— Лив, открывай глаза, — мягкий, нежный голос Гранта донесся откуда-то из темноты.
Она очнулась и увидела его, сидящего напротив нее на кушетке.
— Слава Богу! Так-то лучше. — Он убрал локон с ее лба и улыбнулся. — В следующий раз, падая в обморок, предупреждай, ладно? От неожиданности я тоже могу упасть в обморок, ведь мужчина не так закален душевно.
— У тебя слабые нервы? — как в тумане спросила она. — Вот уж не думала!
— Были крепкие, любимая. Но ты расшатала их. А сейчас послушаем сердечко нашего малыша. — И прежде чем она поняла, в чем дело, он обнажил ее живот и стал водить по нему прибором. — Слышишь?
Она слышала энергичные толчки маленького сердечка и думала о другом — износившемся сердце отца.
— Как отец? — прошептала она. — Я слышала кардиоскоп. Он…
— Это был не Сэм, любимая, — спокойно сказал Грант. — Лечащий врач сказал, что он держится молодцом.
Но она видела напряженность в его глазах и села.
— Ты чего-то недоговариваешь. Разреши мне встать, я хочу убедиться, что все в порядке.
— Нет. — Он осторожно уложил ее. — Тебе пока нельзя туда. Успокойся, сейчас для тебя ребенок на первом месте.
— Ты не веришь, что он серьезно болен? Считаешь симулянтом? — Оливия не могла успокоиться.
Грант взял ее руки и поцеловал каждую, а затем проникновенно пробормотал:
— Мне стыдно, Оливия, я, конечно, ошибался, но причина одна — он слишком часто спекулировал на своей болезни. Я же тебя просил сказать правду о причине переезда в дом отца, и что ты мне ответила? Если б я знал, что ты четыре месяца выхаживала его, я бы давно был в Спрингдейле.
— Но когда я пыталась сказать тебе, что отец болен, кстати, еще тогда, в отеле, ты рвал и метал от ярости, не желая ничего слышать.
Он опустил глаза.
— Ты права. Но урок пошел на пользу. Я не хочу тебе врать. Сэм в плохом состоянии, и если он выкарабкается, то хорошо, но путь к окончательному восстановлению будет длинный и трудный. Сейчас у тебя есть мое плечо, а на своих плечах ты несешь эту ношу уже долго. Сейчас моя очередь. Я договорюсь о круглосуточном дежурстве, если понадобится, и лично позабочусь о том, чтобы он получал самую квалифицированную помощь.
— Неужели, Грант, ты, чувствуешь себя виноватым?
— Да, черт побери! Я испытал такой страх, который отнял у меня десять лет жизни. — Он ходил по палате, затем резко остановился. — Я подумал, что это тебя забрала «скорая», Лив, снова выкидыш и причина его — мое бурное поведение. Ты была такой измученной в то утро, но я все равно продолжал давить на тебя. Я, врач, должен знать, что это означает, но это не остановило меня от упреков. Когда Эдвард сказал мне… я так испугался за тебя и ребенка, что не соображал, что делать. — Он смущенно засмеялся. — Ты бы видела меня в тот момент! Я нарушил, наверное, все правила дорожного движения, и содрогаюсь от одной мысли, что обо мне подумал персонал реанимации, когда я ворвался к ним.
— Грант, я так рада, что ты со мной, — искренне сказала она.
— Лив, я хочу, чтобы мы поженились, и как можно скорее. Теперь мы оба изменились, и я, со своей стороны, обещаю, что ты будешь счастлива.
Это были слова, которые она мечтала услышать, правда, не в такой ситуации.
— Знаешь, Грант, о чем я прошу? — Оливия покачала головой. — Будь терпимее к моему отцу, он по-своему любит меня, всегда был со мной, благодаря ему, я не знала материальных проблем. Сейчас он болен, и пришла моя очередь быть с ним.
— Но я тебя люблю не меньше! — воскликнул Грант.
— И все-таки ты настроен враждебно, — проговорила она.
— Я ничего не могу с собой поделать. — Он посмотрел на нее. — Ты и ребенок — самое дорогое, что есть у меня. Конечно, сейчас не совсем подходящее время и место для наших планов в отношении будущего, — продолжал он, видя ее сомнение, — но наша женитьба — дело решенное.
— Но, Грант, нельзя же так упрощенно подходить к такому событию, как брак. Нужна хоть какая-то романтика.
— Думаю, у нас будет самая романтичная свадьба, — сказал Грант, садясь против Оливии и взяв ее за руки.
— Тогда согласна, но эта обстановка не способствует романтике. А сейчас я должна убедиться, что с отцом все в порядке. — Оливия быстро встала, направилась к двери и вышла из палаты.
— Ты куда? — Он еле догнал ее у лифта. Она подняла на него свои прекрасные глаза, из которых так и сочилась усталость.
— Я же сказала — собираюсь проведать отца.
— Только не сейчас. — Грант преградил ей путь: сегодня он был экспертом и знал, в каком виде ее отец. — Подожди здесь, я подготовлю его и дам тебе знать.
Она пожала плечами в знак согласия, и Грант проводил ее до лифта.
Сэм был в первой палате, но, поскольку сиделка не подвела к нему Гранта, тот далеко не сразу узнал отца Оливии: фигура в кровати была тенью грузного мужчины, которого он видел в последний раз. Грант, с трудом сохраняя самообладание, подвинул к нему стул.
Конечно, Грант не ожидал от себя такого благородства. Одно дело — профессиональная жалость, и совсем другое — острое сочувствие к еще недавно неукротимому бульдогу, превратившемуся в жалкую шавку.
— Привет, Сэм, — спокойно сказал он. — Ты очень разболелся. Пора выздоравливать, ты должен еще понянчить своего внука.
— Я и не… собираюсь уходить, — выдохнул Сэм. — До тех пор, пока вы с Оливией не будете вести себя как любящие друг друга люди.
— И ты, Сэм, который всю жизнь шел против меня, хочешь видеть нас вместе? — удивился он. И тут же глянул поверх спинки кровати на монитор: старина крепко держался, он не сдастся без боя, слава Богу!
Еле заметная улыбка появилась на лице Сэма.
— Может, это было бы… не так уж и плохо. Видно, кто-то вправил тебе мозги.
Грант подался вперед и заглянул в глаза своему бывшему свекру.
— Именно поэтому я только что сделал предложение Оливии. Но опять на моем пути преграда: Оливия считает, что ты и я никогда не сможем найти общий язык. Теперь наше счастье зависит только от тебя, и я очень прошу тебя: давай будем вести себя как джентльмены во имя счастья двух наших самых любимых людей — Оливии и малыша.
— Ты дьявол, Медисон. Я согласен!
— Так-то лучше, — смущенно сказал Грант. — У каждого ребенка должен быть дедушка, и моя семья не исключение. Ты справишься с болезнью, Сэм. Ну, я схожу за твоей дочерью. Она хочет поцеловать своего старичка и напомнить ему, что очень его любит. А я буду опекать тебя в больнице и распоряжусь посылать за мной в любое время дня и ночи.
— Заботься об Оливии, — прокряхтел Сэм. — За мной последят сиделки.
Наступила весна, и Сэм Уайтфилд вернулся домой. Оливия была очень благодарна Гранту — без него отец бы не выкарабкался, да и она была не так измучена: в любое время суток он отвозил ее в госпиталь, консультировался с врачами по каждой мелочи в лечении, откликался на каждый ее запрос, удовлетворял любую ее прихоть. Кроме того, он заботился, и о ее физическом состоянии, делал ей массаж, прогуливал по вечерам, но ни разу не заикнулся о женитьбе.
Видимо, Грант решил бросить всякую мысль о том, чтобы стать ее мужем. Что ж, будет другом.
Он возил ее пообедать, а иногда привозил еду домой.
Оливия так привыкла к его опеке, что порой даже капризничала и… очень хотела его любви, хотя где-то читала, что во время беременности такого быть не должно.
— Я слышала, у некоторых женщин такое бывает, — засмеялась Бетани, когда она посвятила ее в это. — Одни просто ненасытны, а другим ничего не надо. На твоем месте я бы рискнула.
Рискнула! Мягко сказано. Но возможность секса отпадала — слишком многое между ними стояло.
— Придешь завтра встретить отца? — спросила она Гранта накануне возвращения Сэма.
— Он устанет и вряд ли захочет кого-нибудь видеть.
— Ты не просто гость, Грант, думаю, он будет рад видеть тебя. Разве ты не заметил, как он тебе благодарен?
— Пациенты всегда благодарны врачу, вылечившему их, но через пару дней все забывают, оказавшись дома.
— А как же я? — пролепетала она. Он нежно погладил ее живот.
— Я буду с тобой, Оливия, не беспокойся.
«Из-за ребенка, — расстроено подумала она, — а не из-за любви ко мне».
Неделя проходила, Грант регулярно звонил, интересуясь делами отца, но ни разу не заехал. Она не выдержала и позвонила ему сама:
— Ты избегаешь меня, Грант?
— Конечно же, нет, — спокойно ответил он.
— Тогда приходи в субботу на обед. Я скучаю по тебе.
— Отец будет с нами?
— Если только ты захочешь.
— Хочу и даже настаиваю.
Оливия не знала, радоваться ей или огорчаться.
Грант пришел рано и принес две бутылки безалкогольного шампанского.
— Это не совсем то, что пришлось бы тебе по вкусу, Сэм, но довольно приятно. Надо отметить твое выздоровление, — сказал он, передавая ему бокал. — За твое возвращение и новую жизнь.
— И за здорового внука, — добавил Сэм. — Не могу дождаться, когда он появится. Решил, как назовешь?
Грант рассмеялся.
— Не Сэм, если ты на это надеялся, и не Грант.
— Особенно, если это девочка, — с раздражением сказала Оливия, страшно ревнуя, их друг к другу, тем более что они не обращали на нее внимания. — Может, дадите и мне вставить словечко?
Мужчины виновато переглянулись.
— Грант, в январе ты попросил меня выйти за тебя замуж, но я не могла тогда дать тебе ответ. Ты, похоже, не собираешься повторять предложение, поэтому теперь я спрашиваю тебя: ты намерен дать мне свою фамилию и положение замужней дамы?
— Ну и ну, — только и сказал он, чуть не подавившись шампанским. — Ты застала меня врасплох, милая. Я не принес кольцо.
— Ничего, я приготовилась. — Она с победоносным видом покачала золотым кольцом перед его носом. — У меня сохранилось первое кольцо, и, если тебе все равно, я воспользуюсь им и во второй раз. Думаю, некоторые вещи стоит хранить, — произнесла она. — Так что скажешь, Грант Медисон?
— Оливия, дорогая, нужно кое-что уяснить.
— Например? — спросила она, чувствуя себя идиоткой. Она предложила ему свое сердце, и сейчас ей его вежливо вернут обратно.
— Ты всегда противилась браку. Что заставило тебя изменить свое мнение?
— Ты, — ответила она. — Я получала доказательства твоей заботы обо мне каждый день в последние двенадцать недель. Я хочу, чтобы наш ребенок с первого дня своей жизни знал, какой у него замечательный папа.
— Хм, — он послал озорной взгляд ее отцу. — И где ты предлагаешь жить?
— Мой дом очень удобный, в нем три спальни. И если ты согласен, что-либо принять от моего отца, то… никаких затруднений…
— Уф, — он покачал головой. — Боюсь, что это слишком!
Она была так разочарована его сомнениями, что даже чуть не заплакала.
— Значит, все твои рассуждения, что ты готов идти на мировую с отцом, — ложь? Стоило отцу пригласить тебя пожить в своем доме и дать понять, что он не держит больше на тебя зла, как ты в кусты?
— Я сказал это? — он повернулся в сторону ее отца, его брови были театрально вздернуты. — Сказал это, Сэм?
— Если хочешь знать мое мнение, у тебя особенно-то и не было возможности ничего сказать, — вклинился в разговор ее отец, поднимая свой бокал и разглядывая, как со дна стакана поднимаются пузырьки. — В основном говорила Оливия, и, по-моему, что-то совершенно не то. Пора бы тебе, братец, показать характер и ответить, как полагается.
— Ты прав, отец. — Он подошел к Оливии, взял из ее рук бокал и опустился перед ней на колени. — Милая, ты шла к своему предложению такими окольными путями, что даже Сэм встал на мою сторону. — Однако, учитывая то, что сейчас характер у тебя несколько поменялся и еще недель шесть останется довольно капризным, не обижаюсь на твои колкости и преклоняю перед тобой голову. Да, я женюсь на тебе, Оливия, но у меня уже есть жилье. В этом доме много пустующих комнат, не будет ли разумно для нас жить здесь?
Она, наверное, ослышалась.
— С отцом?
— Ну, я не собираюсь гнать хозяина и будущего деда. Мы оба хотим видеть тебя счастливой. В конце концов, мы цивилизованные люди, и каждый раз, когда наши мнения разойдутся, будем вести себя как джентльмены.
— Не сопротивляйся, Оливия, — вступил в беседу отец. — Когда настоящий мужчина принимает решение, женщины должны подчиняться.
— Так что скажешь, Лив? Папа прав? — Грант с нежностью взял ее руку.
— Я согласна с вами обоими. — Она заплакала, но это не были слезы горя. Просто она, беременная и до сих пор не уверенная в себе, стала слишком сентиментальной.
— Ты должен успокоить ее, Грант Медисон, — сказал Сэм. — Мы договаривались, что она не будет плакать.
— Ну, уж сейчас-то я ни при чем, — сказал тот. — Твоя дочь — единственная женщина на свете, для которой я не пожалею своей жизни.
И теперь Оливия верила, что это правда.
Свадьба состоялась через две недели, в ясный весенний день. Было тепло, цвели нарциссы. Оливия уже знала, что у нее будет девочка, и надела розовое платье с широкополой шляпой в тон, а к нему — букет кремовых роз. Грант, в светло-сером костюме, белой рубашке и галстуке, светился от счастья. Жаль, что медовый месяц нельзя было начать сейчас же.
Но больше всех был счастлив Сэм Уайтфилд: его дорогая дочь обрела наконец Любовь, Спокойствие и Мужчину своей жизни.
КОНЕЦ
Внимание!
Данный текст предназначен только для ознакомления. После ознакомления его следует незамедлительно удалить. Сохраняя этот текст, Вы несете ответственность, предусмотренную действующим законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме ознакомления запрещено. Публикация этого текста не преследует никакой коммерческой выгоды. Данный текст является рекламой соответствующих бумажных изданий. Все права на исходный материал принадлежат соответствующим организациям и частным лицам