Но и король может ошибаться, как ошибался отец.
Я принудила себя продолжить:
- Господь повелел нам слушаться вас - во всем, что не противоречит закону и соответствует слову Божьему...
Нортемберленд сдержался, чтобы не вздрогнуть, и повернулся к королю. Эдуарда свела судорога, он закашлялся. Они обменялись молниеносными взглядами; грозовой диалог между ними продолжался некоторое время, но ни слова не было произнесено вслух. У меня упало сердце, но я продолжала лепетать:
- Не то чтобы Ваше Величество могли преступить закон...
Я не договорила. Наступило молчание. Вот тут-то я и поняла, что Эдуард намерен вступить на путь, который для меня заказан; что он не остановится ни перед чем в осуществлении своей воли. А Нортемберленд, надо полагать, его вожатый и лоцман; оба стремятся к одному. А без короля или без каких-то ухищрений, которые продлили бы правление Эдуарда, Нортемберленду не удержаться.
Но что Эдуард задумал? Я терялась в догадках. "Беги отсюда, - взывал страх. - Спасайся, беги!" Меня не было при дворе, когда лорд-протектор оступился в этой властной игре, пусть не будет и сейчас. Я упала на колени:
- Сир, если вы позволите мне оставить двор.., позаботиться о своих поместьях, вашем щедром даре...
Я уехала в тот же день. Знала ли я, как сильно изменится мир, как сильно изменится к худшему, прежде чем я снова окажусь при дворе? И что мне больше никогда-никогда не суждено видеть Эдуарда?
***
Я знала так мало - да и откуда в моей сельской глуши было узнать, что происходит? Скоро, очень скоро мои страхи подтвердились самым ужасным образом. Сперва сообщили, что Эдуард оправился от оспы и снова в добром здравии. Мало того, он проехал по лондонским улицам в полном вооружении, а затем бился на ристалище, как в лучшие свои дни. Однако за новым, здоровым фасадом сохранялась его хрупкость. В ноябре у него появился спутник, теперь уже до конца жизни - сильный кашель, который тряс его днем и ночью. Семена гнили глубоко укоренились в его легких. Больно было смотреть, как содрогается его тело; теперь он постоянно держал одно плечо выше другого.
Узнав об этом, я сменила ежедневные молитвы на ежечасные. Однако самое страшное было впереди. "Сейчас мы знаем, чего хочет король, или по крайней мере опасаемся, - писал мне Сесил, теперь сэр Вильям, посвященный за заслуги в рыцари; когда я оставила двор, именно он стал моими глазами и ушами. - Его главное и единственное желание - спасти королевство от папизма и власти Рима. Посему он разбирает вопрос о престолонаследии, кто должен править после него".
О престолонаследии? Если Эдуард умрет, следующая наследница - Мария. Мария - на троне? Она - женщина, это немыслимо.
Однако если не Мария, то значит - другая женщина?
Если Эдуард умрет, значит, сам Господь помыслил немыслимое, мало того, указал нам.
Если Эдуард умрет...
Когда безболезненное знание - "мы все умрем" превратилось для Эдуарда в "я умру и умру раньше, чем сумею произвести наследника, которого ждет Англия" столь неотвратимое, что все его поступки обрели исступленность закусившего удила жеребца, мчащегося тем быстрее, чем ближе разверзшаяся впереди тьма?
***
В Хэтфилдском одиночестве я постоянно размышляла над этим. Насколько болен Эдуард? Бодрые заверения двора были полны притворства и не внушали никакого доверия. Однако даже если Эдуард болен смертельно, не станет же он вопреки воле короля, нашего отца, менять установленный порядок наследования? А если станет, то как? Конечно, всякий мужчина предпочтет наследнице наследника пусть ленивого, невежественного и порочного, лишь бы то была не Мария, не я и не кто-нибудь из нас - главное, чтоб у него было то, что делает мужчин мужчинами. Но нет таких, нет! Ведь после Марии и меня идет опять-таки женщина, дочь младшей сестры отца, мать Джейн и Екатерины. Следующая претендентка по крови - а в глазах католиков единственная законная претендентка - это малолетняя Мария, маленькая королева Шотландская, которую в настоящую минуту воспитывают во всех католических мерзостях французского двора, - она не может стать наследницей. И не станет.
Меня кидало из стороны в сторону, как перышко на бурных волнах. Как-то в ноябре, после ночи мучительных раздумий, я приняла решение. Надо увидеться с королем. Писать ему и просить дозволения вернуться я не решалась - была уверена, что Нортемберленд мне откажет. Поэтому я послала за Ричардом, вернейшим из моих джентльменов. "Завтра мы отбываем ко двору - никаких носилок, только несколько спутников из ваших людей. Я поеду верхом на чалой, она самая резвая и выносливая. Постарайтесь, чтоб об этом знало по возможности меньше людей".
Тем, кого он выбрал, я доверила свою жизнь. Даже Кэт до последней минуты не знала о готовящемся отъезде. Однако кто-то видел и другие ускакали вперед, быстрее, чем мы. Ибо у Нортемберленда тоже были глаза и уши в моем доме. Мы не проделали и половины пути до Гринвича, где расположился король, когда, перевалив через вершину холма, увидели их: вооруженный отряд, преграждающий нам дорогу.
При нашем приближении офицер выехал вперед: "Вашей милости придется вернуться домой!"
Слова его были учтивы, но свиток, который он мне протянул, говорил сам за себя. Мне не обязательно было видеть печать, почерк, слова Эдуарда: я знала, что он пишет. Его это рук дело или Нортемберленда? Какая теперь разница? Словно разбитый галион, ползущий в порт под убранными парусами, я развернула лошадь и, тихо плача, шагом поплелась к Хэтфилду.
Письма Сесила оставались теперь единственной ниточкой, связывающей меня с жизнью, единственным источником новостей. По мере того, как мрачнела обстановка при дворе, переписываться становилось все более опасным, письма приходили все реже. Всю зиму я смотрела, как голодные птицы набрасываются на жалкие крохи, и чувствовала себя одной из них. Наконец однажды январским днем, когда серый туман с самого утра скрыл замерзшие поля, в Хэтфилд прибыл посланец, еще более серый, чем туман. Я поняла, кто это, еще до того, как увидела герб Нортемберленда на его шляпе.
- Что вы должны сообщить мне, сэр? Он лихо отбарабанил вызубренный текст:
- Его Величество король принял решение изменить порядок наследования. В случае его смерти леди Мария не будет наследовать, поскольку брак ее матери с покойным королем Генрихом был незаконным, а побочный ребенок не может вступить на английский трон... Побочный ребенок не может наследовать... У меня к лицу прихлынула кровь, в ушах застучало. Остальное я знала заранее. Этот камень убивает двух птичек разом.
- ..по этой же причине не может наследовать и леди Елизавета как незаконнорожденная дочь, - на этом слове бедняга запнулся, - ибо Его Величество постановил, что ни побочный отпрыск не может вступить на английский престол, ни дитя-полукровка...
А тем более женщина? Предусмотрел ли король и это?
- Если вы признаете право короля менять порядок наследования и откажетесь от необоснованных притязаний на престол, Его Величество позволит вам вернуться ко двору, возвысит и подтвердит ваш неотъемлемый титул сестры короля.
Что? Стать еще одной Анной Клевской? Такой же, как и она, - неудобной женщиной, выброшенной вон? Нет, меня так просто не согнешь!
- Скажите вашему господину, пусть передаст королю, что, покуда жива моя сестра Мария, у меня нет претензий, от которых я могла бы отказаться. И что она - не "претендентка". Она - наследница по завещанию моего отца! И еще скажите, я никогда не одобрю решения, которое идет вразрез с последней волей покойного короля, одобренной парламентом и имеющей силу закона! Я не покорюсь ничему противозаконному - и помогай мне в этом Господь!
***
Конечно, я понимала ужасный выбор, который стоит перед Эдуардом - и передо мной. Он не мог исключить Марию из числа наследников, не исключая и меня, браки обеих наших матерей признали недействительными король, церковь и государство. Однако меня, именно меня, должен был бы предпочесть Эдуард! И Нортемберленд тоже: протестантку, у которой он всегда благоволил и которая была дружна с его сыном Робином, мало того, эта дружба может возобновиться...
Шестеренка в шестеренке, заговор в заговоре...
Когда Эдуард умрет, Нортемберленду придется доигрывать королевскую игру, но уже с собственными козырями. Может быть, он хочет, чтобы король устранил Марию, с тем, чтобы после его смерти втолкнуть на это место меня как истинную протестантскую наследницу?
Однако и у него, и у Эдуарда в запале игры, видать, помутился рассудок, если они думали так легко избавиться от Марии!
А если не я и не Мария, то кто станет королевой? Кто, как не маленькая Джейн - моя кузина Джейн, которую судьба выдвинула на эту роль, когда ее впервые провозгласили невестой Эдуарда. Выдвинула, потом снова задвинула, и вот Эдуард снова обратил на нее свой взор в последней мрачной пародии на жениховство: в его собственноручном завещании, которое он назвал своим "планом преемства", Джейн объявлялась королевой в обход ее матери, в обход всех нас.
***
Поцелуй умирающего слишком часто оказывается поцелуем смерти. А сейчас пляска смерти при Эдуардовом дворе закружилась в последней дикой джиге. С января король угасал на глазах. Его легкие гноились, тело сотрясал кашель, кожа покрылась язвами, спина - пролежнями. Обритая голова и пустой живот раздулись, словно две огромные дыни, желтые, готовые вот-вот лопнуть.
Его телесные муки были невероятны, но еще сильнее мучился его дух. По мере того как ему становилось все хуже, он погружался в смертельную тоску, нарушаемую лишь приступами душераздирающего горя и слез. Однако и сейчас случались проблески его прежней доброты. Он послал Марии самый большой плоскогранный алмаз из своей сокровищницы, обрамленный рубинами, с жемчужной подвеской, в знак того, что хотя он и преследует ее как король, но как брат по-прежнему ее любит.
А пока его звезда катилась к печальному закату, вспыхнул быстротечный метеор Джейн. В середине мая ее отец лорд Грей, ставший недавно графом Сеффолком, ознакомил Джейн со статусом будущей королевы. Он сказал, что у нее будет и король: младший сын Дадли, брат моего Робина Гилдфорд. К их ужасу и к ее чести, Джейн отклонила оба лестные предложения и попросила, чтобы ей позволили оставаться с ее девственностью и ее книгами.
Но девственниц, в отличие от незаконнорожденных, от ублюдков, можно переделать в нечто более приемлемое. Отец и любящая мамаша Джейн по очереди лупцевали ее, пока дочка не одумалась. В канун Троицы лета Господня пятьдесят третьего они с Гилдфордом поженились. Теперь, когда королевская воля и династия Нортемберленда утвердились, бедному Эдуарду позволили наконец отойти с миром. По приказу Нортемберленда ему перестали давать лекарства, поддерживающие жизнь в его исстрадавшемся теле.
Нортемберленду оставалось лишь прибрать к рукам последние пешки. В июне мне пришел приказ: "Его Величество велит вам явиться ко двору". Однако тень Сесила была неподалеку. "Скажитесь больной, не ездите, - советовал он. - За вашей сестрой Марией тоже послали, и она бежала в Сеффолк". Следом пришла весть о том, чего я страшилась и о чем в то же время молилась, как об избавлении страдальца. "Ваги брат король мирно скончался вчера днем". И наконец, последнее: "Леди Джейн провозглашена королевой Англии!"
Бедное девятидневное чудо! Следующий гонец явился открыто в королевской ливрее, с розой Тюдоров на груди. "Королева-изменница свергнута, гнусные заговорщики под стражей. Ее Величество королева Мария шлет приветствия своей любимейшей сестре и велит вам скакать в Лондон, дабы там возблагодарить Бога за ее и ваше избавление!"
Глава 14
Незаконнорожденная и девственница - эти две темы-близнецы вновь и вновь возникали в моей истории! Даже брат, мой любящий брат, посчитал нужным объявить меня незаконнорожденной в тех же выражениях, что и отец, чтоб ему ни дна ни покрышки! И вот я вновь должна была подчиниться последней воле усопшего, последней воле еще одного покойного английского короля.
Те, кто окружал "королеву" Джейн, понимали: чтобы утвердить ее сомнительные права на престол, надо устранить подлинных наследников. Не успело тело брата остыть в гробу, как Нортемберленд и его приспешники велели с каждой церковной кафедры провозгласить нас с Марией незаконными; да, иерархи церкви, епископы, клеймили нас в проповедях, Ридли в соборе Св. Павла и Аатимер в Вестминстере, оплоте английской монархии!
А новая королева Англии, вместе со мной пострадавшая от этого позорного обвинения, что же она? Женщина, объявленная незаконной ради меня, низведенная до роли полукровки моим отцом, чтобы сыновья Анны Болейн могли царствовать, захочет ли Мария снять с меня это клеймо? Значит, снова незаконнорожденная.
Пусть так.