- Что ты, что ты, Уля! - заахали и заохали старухи. - Ты вот сразу узнала, а у нас глаза, как ворота полые, - ничего не задерживается.
Начались, как и ожидал Петр, расспросы: где живешь? где служишь? надолго ли приехал? у кого остановился - у брата или у сестры? И даже те, что были вчера на встретинах, выспрашивали.
Школьницы быстро отвалили в сторону - чего тут интересного? - а затем вскоре и старухи оставили его в покое: кончился перекур.
Парасковья-пятница побрела к сенному валку, одной рукой держась за Ульяну. Переставлять потихоньку свои старые ноги вслед за граблями - это она еще кое-как могла, а ходить по земле просто, ни на что и ни на кого не опираясь, уже не могла.
Близко, совсем близко было пряслинское печище, уже, казалось Петру, он и тропинку свою, натоптанную с детства, различает в пестрой чаще разнотравья - луг там был еще не выкошен, - но он посмотрел опять на Парасковью-пятницу, на ее черные старые руки, ярко горевшие на солнце, - старухи уже взялись за грабли - и ему расхотелось купаться.
2
Ветер рыскал по лугу, выпущенную рубаху вздувало пузырем, и все-таки пот лил с лица: старухи разошлись - на глазах росли сенные валы. А копнить кто? Он да Маня-коротышка.
Помощь Петру пришла от кого? От сестры.
Прибежала - глаза зеленые блестят, сарафан морошковый колоколом - сама удаль спустилась на луг.
- Вот как, вот как она! Как на праздник вышла! - одобрительно закивали, зашамкали беззубыми ртами старухи, со всех сторон разглядывая нарядную, сверкающую на солнце Лизу.
- Дак ведь праздник сегодня и есть! - с задором ответила Лиза. - Когда домашний сенокос в тягость был?
- Так, так, девка! - опять с одобрением закивали старухи. - Это мы все обасурманились - кто в чем пришел, а родители-то наши блюли обычаи.
Но не только, как догадывался Петр, дело было в следовании обычаям: своим праздничным видом, своей разудалой беззаботностью Лиза хотела еще заткнуть всем рот насчет вчерашнего. Дескать, не шепчитесь, не мозольте языки. Ничего вчера у Пряслиных не случилось, никакого скандала не было иначе я разве была бы такая бесшабашная?
- А как же дети? - спросил Петр.
- А дети не золото - не украдут!
И опять ответ Лизы пришелся старухам по душе:
- Верно, верно, Лизка! Смалу не испотешишь - человек вырастет.
Старуху любили Лизу, просто на глазах у Петра стали жаться к ней, и он не понимал, как мог Михаил отвернуться от сестры. И из-за чего?
Но еще удивительнее было для Петра то, что Лиза оправдывала старшего брата. Утром она битый час ему за завтраком втолковывала: дескать, пустяки все это. Разве не знаешь Михаила? Всегда кипяток, был, всегда без углей закипал. А тут ждал-ждал вас в гости, барана зарезал, может, еще люди, Раиса подначивает - как все это стерпеть?
- Еще, еще один помощник идет! - радостно завизжали девчонки.
Петр - он укладывал очередную охапку сена в копну - глянул на пекашинскую гору. Оттуда спускался мужчина - рукава белой рубахи закатаны по локоть, тяжелые сапоги мечут жар - так и вспыхивает на солнце подбитая железными гвоздями подошва.
- Завсегда вот так, дьявол! - хмуро заметила Лиза. - Как праздник, так и сапоги. Умираю, горю на работе!
- Кто это?
- Кто? Управляющий наш. Антон Таборский. Помнишь, бывало, на сплаве Таборский был? Младший брат его.
Таборский еще издали, от озерины, высоко вскинув кулак, одобрительно загоготал:
- Хорошо! Гул, ол райт, товарищи старухи! Есть еще порох в пороховницах!
- Чего старух-то подзадориваешь? Старухи-то работают.
- Где твои механизаторы, рожи бессовестные? На какой работе убиваются?
- Старухи-то вымрут - на ком поедешь? Таборский ни секунды не раздумывал:
- На роботе!
- На ком, на ком?
- На роботе, говорю. Ученым человек такой заказан. Железный. Чтобы в любой момент работал и чтобы пить, исть не просил. И чтобы без этого... Таборский ловко, как фокусник, щелкнул ниже подбородка.
И вот уж старухи - ох русский человек! - отмякли:
- Да уж так, так, железного надоть, раз живые робить не хотят.
- А коровы-то как? Может, и коров железных наделаете?
- Не, коровы будут обыкновенные, только другой породы. Медвежатницы!
- Медвежатницы?!
- Да. Чтобы зимой лапу сосали, сена не просили.
- Ох, ох, вралина! - застонали старухи. - Как тебя и земля-то терпит.
С Петром Таборский поздоровался за руку и сразу по-свойски, как с давнишним приятелем:
- Приехал, говоришь, крепить смычку города с деревней? Давай-давай. А меня помнишь? Что? Не помнишь, как один моряк тебя с братом на моторке в город вез? Ну и ну! Вы еще, кажись, в ФЗУ опаздывали.
У Петра по-хорошему, по-доброму защекотало в горле. Было такое дело, точно. Они прибежали с Григорием в райцентре на пристань - парохода нет и неизвестно, когда будет. И вот в это самое время в старую ожидалку, где торговали проездными билетами, ввалился" подвыпивший морячок с веселыми и наглыми глазами: "Что за слезы на берегу в мирное время!" Куда-то сходил, с кем-то поговорил - раздобыл моторку. И их с Григорием взял.
- То-то! - сказал довольно Таборский. - Взаимовыручка - закон жизни. Я и Михаилу, брательнику твоему, немало добра делал.
- Делал волк добро корове! - сердито фыркнула Лиза.
Таборский, однако, и бровью не повел на это, зычно, во все горло объявил:
- Час - перекур, пять минут - работа! Есть возражения?
Долгонькими оказались эти пять минут. Тридцать одну копну накопнили Таборский тоже бегал, как застоявшийся жеребец. И, наверно, еще бы погребли, да тут неожиданно из накатившейся тучи хлобыстнул дождь.
3
Девочошки первыми очухались - с криком, с визгом кинулись в гору, за ними, охая и крякая, посеменили старушонки, Антон Таборский показал свою прыть...