ДОРОГА ЧЕРЕЗ СЕРЫЕ ЗЕМЛИ
Новая Земля, Новая Самара — дорога в Междуречье, 15–19.05 (сентября).0055
Денисовский отряд
Дорога — обычный просёлок — держала направление на восток, изредка огибая особо высокие холмы, перескакивая через мелкие речушки и ручьи. Большинство переправ не могло даже похвастаться мостиками, обходясь бродами, для верности отмеченными столбиками с примитивными табличками, а иногда и вовсе без табличек. Степь стала перемежаться пятнами прижимавшихся к предгорьям лесных островков.
Деревни и хутора, теснившиеся вокруг Новой Самары, сильно напоминали укреплённые форты или остроги, в каждую минуту готовые огрызнуться в ответ на любое нападение. Видно было, что при выборе места жители старались селиться недалеко друг от друга; Сок сказал, это — чтобы прийти на помощь соседям, если вдруг с запада набегут басмачи или с севера — индейцы. Дорога шла не сквозь поселения, а огибала их. Но, как правило, у каждых массивных ворот была небольшая площадка, на которой можно было приобрести что-нибудь из еды и, если повезёт, медикаментов и прочего необходимого в дороге, договориться, чтобы лошадей осмотрел ветеринар или подковал кузнец.
Сок попытался уложить Олега в фургон. Но тот упёрся. После утренней операции ему стало сильно легче. Лекарство перед выездом из города он забрал и сразу же выпил. Так что Олег упорно ехал верхом, изредка морщась, когда неровности дороги сильно уж отдавали в руке.
История о маленьких беглецах с плантаций уже разошлась по округе. Узнав, что эти дети путешествуют с отрядом, люди несли одежду, игрушки, гостинцы… Иногда Зулмат казалось, что это всё — сон, скоро она проснётся и пойдёт рвать сорняки на плантацию Далер-бея. От этих мыслей её охватывал ужас.
Фургон мягко покачивало, девочка задумчиво разглаживала яркий головной платок, красный, с чудными цветами и кисточками по краям. Всего лишь десять дней назад она и представить себе не могла, что когда-нибудь у неё будет такая красота.
— Почему они так поступают? — спросила она у дяди Гриши. — Мы ведь — чужие им. Мы не можем расплатиться, ничего не можем дать взамен. Почему?
— Людям свойственно сострадать, Зулмат. Чувствовать боль другого. Иногда мы не в силах исправить ситуацию, но можем хотя бы поддержать… Все эти люди — они сопереживают вам. Зная вашу тяжёлую судьбу, стремятся помочь. Выразить своё участие хотя бы малым. Пойми, никто из них не ждёт вознаграждения за свою помощь. Но когда-нибудь, потом, когда ты вырастешь, станешь большой и сильной — на твоём пути встретится кто-то маленький и слабый, которому нужна будет помощь. И ты поможешь, не ожидая ничего взамен. Потому что это — правильно.
— У Талтак-бая такого не было.
— Там вы жили с родителями? — осторожно спросил Гриша.
— Сперва — да. В таких хижинах из глины и травы. Потом, когда ребёнок подрастает — в детский сарай. Там плохо. Когда еды мало, старшие отбирали у нас. Мать иногда прятала для меня кусочек, днём передавала. Мы же работали на одной плантации. Потом её услали в другое место. Больше никто не жалел меня. Я не видела такого.
— Неужели все были плохими?
Зулмат пожала плечами.
— Не знаю. Некоторые были хуже. Били нас. Другие просто… сами за себя.
— Но ведь ты сама не бросила малышей в том сарае?
— Это совсем другое! Далер-бек бы их убил!
— Вот видишь! Ты пожалела их, проявила сочувствие. Если бы ты ушла одна, забрала все лепёшки — ты ведь шла бы быстрее, правда? И голодать бы не пришлось. Без малышей легче было бы устроиться куда-нибудь работать, так? — Зулмат задумчиво кивнула. — Почему ты так не сделала?
Она думала, нахмурив брови.
— Если бы я так сделала, я стала бы такой же злой, как те парни, которые нас сторожили. Плохие люди. Рабы, а старались сделать ещё хуже тем, кто слабее. Я не хочу быть такой.
— Вот. А теперь вспомни, когда вы бежали к городу. Люди, пришедшие вам на помощь — их ведь было меньше, чем басмачей?
— Сильно меньше!
— Никто не знал, что Тиша, Лиззи и Рут — волшебные пантеры. Но они всё равно бросились вам на помощь, хотя и понимали, что могут погибнуть. А ведь могли бы спрятаться в городе и уцелеть… Почему?
На этот раз она молчала ещё дольше.
— Я не знаю…
— Понимаешь, Зулмат, по-настоящему сильный человек постарается помочь попавшему в беду. Иногда — даже рискуя собственной жизнью.
Во многих поселениях узнавали трёх сестёр, просили спеть «хотя бы одну песенку», а в благодарность несли продукты, угощали пастилой из местных ягод, ярко-жёлтыми яблоками и оранжевыми терпковато-медовыми грушами, сладкими пирогами, сыром, домашней колбасой. Маленький фургон уже был заставлен наполовину, и весь отряд непрерывно что-то жевал.
На ночь они остановились в довольно большом посёлке в пятидесяти кило-метрах от Новой Самары. Пара песенок переросла в мини-концерт, после которого их всех принимали и угощали уж вовсе по-королевски.
На другой день они ещё несколько раз встречали небольшие деревушки, после чего километров двадцать была словно санитарная зона.
— Здесь поселения, входящие в объединение Новой Самары, заканчиваются, — пояснил Сок. — Дальше все сами по себе.
Из детского фургона иногда доносились песенки. Григорий продолжал учёбу. На остановках он выгонял детей на улицу, показывал им игры — самые простые: догонялки, скакалки, расчерчивал на земле классики. Во время движения — читал, рассказывал разные истории и сказки. И всё больше и больше использовал русских слов.
Посёлки и городки, действительно, стали крупнее. Разбросаны они были го-раздо реже. Иногда даже на тридцать-сорок километров друг от друга. Чтобы заночевать внутри городских стен, приходилось сверяться с картой, поскольку при таких расстояниях запросто можно было проскочить подходящее место.
Назывались эти поселения по-разному: свободными республиками, общинами, землячествами, встречались даже штаты и гордые крошечные княжества. Каждое из них имело в своём лице что-то индивидуально-неуловимое, но Палычу, если честно, было не до того. Его нервировало нехорошее ощущение. Предчувствие. Нет, не предчувствие, именно ощущение, что дело — дрянь, прямо уже сейчас. Олег упорно ехал верхом, но было заметно, что он всё сильнее бережёт руку и морщится, если думает, что на него не смотрят.
На четвёртый день по выезду из Самары, несмотря на все антибиотики, у Олега началась лихорадка. Сок наорал на него и чуть ли не силой заставил лечь в фургон.
К утру пятого дня всё стало ещё хуже. Обеспокоенный Палыч пришёл на перевязку. Рука у Олега покрылась сеточкой багрово-красных полос. Края раны казались бледными и вздутыми. Палыч даже не стал ничего спрашивать, и так ясно было, что ничего хорошего в этом нет.
ВОЛКИ
Новая Земля, Серые земли, 19.05 (сентября).0055
В этот же день, совсем уже к вечеру, у одного из городков они увидели треугольные верхушки индейских ти́пи. Девчонки всполошились, но Сок прищурился и сказал, что у лагеря выставлен торговый знак, и из города выходят люди с товарами для обмена. Индейцы предлагали шкуры, вяленую рыбу и дичину, а город — всё, что мог произвести или перепродать.
Отряд остановился неподалёку от индейского лагеря. Дамы были несколько разочарованы тем, что члены племени одеты преимущественно в джинсы, футболки и кроссовки. Несколько примирили их с действительностью пёстрые шерстяные попоны у лошадей и перья, кое-у-кого вплетённые в волосы. Девушки пошли поглазеть на торговлю, Ван и Буря — присмотреть за ними, во избежание, так сказать, а Сок исчез по каким-то одним ему известным делам.
Рынок оказался не особо богатым. Правда, им удалось сторговать кое-что, изначально не предлагавшееся на продажу. Рут уговорила парня продать ей длинную индейскую флейту (с удивительно красивым голосом), а Марина купила ловца снов из ивовых прутьев с маленькими стеклянными бусинами в бежевой шерстяной паутине и с настоящими совиными перьями. Ловца она решила повесить в детском фургоне, объявив, что это волшебная штука, которая ловит и съедает плохие сны. Должно сработать, а то в последние дни Зулмат часто просыпается по ночам в испуге.
В остальном девчонки были немного обескуражены, поскольку у Вана опять пытались выяснить цену на таких красивых скво, и предпочли ретироваться в лагерь от греха подальше.
Вскоре вернулся Сок. Человек, которого он привёл с собой, полностью удовлетворил бы интерес любого этнографа к самобытной индейской культуре. Он был одет во всё кожаное, расшитое какими-то шнурками, бусинами, палочками. Каким-то особым образом вплетённые в волосы меховушки и серо-белые полосы, покрывающие лицо, создавали странное ощущение. Довершал образ кожаный бубен с узорами, косточками и перьями. Лицо у индейца было молодое, но глаза… Палыч подумал, что этому шаману должно быть далеко за сотню лет. Старик.
Молодой индейский парень, пришедший с ним, оказался переводчиком.
Сок откинул полотнище с торцевой части фургона, и шаман мягко поднялся внутрь. Олег деревянно лежал на походной койке. Глаза его были слегка приоткрыты, но ничего вокруг себя он, явно, не видел. Старик осторожно присел рядом с ложем, повёл носом, внезапно пронзительно напомнив…
— Да он — волк! — не удержавшись, брякнула Рут.
Молодой внимательно посмотрел на неё и едва заметно покачал головой.
«И ты — тоже волк, — поняла Рут. — Мать моя, да вы все — волки! Целое племя! Вот почему вы торгуете, а не воюете. Вам все эти людские разборки просто не интересны…»
Старый тихо заговорил, делая паузы, чтобы молодой успевал переводить:
— Очень плохо. Три тёмных духа вокруг него вижу. Тревога, боль и смерть. Смерть держит зубами вот тут, за руку. Проникла уже внутрь, не отпустит… Могу успокоить боль. Могу отогнать тревогу. Смерть очень сильная. Не могу обещать. Только попробовать.
Палыч с трудом разжал стиснутые зубы:
— Попроси деда, пусть попробует.
Парень не стал отрицать родственные взаимоотношения, кивнул, перевёл.
— Нужно вынести его наружу. Нужна квадратная площадка, по углам четыре костра. Я покажу.
Непонятно, был обряд длинным или коротким. Шаман кружился, бил в бубен и пел, завораживая всех своим ритмом. В какой-то момент в костры полетели пучки трав, дым сделался белым и пряным, и Палыч увидел…
Олег был полупрозрачным, внутри него чернильным пятном, доходя почти уже до сердца, расползалась чёрная тень. Ещё две кружились вокруг, свиваясь в спиральный водоворот, нацеливаясь влиться внутрь. Палыч не так понял, как почувствовал, что если они успеют — всё, конец. Вокруг лежащей фигуры кружился большой белый волк с ярко-жёлтыми глазами. Волк был старый, переживший за свою жизнь много боёв. На морде и боках его виднелись давно зажившие шрамы. Вот волк сделал бросок, и воронка сбилась, превратившись в двух странных зубастых птиц. Они бросались сверху, стремясь пробиться в лежащего человека, но волк всё время оказывался быстрее. Тогда они начали нападать на волка, целясь в глаза. Он уворачивался, рвал чернильных птиц, бил лапами. В конце концов волк победил, но на морде его появилось несколько новых ран. Волк несколько раз обежал вокруг лежащего человека, сел на задние лапы и завыл. Сквозь биение бубна и гудение огня, сквозь вой, которому вторили многие молодые голоса, Палыч слышал что-то, какой-то звук и какой-то голос, который он не мог объяснить. Чёрное пятно внутри Олега начало съёживаться, стекать обратно в руку, собираться вокруг раны. Ярко вспыхнувшие сполохи сложились в прозрачный силуэт… Образы мелькнули и исчезли, не дав себя рассмотреть.
Костры прогорели. От краснеющих углей шёл жар. В ночной темноте светились десятки жёлтых глаз. Исчезли. Показалось?
Рядом с Олегом сидел совершенно измученный шаман. Глаза были закрыты. Из прокушенной губы шла кровь.
Олег спал.
Мягко ступая, подошёл парень-переводчик. Шаман заговорил.
— Ваш друг получил облегчение, но это ненадолго. Лучше будет, если он будет спать. Я дам вам тра́вы, чтобы замедлить смерть, — волк помолчал. — Я не смог победить её. Но я видел, кто сможет. Женщина-птица. Но она при этом и ящерица. Она белая и чёрная. И она из огня. Она живёт внутри серой скалы под золотым деревом, — шаман открыл глаза и покачал головой. — Я не знаю, кто это. Но ваши дороги пересекутся.
Понять бы ещё всё это. Палыч вздохнул. Ну, хоть какая-то надежда.
— Как я могу… — ему вдруг сделалось ужасно неловко и показалось, что предлагать деньги или вещи будет совершенно неуместно. Старый волк улыбнулся.
— Сегодня твоя женщина купила у моего сына флейту. Пусть она сыграет для нас.
Рут сидела на облучке фургона и играла. Лагерь делал вид, что спал. Задумчивые звуки флейты наполняли бархатно-чёрную безлунную ночь. Из темноты светились десятки внимательных жёлтых глаз.
Новая Земля, Серые земли, 20.05 (сентября).0055
Под утро волки ушли. Исчезли их типи и маленький рыночек, разложенный на пёстрых узорчатых попонах. И только множество волчьих следов вокруг лагеря свидетельствовало о том, что всё вчерашнее не было сном.
Марина заварила травку, оставленную старым шаманом, и аккуратно, по ложечке, влила Олегу в рот. Тиша держала его голову, следя, чтобы он не захлебнулся. Олег так и не проснулся, и Тиша осталась рядом — присматривать за ним.
Поднимающееся солнце заполнило долину перед ними длинными узкими тенями от редколесья. В кронах начали перекликаться проснувшиеся пичуги. Журчал ручей. Разговаривать совершенно не было настроения.
Рут снова достала индейскую флейту.
Так они и поехали, молча, под магические задумчивые звуки. Иногда Рут замолкала, и слышалось, как где-то вдали ей отвечает вторая флейта.
У ТИГРА
В сумерках отряд добрался до широкой полноводной реки, через которую был устроен паром. Любопытство пересилило тревожные мысли, и девушки с интересом разглядывали переправу. Неспешный ленивый Тигр доходил в этом месте до ста пятидесяти метров. Берег полого спускался к реке. Большая покрытая массивными досками площадка переходила в широкий причал, с которого можно было перебраться на ожидающий у берега паром.
Сам паром представлял из себя большой дощатый настил, установленный на нескольких конструкциях, похожих на здоровенные лодки. Он мог вместить три больших фургона. Ну, или шесть маленьких. Или десятка четыре лошадей с людьми. В любом случае, за один раз все они никак не влезали. Сок предложил переправить в первую очередь фургоны, чтобы они начали проходить досмотр. И человек пять наёмников, на всякий случай. Так-то на той стороне всегда спокойно, но мало ли что. Тем более — девушки и дети.
Палыч заявил, что останется до последней группы, Сок поехал с первыми.
Марина втайне с облегчением вздохнула. Он будет рядом. Всё хорошо.
Проводив первую партию своего отряда, Палыч прохаживался по берегу. Точнее, дёргано ходил по берегу, прокручивая в голове одни и те же невесёлые мысли. С Олегом творилась какая-то непонятная херня, и пророчество старого волка не особо добавило ясности. Хотелось развернуть карту, однако скорее ради самого действия, чем ради изображения. Нитки дорог и значки поселений были заучены твёрже, чем «Волга впадает в Каспийское море» — до конечной цели осталось два больших промежуточных пункта: Большой Базар (вот он, на том берегу, но Палыч, внезапно сделавшийся суеверным, отказывался вычеркнуть его из списка недостигнутых целей, пока вся группа благополучно не въедет в золотые ворота), потом Драконий Замок — а там и сама крепость Серый Камень.
Он внезапно остановился как вкопанный и хлопнул рукой по лбу. Твою ж мать! Это надо так отупеть! Не иначе, как из-за свистопляски этой… Серый Камень! Женщина-птица, при этом белая, которая живёт в серой скале! Скала — кусок камня, так? Серая скала — серый камень! Серый Камень же! И женщина-птица белого цвета — не иначе как баронесса Белого Ворона! Не вполне понятно, почему она при этом ещё и ящерица, зачем огонь и что за золотое дерево… Ничего, по ходу дела прояснится.