Клернон похолодел: неужели Леон тронулся рассудком?
- Жако, наверное, это глупо, но что, если дать Богу обет, что я выдам Клео за первого встречного, если найду ее? - Глаза Леона лихорадочно блестели. - Как ты думаешь, Господь примет такой обет или надо предпринять что-то более серьезное: пешком сходить в Иерусалим или постричься в монахи?
- Лео, ты женат, пострижение отменяется. Пешая прогулка в Иерусалим неплохо, но Господь никогда не требует от нас непосильного. Сюжет про Короля-Дроздоборода известен, но к обету он не имеет никакого отношения. Это дело житейское.
- Но что же мне делать, Жако? Я ведь понял, что не правильно относился к дочери и за это судьба отняла ее у меня. Так?
- Лео, прошу, не надо заново растравлять себя!
- Нет, но ведь это так!
- Так и не так.
- Нет, так! И ты прекрасно это знаешь, Жако. А я осознал только сегодня ночью.
Леон замолчал. Аббат тоже не произнес ни слова.
- Но ведь к Катрин я всегда относился хорошо. Ее-то за что у меня отняли?
- Почему ты все время спрашиваешь, почему их отняли у тебя? Почему ты на первое место ставишь свою боль оттого, что лишился их? Почему ты не думаешь о том, что сейчас чувствуют они?
Может, и зря я не сдержался, уже сожалел о сказанном Клернон, как бы бедолаге опять не стало хуже, вон, у него задрожали губы.
Леон отвернулся к окну.
- Я боюсь об этом думать, - совсем тихо проронил он.
Глава 40,
в которой мы обязательно найдем выход
- Мы обязательно найдем выход. Я тебе обещаю. Не плачь, - заботливо сказал Поль и осторожно поцеловал сначала мой лоб, а потом - висок, ласково, совсем как папа. От неожиданности я даже на мгновение притихла, а он прошептал:
- Я же с тобой, - почти прикасаясь губами к моему уху.
И уж тут-то я разрыдалась в голос. Мне было и страшно, и стыдно, и вообще ужасно. Поль носится со мной, именно, носится - то есть носит на руках, а я до сих пор подозреваю его в чем-то, не доверяю... Он ведь мог прекрасно вытащить меня из воды за волосы, как Гарри, и уж от двух-то мускулистых парней я никогда не сумела бы сбежать, и они сделали бы со мной все, что захотели. И сейчас Поль все еще может спокойно бросить меня и выбраться наверх через тот же подземный колодец, я ведь сама никуда не сбегу, я не могу ходить... Неужели я никогда не смогу ходить? Какая разница, мы все равно никогда не выберемся отсюда. Никогда! Отсюда нет выхода!
- Отсюда нет выхода! - выкрикнула я. - Нет! Понимаешь?
- Милая, ну потерпи! Я сейчас отнесу тебя в крипту, там есть вода...
- Нет! Я туда не хочу! Оставь меня здесь, я боюсь твоей каменной статуи! Опусти меня на пол!
Поль послушно усадил меня на влажные плиты и зажег фонарик. Я увидела его виноватые глаза и беспомощную терпеливую улыбку. Зачем я наорала на него? Разве он виноват, что я провалилась в эту преисподнюю? Он же не бросает меня!
- Прости, Поль, - я шмыгнула носом, - у тебя есть носовой платок?
- Да, конечно. - Он полез в карман, вытащил мокрую тряпочку и растерянно произнес:
- Но теперь он никуда не годится.
Он стоял рядом со мной на коленях и смотрел на этот мокрый комочек в ладони, а фонарь освещал его руки и плечи с красивыми выпуклыми мышцами, подбородок, приоткрытые губы, мягкий нос, длинные, как у девочки, опущенные ресницы и крутые завитки волос на лбу.
- Поль!
- Что?
На мгновение я увидела его темные глаза, и фонарь вдруг потух.
- Неужели села батарейка?
Я услышала, как Поль пощелкал рычажком фонарика и вздохнул.
- Там еще есть свечи.
Голос Поля только добавил темноты, и от нее у меня даже заломило глаза. Если бы не моя истерика, мы давно бы были у статуи! Ну почему, если я питаю к человеку симпатию, я стесняюсь ее, и от этого стеснения начинаю на него нападать, а потом мне делается стыдно...
- Поль, ты не сердишься на меня? - Я протянула к нему руку и испуганно отдернула, потому что схватила пустоту. - Поль! Где ты? Не оставляй меня одну!
- Да что ты! - Я почувствовала его дыхание возле своего лица, а его теплые руки гладили мои плечи. - Я же с тобой!
- Поль... - Из моих глаз снова побежали слезы.
- Моя маленькая Клео...
- Поль...
- Ну все хорошо, я же здесь. Давай, цепляйся за меня, и потихонечку пойдем вперед, зажжем свечи, попьем водички...
- Подожди.
Я опять плакала, только очень тихо: как он предполагает нести меня на руках в полной темноте? Куда? Зачем? Не все ли равно, где ждать своей погибели, если отсюда нет выхода?! Но вдруг я почувствовала, как он прижал меня к себе, и от этого темнота сразу перестала быть пустой, потому что кроме тихого голоса Поля и его дыхания в ней теперь жило биение его сердца и тепло его груди и рук, которые словно защищали меня от... Я даже не могу сказать от чего, но то, что защищали, это точно.
- Ты очень хороший, Поль.
Он ничего не ответил. Мне ужасно хотелось увидеть его лицо, я осторожно провела рукой сверху вниз по щеке Поля и, дотронувшись до его губ, почувствовала, как он поцеловал мои пальцы и вдруг задрожал.
- Ты же замерз!
Я распахнула свое покрывало и накрыла им его плечи. Я прижалась к Полю как можно теснее, чувствуя своей грудью биение сердца в его. Но эта дрожь словно передалась мне, и - тук-тук-тук - застучало мое сердце. Поль прерывисто вздохнул, и вдруг его дыхание коснулось моих губ, а в следующую секунду их коснулись уже его губы. Они были горячими, чуть шершавыми и очень живыми, и трогать их не пальцами, а собственными губами оказалось гораздо интереснее, потому что внутри меня что-то затрепетало, запульсировало, как будто силясь открыться.
Я вдохнула его дыхание, а мое передалось ему, и вместе с пульсирующим током крови ослепительная молния ударила сверху вниз, и я почувствовала себя андерсеновской Русалочкой, когда ее рыбий хвост превращался в ноги... Только бы Поль не убирал свои губы, потому что сейчас темнота исчезла, на мои закрытые веки лились теплые лучи, а вместо двух сердец билось одно. Оно словно на качелях перелетало из его груди в мою, и этот чудесный радужный свет шел именно из нашего сердца!
Глава 41,
в которой Поль резко отстранился