- Чего же?
- Заговор течет, как решето! - с жаром произнес Чертей. - Сейчас декабрь до марта что-нибудь да просочится наружу!
Он оказался прав. Мы получили всего три недели передышки - если можно назвать передышкой тревожные дни и пронизанные страхом ночи. На исходе третьей недели из Уайтхолла прискакал падающий от усталости гонец - он привез вести от того же доверенного человека, что сообщил мне про кончину Эдуарда.
- Все кончено.., они проиграли.
Рассказ был короток. Совет проведал о заговоре, мятежникам пришлось выступать немедленно, слишком рано. Их не спасли и два громких имени. Первое лорда Генри Грея, герцога Сеффолка, который усмотрел в этом последнюю возможность усадить на престол свою дочь Джейн. Вторым был не кто иной, как отвергнутый король-супруг Эдвард Кортни, который решил все-таки сделаться королем, но с другой королевой, а именно - со мной.
Итак - королева Елизавета, жена короля Эдварда?
Я должна была придать красоту и завершенность их замыслу: соединить последнего Плантагенета с последней Тюдор - значило бы довести чистоту английской королевской крови до последнего возможного градуса - цель, достойная такого риска. Кто бы все-таки занял престол, удайся их восстание, я или Джейн? Они и сами не знали.
А теперь? Гонец повертел в руках забрызганную грязью шляпу и ответил:
- Народ остался верен королеве Марии, восстание подавлено. Сэр Томас Кортни, герцог Сеффолк и прочие мятежники в Тауэре. Идут поиски тайных пособников.
Пособников.
Я не участвовала в заговоре. Но это меня не спасет - ведь я была в самом центре изменнических планов!
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно, как и тогда, когда лорд Сеймур впутал меня в свои предательские козни. Дрожа, я позвала Кэт и легла в постель.
Однако я уже знала - спрячься я хоть в мышиную нору, меня оттуда вытащат.
***
И вытащили. Весь дом услышал тяжелую поступь вооруженных людей за десять миль по дороге. С ними прибыли посланцы Марии, тайные советники, с приказом отвезти меня в Лондон. Пришлось сказаться больной; Мария это предвидела и прислала своих врачей. Я просила времени привести в порядок свой дом - мне отказали, при этом лорды обменялись такими взглядами, будто говорили: "И не спрашивайте, когда вернетесь домой".
Тут мне действительно стало дурно. Живот раздуло, я не могла сесть на лошадь. Неважно: добрая королева прислала свои личные носилки. "Угодно ли Вашему Высочеству приготовиться к отъезду в Лондон - немедленно?"
Я поняла: теперь я пленница, такая же как кузина Джейн. Мы выехали на следующее утро, когда вспыхнул первый проблеск зари и вместе с ним погас последний проблеск надежды. Перед поворотом на большую дорогу я не посмела даже оглянуться - когда-то я вновь увижу тебя, мой милый, милый Хэтфилд?
***
Когда этим страшным февралем я въезжала в Лондон, другая покидала его та, кому невиновность до поры служила защитой, но лишь до поры. Бедная, несчастная девятидневная Джейн, - казнить только за то, что честолюбивый отец вновь провозгласил ее королевой.
Однако и сейчас Мария готова была ее простить, она никогда не убивала своих личных врагов, только Божьих. Удастся ли Джейн избежать топора? В ту ночь под стражей в одном из самых мрачных покоев Уайт-холла я и сама была ни жива ни мертва от страха и все же плакала и думала только о Джейн - ее судьба самозваной королевы может стать и моей.
Весть принес Чертей, когда пришел прислуживать мне за ужином. Я отодвинула блюдо с вареной зеленью, поставленное передо мной Кэт, схватила кубок и уставилась на кроваво-красное вино. Лицо Чертей было красноречивее всяких слов.
- Значит, она умерла? Как?
Голос его осип, словно от простуды.
- Очень мужественно, мадам, в отличие от своего мужа Гилдфорда, который кричал и плакал, пока его волокли на эшафот. Но она умерла, как...
Как королева.
Сумею ли я умереть так же?
И придется ли мне?
Если они докажут, что я знала о заговоре Уайета, меня отправят на эшафот вслед за Джейн раньше, чем ее кровь высохнет на топоре! Первую попытку сделал мой старый недруг Гардинер, который направлял Марию в совете, как Ренар - в ее личных покоях. Он вошел ко мне, облизывая толстую нижнюю губу, и я поняла: он считает, что я уже у него в зубах. Его улыбка смотрелась приглашением на кладбище.
- Итак, мадам Елизавета, приступим? Господи, как я его боялась! Боялась и ненавидела. А как ему нравилась его работа! День за днем он играл со мной в кошки-мышки, и все это время я знала, что Уайету выкручивают сустав за суставом, добиваясь показаний против меня. И вот пришел день, когда сияющий торжеством Гардинер победно объявил:
- Предатель Уайет сознался, что вы знали и одобряли его замыслы! Я была к этому готова.
- На дыбе вам скажут что угодно. Я невиновна!
Он был глух.
- Вам остается лишь молить Ее Величество о снисхождении... Как Джейн?
- ..и просить прощения за ваши гнусные злодеяния.
- Как может невинный просить прощения за то, чего не совершал?
И так далее, и так далее. Разве могла я винить Уайета? Даже если б он ничего не сказал, даже если б против меня не нашлось и одного свидетельства, то и тогда мне было не видать безопасности и свободы.
***
Тени сгущались день ото дня. Когда Уайета вели на суд, народ открыто его приветствовал. В Лондоне разбрасывались листовки и слагались баллады, где он провозглашался героем и мучеником. В Истчипе случилось чудо - говорящая стена (Бог знает, кто за ней прятался) громко произнесла:
- Да здравствует королева Мария! Молчание.
- Да здравствует принцесса Елизавета!
- Аминь! - последовал ответ.
- Что такое месса? - спросил голос. Шепот:
- Идолопоклонство!
- Берегитесь идолопоклонства! - жутким голосом предостерегла стена. Потом она принялась вопить:
- Испанцы! Испанцы идут! - покуда жители не разбежались в страхе.
Хуже всего была история с собакой. Дохлую дворнягу, одетую в шутовское подобие монашеского платья и с выбритой тонзурой, забросили в окно Марииной опочивальни. Королева молилась в одиночестве: от страха и отвращения ее начало рвать, и рвало, пока она не лишилась чувств. Теперь Мария окончательно уверилась, что по стране бродят Антихрист и его темные приспешники, а значит, надо со всей суровостью гнать его прочь.
Поскольку Нортемберленд, Сеффолк, Уайет, Джейн и Кранмер - все ее противники-еретики - были либо казнены, либо томились в тюрьме, оставалась одна я. А приезд ее "мужа" (она мысленно обвенчалась с Филиппом в тот же миг, как решила, что Бог назначил им соединиться) ожидался со дня на день, и она желала приветствовать его на Священной Римской земле, а не в гнусном гнездилище еретиков.
Все эти недели я сидела взаперти, а тьма вокруг сгущалась, сгущались страхи. Я жила глухим жужжанием слухов и крохами несвежих сплетен, за отсутствием другой пищи днем, и ночью пережевывала их высохшие кости.
"Епископ Гардинер намерен уловить вас в сети и подвести под топор палача, - говорили сегодня, - ибо он видит в вас дьявольский камень преткновения на пути восстановления старой веры!" А назавтра шептали: "Вы нужны королеве живой, чтобы показать инфанту Филиппу, что и величайших еретиков возможно вернуть в лоно Матери-Церкви!"