разворошенной листвы и, если присмотреться — с пятнами крови, под деревом с парой пулевых отметин обнаружил и винтовку. Системы Даунова, с длинным стволом и оптическим прицелом. Вот так начался и кончился бой.
А сверху хорошо видна дорога и машины на ней, а расстояние — плевок долетит, и не попади чихак бликом ему в глаз… удобное, в общем-то, место. Подобрав винтовку и перекинув тело носаря через плечо, придерживая за ватные на ощупь ноги — это потому что кровь уже не движется в еще мягких, еще не остывших мышцах, и от этого они становятся похожими на вату, быстро, на полусогнутых, побежал вниз. Страшновато — кажется, что кто-то все время смотрит в спину. Не тяжело, вот только куртку придется стирать в холодной воде.
А когда спустился, то положил чихака рядом с вынесенным из кабины Мичуриным. Тем временем "из засады" появились два потерявшихся мента — они же из местных, зачем им рисковать? Не война, вот и свалили под откос. Это понятно и не осуждаемо. Гибне уже успела стереть с лица чужую кровь, подошел мичудрил, столпились все, кружком, рассматривая двух, как оказалось в данном месте и в данное время, смертельных друг другу врагов — пехтмура Мичурина и безымянного пока еще чихака. А чихак, он убит кем-то из них — там наверху, на деревьях, осталось несколько отметин.
— Ну что, грузим?
Это мичудрил Павианов, помнящий о подствольниках и о бронежилетах на левых дверцах, напомнил всем о неизбежности движения, как бы не были важны или печальны остановки.
— Грузим, — очнулся Примат, подчиняясь напоминанию о главном свойстве жизни, то есть о непрерывности, — давайте, ребята.
А где же ангел, любитель коммутационных составлений?
А вот он, в тени пошарканных стрельбой деревьев.
С удобной высоты он смотрит на движение колонны.
На нем все тот же плащ, но цвета листьев, веток, тени, света.
И непонятно, кто он — терпеливый зритель, дремлющий рыбак,
турист на горном переходе? И… какого цвета?
Он — Ангел! И расправив крылья,
он оторвался от окровавленной земли.
20. Одиннадцатый день на планете обезьянн. День диалогов.
— Ало?
— Алло? Яа! Здравствуйте, дозвонился наконец! Вы меня помните? Вы дали мне номер своего телефона.
В квартире тихо и пусто, она недавно пришла с вахты, но формы еще не сняла. Не спешила.
— Да, я вас узнала, — почти улыбнулась она забавному, на взгляд русбандов, акценту из телефонной трубки, — вы тот любопытный гевронский наблюдатель.
— Яа! Яа! Я обещал вам позвонить, помните?
— Я помню, не стоит так сильно надрываться, — вспомнила она похожее на звук дождя молчание. — Но он звонил мне, не так давно.
— Значит, вы уже знаете?
— А что я должна знать?
— Случился… эээ… как это по-русбандски… дас инцендентен. Он говорил вам об этом?
— Нет, — снова вспомнила дождевое молчание Шимпанзун, — он ничего не говорил. Но я об этом знаю.
— К сожалению, погиб один… как это…. шофератор!
— Я все это знаю. Зачем вы мне об этом говорите?
— А с вашим знакомым все в порядке, — не смотря на добрый, насчет назойливости, совет, продолжил надрываться гевронец, — собственно, об этом я и хотел вам сообщить.
— Спасибо, — не сильно удивившись анекдотной простоте геврона, поблагодарила Шимпанзун. — А вы не знаете, они еще долго там пробудут?
— Своего представителя мы ждем очень скоро, как это… на днях. Она прилетит самолетом.
— Понятно, это ваши, — теперь точно зная, почему русбандам так трудно разговаривать с гевронами, Шимпанзун все же спросила: — А наши?
— Не знаю, вероятно, позже.
— Я поняла, — недолго помолчала Шимпанзун. — Ну что же, вы выполнили свое обещание, спасибо. Всего хорошего, и звоните, если будут новости. Пока!
— Пока, яа позвоню.
"Позвони", — про себя согласилась Шимпанзун и, положив трубку, села в кресло. Рядом с телефоном, ожидая скорого звонка — как тот наблюдательный и незамеченный ею ангел. Звонок раздался через минуту — вероятно, минимальный промежуток времени измерения гевронского мгновения.
— Ало?
— Это снова яа.
— Узнали что-нибудь новое или забыли что-то старое? — усмехнулась она.