Егорша без слова выложил на стол два червонца.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Его только что не вытащили из бани.
В кои-то поры выбрался с Марьюши смыть с себя страдный пот (жуть жара, съело кожу), в кои-то поры решил себя побаловать березовым веничком, так нет, не имеешь права. Поля, уборщица, вломилась прямо в сенцы: срочно, сию минуту к управляющему!
И вот что же он увидел, что услыхал, когда переступил за порог совхозной конторы?
- Надоть повысить... Надоть поднять... Надоть мобилизовать...
Суса-балалайка бренчала. А лучше сказать, лайка-балалайка (недотянул тут Петр Житов), потому что с музыкой-то она только кверху, а вниз - с лаем.
Михаил ошалело посмотрел на управляющего, на заседателей (человек одиннадцать томилось в наглухо запечатанном помещении) и - что делать пошел на посадку, благо охотников до его деревянного диванчика возле печки-голландки не было.
На этот дряхлый, жалобно застонавший под ним диванчик он впервые сел еще тридцать лет назад четырнадцатилетним парнишкой, и тогда же, помнится, появилась в ихнем сельсовете Сусанна Обросова. И вот сколько с тех пор воды утекло, сколько всяких перемен произошло в жизни, а Суса как наяривала в свои три струны, так продолжает наяривать и поныне. И все равно ей, дождь ли, мороз на дворе или вот такая страшная сушь, как нынче, - бормочет одно и то же: надоть... надоть... надоть...
Прошлой осенью уж проводили было на пенсию, думали, наконец-то вздохнем - нет, не можем без балалайки: бригадиром по животноводству назначили. ..
На этот раз Суса бренчала насчет пожаров. Дескать, большое испытание... стихия... и надоть с честью выдержать... показать всему миру, на что способен советский человек...
Ясно, сказал себе Михаил и еще раз недобрым взглядом обвел контору: самонакачка идет. Так нынче. Сперва начальство себя распаляет, себе доказывает: то-то и то-то надо делать, к примеру сев весной провести, корма в страду заготовить, - потом уж выходит на народ.
- На пожар придется ехать, Пряслин, - объявил Таборский, когда кончила Суса. - Сами-то мы покамест не горим, за нас господь бог - хорошо молятся старухи, - но у соседей жарко, два очага. - Он поднял со стола бумажку. Согласно этой вот разнарядочке тридцать пять человек от нас требуется. Двадцать пять мы отправили, а где взять остальных?
- Хватает народу-то. - Михаил отер ладонью мокрое лицо. Нет ничего хуже, когда не пропаришься: изойдешь потом. - Я вечор с Марьюши ехал ходуном ходит клуб. Кругом дым, чад, а там как черти скачут.
Таборский ухмыльнулся:
- Эти черти по другому ведомству скачут. Отпускники, студенты. Ты вот в Москве был - много тебя там на работу посылали?
Одобрительный хохоток прошуршал по конторе: ловко причесал управляющий.
- И учти, - строго кивнул Таборский, - не тебя первого посылают. Девятнадцать человек пришлось снять с сенокоса, так чтобы потом не было: Таборский со мной личные счеты сводит.
Михаил вскипел:
- Ты не со мной счеты сводишь! С коровами.
- С коровами?
- А как? Половину людей с пожни снял - что коровы-то зимой жрать будут? Але опять как нонешней весной - десять коров под нож пустим?
- К твоему сведению, Пряслин, нынешняя зимовка по всему району в труднейших условиях проходила. Понятно тебе?
Это уже Пронька-ветеринар, или доктор Скот, как больше зовут его. в Пекашине. Все время, гад, водил носом да кланялся (с утра под парами), а тут только на мозоль наступили - как из автомата прострочил. А раз Пронька отреагировал, то как же Сусе-балалайке не ударить в свои струны? Вместе на тот свет совхозную скотину отправляем, вместе весной акты подписываем.
- Я не знаю, как с тобой и говорить ноне, Пряслин. В Москву съездил никто тебе не указ. Когда же это на пожар отказывались?
- Да я не отказываюсь! С чего ты взяла?
- Нет, отказываешься! - еще раз показал свои зубы Пронька. - Целый час базар устраиваешь.
- Кончать надо с этой колхозной анархией! Раз у человека сознательности нету, дисциплинка есть.
- Ты про колхозную анархию брось! Сознательный выискался! А где этот сознательный был, когда мы тут, в Пекашине, с голоду пухли? Ты когда в колхоз-то вернулся? После пятьдесят шестого, когда на лапу бросать стали?
Афонька-ГСМ, то есть завскладом горюче-смазочных материалов - это он про сознательность завел, - просто завизжал:
- Ты еще молокосос передо мной! У тебя молоко на губах еще не обсохло, когда я на ударных стройках темпы давал.
- Ти-и-хо! - во весь голос рявкнул Таборский, а затем озорновато, с прищуром оглядел всех. - Запомните: нервные клетки, учит медицина, не восстанавливаются. Давай, Пряслин, твое конкретное предложение. А размахивать руками мы все умеем.
Михаил понимал: все равно ему всех не переговорить. Да и кто он, черт тя дери, чтобы разоряться? Управляющий? Бригадир? И он встал.
- Ну вот видишь, - сказал Таборский, - дошло дело до конкретности - ив кусты...
- Да я хоть сейчас, не сходя с места, бригаду составлю!
- Ну-ко, ну-ко, интересно...
- Интересно? - Михаил глянул за окошко - вся деревня в дыму, глянул на ухмыляющегося Таборского (этому свои нервные клетки дороже всего) и вдруг, зло стиснув зубы, начал всех пересчитывать, кто был в конторе.
Одиннадцать человек! Целая бригада. Из одних только заседателей. А ежели еще добавить управляющего, ровнехонько дюжина получится.
2
Сколько раз говорил он себе: спокойно, не заводись! Почаще включай тормозную систему. Сколько раз жена его наставляла, упрашивала: не лезь, не суй нос в каждую дыру! Все равно ихний верх будет. Нет, полез. Не выдержал.
Да и как было выдержать?
Сидят, мудруют, сволочи, как бы кого с сенокоса выцарапать да на пожар запихать, а то, что скотина без корма на зиму останется, на это им наплевать. Вот он и влупил, вот он и врезал. Внес конкретное предложение.
Ух какая тут поднялась пена!
- Безобразие! Подрыв!
- Докуда терпеть будем?
- Выводы, выводы давай!
Пронька-ветеринар надрывается - глаза на лоб вылезли, Устин Морозов кулачищем промасленным размахивает, Афонька-ГСМ слюной брызжет... Ну просто стеной, валом на него пошли. И только одна, может, Соня, агрономша, по молодости лет глотку не драла да еще Таборский ни гугу.
Есть такие: стравят собак и любуются, глядючи со стороны. Так вот и Таборский: развалился поперек стола и чуть ли не ржал от удовольствия...