По дороге катились десять новых автомашин. «ЗИС–5», — догадался я. Наконец–то город прислал их. Теперь лесозаготовители оживут.
Один из ЗИСов остановился возле дома тетки Ивановны. Какая машина! Быстрая, красивая. Не то, что старые «Уралы», которые дымят, как пароходы, и возят с собой кучу березовых чурочек вместо бензина. Ребята сбегались поглазеть на машину. Подошел и я, забыв о надоевшем молельном доме, осматривал грузовик со всех сторон. И вдруг я удивленно остановился: из кабины вылез Федосей — сын баптистки Ивановны.
ЗИС–5 тихо пофыркивал и вздрагивал. Казалось, мотор вот–вот заглохнет, но нет, он все работал и работал. Мужики расхаживали вокруг автомашины, заглядывали под кузов, похлопывали горячий капот, пинали тугие покрышки, проверяя крепость их.
Ну, вот, мужики, и дожили, — сказал Федосей, хлопнув грузовик по крылу. — Хороша машина, а?
Хороша, да не в те руки попала, — пробурчал Маркел.
Это почему же? — удивился Федосей. Залихватски открыв капот, он наклонился над мотором и стал в нем что–то делать.
Тебе бы в Библии ковыряться, а не в моторе.
Вокруг засмеялись. Мотор вдруг заглох.
Федосей заскочил в кабину и нажал на стартер, но ЗИС молчал.
Вот те раз! Новая машина — и барахлить начала! — недоумевал Федосей, снова выбираясь из кабины.
Пусти, — Маркел полез в мотор. Минут через десять грузовик снова зашумел, вздрагивая.
Пошто в бобину–то полез? — рассердился Маркел. — Эх ты, чугунная голова! И кто тебе новый ЗИС доверил?
Ну, ну, разошелся! — И Федосей поспешно уехал.
Бабы, мужики и ребятишки стали расходиться. Слабый после болезни, я опьянел от воздуха, от солнца, от хмельных запахов цветов и трав. Тихая радость переполняла меня от встречи с этим сияющим днем. Едва я доплелся до своей кровати, как сразу же уснул,проснулся только на следующее утро…
МАУГЛИ
Идет моленье…
Оно–то меня и разбудило своими песнопениями. Я Делся и открыл дверь в зал. В лицо пахнуло спертым,кислым воздухом. Стараясь не дышать, я бросился через зал во двор. Меня встретил лесхозовский гудок, за ним прогудел крахмальный заводик, а в «химлесхозе» ударили двенадцать раз о рельсу.
На улице я наткнулся на Ванюшку. Он дал мне каменно–твердый ржаной пряник.
Вечером в кино сходим, — сказал он.
Грех в кино ходить, бог накажет, — предупредил я. — Возьмет и ослепит, что тогда?
Э–э, откуда он узнает, что мы в кино ходили?
Мать говорит, что бог все видит.
Ерунда все это! Никакого бога нет.
Я ошеломленно смотрел на него, приоткрыв рот. Потом со страхом покосился на небо, ожидая молнию, которая поразит Ванюшку за богохульство, а меня за то, что я слушал его. Но молнии все не было и не было. Сияло солнце, Ванюшка смеялся, дрались два петуха… Я, наконец, кое–как перевел дух и шепотом попросил:
Не надо больше так говорить. Страшно! А вдруг он есть? И слышит все…
Огромным был трехэтажный клуб. Его воздвигли из отборных бревен. Внутри покрасили, на стенах развесили разные картины, плакаты, афиши, портреты киноактеров, у стен наставили диваны, кресла.
Мы с братом купили билеты и, ожидая начала сеанса, вышли на поляну перед клубом. Тут носились, дрались и орали мальчишки. Я озирался, боясь, что меня увидит отец или мать. Наконец шумная ватага, сшибая друг друга с ног, рванулась к входным дверям. Там началась давка. И вот мы оказались в большущем зале с очень высоким потолком, посредине которого висела люстра. Мне казалось, что она в любую минуту может оборваться и придавить всех нас. А сердце так и ныло, словно я совершал что–то очень нехорошее, запретное, преступное. Очень хотелось скорее увидеть, что это за штука кино, и в то же время хотелось немедленно бежать отсюда.
Хлопали сиденья, стоял гам. Чувствуя, что я гублю свою душу, я сел рядом с Ванюшкой. Вань, а вдруг она упадет? — прошептал я, показывая на люстр С чего это? Ее стальной трос держит, — успокаивал меня Ванюшка. Давай пересядем на всякий случай.
Вот балбес! Это же наши места, понял? С других нас прогонят!
А если мы попросим?
Ты же видишь, вот в билетах — десятый ряд, десятое и одиннадцатое место!
Я замолчал, но все время поглядывал на потолок.
Вдруг свет погас. Голоса стихли, откуда–то сзади ударил луч, как из прожектора. Я оглянулся. В темной стене квадратное оконце, из него льется ослепительный свет. Загремела музыка, а где — неизвестно. Я вертел головой в разные стороны.
Да ты на экран смотри, — толкнул меня в бок Ванюшка.
Я посмотрел вперед и увидел ярко освещенную городскую улицу. По тротуарам шли серые люди, а по дороге мчалась серая машина с крестом на кузове.
«Почему никто не разбегается, сидят все! Задавит!» — испугался я и вскочил.
Куда ты? — прошипел брат и схватил меня за руку. — Садись, дурак!
Задавит же! — ужаснулся я и закрыл ладонями лицо. Завыла сирена, я вздрогнул. Все стихло.
«Стороной объехал, — подумал я. — Это бог посылает на меня погибель…»
Дурак! — ругнул меня брат. — Она же не правдашняя, это же кино.
Как не правдашняя? — изумился я.
Да экран — это же белая тряпка, вот и все.
А как… по ней… машина ездит?
Ее аппарат изображает. Молчи!
Какой аппарат?
Да отстань ты, смотри лучше! — окончательно рассердился брат.
Я посмотрел на экран, а там еще страшнее! Поезд. Такой я видел в учебнике.
Я зажмурился, прижался к брату. Задавит! Для кого кино, а для меня тяжелая пытка! А тут еще прямо в меня из двустволки целится охотник.
Бух! Бух! — грохнуло в зале…