Сотрудников — вот странно! — долго уговаривать не пришлось. Через несколько минут все очутились в просторном кабинете начальника. Народ галдел и с молодым аппетитом опустошал фуршетный стол. Я несколько минут помнила о контроле над весом, но — старость не радость, склероз, сами понимаете, — и я с удовольствием присоединилась к общему пиру. Из спиртного здесь было шампанское, вино, водка: похоже, рабочий день на сегодня закончен… Я прислонилась к подоконнику с полной тарелкой и бокалом в руках. Народ хихикал, флиртовал и сплетничал. Музыка была достаточно громкой, чтобы можно было обсуждать соседа и одновремен-но улыбаться ему в лицо. Кое-кто уже пританцовывал. Официанты кида-лись коршунами на всякого, у кого обнаруживалась пустая емкость для пития. Я нашла глазами чифа. Рядом с ним стояла длинноногая устрои-тельница всего этого безобразия, улыбаясь в свой бокал. Андрей Юрье-вич вел оживленную беседу с ней и еще с парочкой таких же симпатичных девах. Леночки на вас нет! М-да, я-то что тут делаю, среди этой… оран-жереи? Хочешь быть всегда молодой и стройной — держись старых и тол-стых! Пойти покурить, что ли?
Я выволокла свои древние кости из веселящегося кабинета. На моем столе ворковала очередная парочка. Хорошо еще, только ворковала, по-думала я злобно. Схватила сумку — пара меня проигнорировала — и пошла искать укромный уголок.
Коридор в самом конце делал поворот буквой 'г', которая скроет от приемной нарушителя правил внутреннего распорядка. Так как Андрей Юрьевич не курил и объявил свою фирму некурящей зоной, народ пытал-ся соблюдать видимость лояльности — прятался, брызгался парфюмом, жевал жевачку, хотя толку от этого было чуть. Я сильно подозреваю, что начальник просто однажды сам бросил курить, а чтобы не подвергаться лишнему соблазну, запретил заодно 'здоровью вредить' и всем своим подчиненным.
Вообще-то я практически не курю, пачку в сумке таскаю исключи-тельно 'для коммуникабельности', и подозреваю, что у моих сигарет давно вышел срок годности. Я открыла окно и присела на подоконник. Обязана ли секретарша ожидать конца вечеринки или может слинять по-раньше?
С улицы повеяло летним теплом, смешанным с запахом весны — и мне немедленно захотелось открыть окно настежь и свесить ножки нару-жу. Я даже перегнулась вниз, чтобы убедиться, что упавшая с моей ноги туфля не продырявит кому-нибудь голову.
— Вам там что, серенады поют?
— Ай! — я взлетела перепуганной кошкой — только что горб не выгнула.
Андрей Юрьевич выставил руки:
— Успокойтесь! Это только я.
Ничего себе — 'только'! Я заметалась — куда бы деть или затушить сигарету, но поняла — застукана, хмыкнула и демонстративно затянулась. Андрей Юрьевич никак мое поведение не прокомментировал. Выглянул в окно — видимо в поисках моего несуществующего «серенадщика».
— Что ж вы убежали? Скучно с нами стало?
А вы-то сами с чего вдруг удалились? Я пожала плечами. Не расска-зывать же ему о своих возрастных переживаниях! Вот доживет до того времени, когда хорошенькая осьмнадцатилетка назовет его 'дяденькой', тогда и поймет! В качестве отмазки предложила свою сигарету.
— Покурить захотелось.
Он словно впервые ее заметил.
— А я и не знал, что вы курите. Никогда не пахло…
Когда это он успевает меня обнюхивать? Или у бывших курильщиков обоняние переразвито? Я хмыкнула.
— Курю. Когда выпью.
Некоторое время он созерцал процесс курения — так сосредоточенно, точно его завораживала необычайная красота моих действий… Начав да-виться дымом, я решила прекратить это издевательство над собой — дос-тала из сумки пачку и провокационно покрутила у него перед носом.
— Хотите?
— Я не курю.
— Ну и не курите! Но ведь хотите?
Он внимательно посмотрел на меня. Сделал два шага назад и осто-рожно выглянул в основной коридор.
— Никого. Давайте быстро!
Я выщелкнула ему сигарету. Дала прикурить. Андрей Юрьевич затя-нулся и сказал с чувством:
— Какая гадость!
— И не говорите! — согласилась я, тоже затягиваясь. Мы мирно прикон-чили наши сигареты, Андрей Юрьевич выкинул окурок на улицу и сказал:
— Пойдемте?
'Пройдемте! , передразнила я про себя и нехотя сползла с подокон-ника.
Войдя в свой кабинет, он первым делом огляделся, принюхался и грозно вопросил:
— Кто-то опять курил?!
Несколько человек поспешно порскнули в разные стороны. Я оценила грамотность подхода. Сказывается большой опыт…
Открыла я дверь в собственную квартиру, приглядываясь и принюхи-ваясь. Ага, похоже, у меня побывала маман. Наша мама, несмотря на возраст, энергичнее нас всех, вместе взятых. Периодически она устраи-вает набеги на квартиры дочерей, чтобы уличить нас в отсутствии поряд-ка, недосмотре за детьми и недокорме домашних животных.
Вот и записка на кухонном столе: 'Где ты попадаешь? Привезла тебе пироги с яйцами и луком. И с творогом. Помой люстру, стыд смотреть! Мама'. М-да… хорошо, что она меня не дождалась. Для матери бокал шампанского, выпитого мной на внезапной 'корпоративке', равнозначен залитой за воротник бутылке водки: ну что еще делать безнадежно неза-мужней дочери одинокими тоскливыми вечерами? Только спиваться. Вот такая вот непостижимая мной материнская логика…
Я зашуршала мешком с пирогами. Ура, и ужин не надо готовить! Са-ма я пироги не пеку уже давно — по принципу экономии энергии (а если проще, из врожденной лени) — разве что один и на весь противень. Зава-рив чайку, принялась поглощать жутко калорийный и жутко вкусный про-дукт. Ела и приглядывалась к люстре — и правда, грязновата. Ну не вече-ром же ее начинать драить! Вот подожду выходных, вымою… если не найдется другого интересного занятия.
Кот Марс сонно помаргивал на меня желтым глазом. Второй откры-вать ему было лень — похоже, от бабушки тоже перепало много чего вкус-ненького.
Я похлопала себя по полному животу. Подумала и решилась на по-стирушку. Загрузила машинку-автомат, включила двухчасовую программу и улеглась на диван с книжкой. Завтра могу говорить с чистой совестью: 'ой, вчера весь вечер стирала!
Наутро апрель плавно перетек в ноябрь: снег с дождем, тоскливая хмарь и промозглый ветер. Пришлось опять доставать свитер — а я-то с вечера приготовила легкомысленную кофточку с коротким рукавом и большим декольте — вдруг кто соблазнится моими бледно-зимними пре-лестями? Краситься теперь придется на работе, чтобы тушь по дороге не смылась. В прямом и переносном смысле. Я намотала теплый шарф, по-глядела на себя в зеркало, вспомнила, что все-таки весна на дворе, и по-меняла его на тонкий шейный платок.
Задубела еще до того как сесть в автобус, оказывается, и перчатки дома оставила. Ну не возвращаться же теперь за ними…
Так что на работу я явилась трясущаяся, со скрюченными пальцами, красным носом и мокрыми от снега волосами. И, естественно, в этом са-мом виде меня застал не вовремя выглянувший Андрей Юрьевич. Застал и — застыл. В ужасе, надо полагать.
— Замерзли?
Я только зыркнула на него — терпеть не могу вопросов под локоть. Да еще с вполне очевидным ответом. 'Тепло ли тебе, девица, тепло ли те-бе, синяя?
— Уг-гад-дайте… — предложила я, стуча зубами. Он помог мне снять пальто, аккуратно встряхнул его от капель дождя-снега и повесил в шкаф. Я кинулась в кресло, растирая руки. Начальник продолжал торчать у меня над душой. Я злобно вскинула глаза:
— Вам что-то нужно?
— Нет, — убрался, наконец. Слегка оттаяв, я попыталась (безнадежно) спасти остатки прически. Негнущимися пальцами взялась за тушь.
Открылась дверь. Я чертыхнулась — все еще про себя, оцените вы-держку — и уставилась на Андрея Юрьевича одним накрашенным глазом. Спросила — угрожающе:
— Ну?!
Он продемонстрировал бутылку коньяка и пузатую рюмку.
— Выпейте. Согреетесь.
Я растерялась.