"Мы отдохнем!"
Байрон не раздеваясь лег поверх одеяла и закурил.
Мысль, которая тревожила его, казалась дикой, абсурдной, потому что ни в какую логическую схему не укладывалась, но эта мысль не отвязывалась: в той цепи - Обезьян - Таты - Тавлинский - дед оказывался лишним. Понятны убийства Татищевых-старших и их отпрыска, которые были заказчиками убийства Звонарева-старшего. Но остальное-то, то есть дед и вся история с Оливией, непосредственного отношения к убийству не имело. Может, он переоценил Виктора? Дед усложнял комбинацию, превращая ее в какую-то шахматно-философскую партию. Звонарев-младший ни разу не обмолвился о том, что Таты сговорились с дедом ради освобождения Оливии. Более того, подумал Байрон, этот ход старика Тавлинского был для них неожиданностью. Недаром же они так лютовали, узнав, что их любимый Тата в благодарность за услуги Оливии завещал ей солидный кусок своего пакета акций. А только это и было целью деда. Только ради этого он и использовал Оливию. И, если судить по характеру отношений Татищевых-младших и Тавлинского-старшего, вряд ли они были готовы за чашкой чая обсуждать варианты ликвидации Миши Звонарева. Конечно, дед мог шепнуть своему старинному приятелю Тате, что Оливия связана, а уж тот и сам сделал бы выводы, то есть приказал бы детям решить проблему. Но так ли уж она была связана, чтобы еженедельно не уделять ночь-другую старому Тате? Кто бы мог ей помешать? Ведь оставалась же она - и довольно часто - ночевать у Тавлинских, боясь вспышек Мишиного буйства. Значит, и дед мог не считать эту формальную связь Оливии с Мишей серьезным препятствием. Во всяком случае, не настолько серьезным, чтобы "заказывать" человека. Как-то не вязался образ деда-"заказчика" с тем, который составил для себя Байрон. Он, конечно, типичная жаба новейшего русского национал-капитализма, но и человек из другой эпохи. Да вдобавок за ним была сила - власть, милиция и все такое. Он обманывал, блудил, унижал, вилял, но, что бы он ни вытворял, все это не выходило за рамки образа человека, с молоком впитавшего сталинскую этику - пусть искореженную - службиста, дисциплинированного и внешне законопослушного. Он был интриган в самом широком смысле слова. Интриган, а не убийца. Он убивал хитро составленными договорами, душил кредитами и векселями. Вот почему его так измучил Домзак. Точнее, та октябрьская ночь сорок первого года. Не будь той ночи, он бы внукам разве что анекдоты о проделках зеков рассказывал, да и то - вряд ли. Служба как служба. И вдруг в одну ночь служба становится кошмаром наяву, который, преображаясь, преследует его десятилетиями. Байрон не мог поклясться, что дед во всем этом деле с Мишей Звонаревым чист, яко агнец, но у него угасла уверенность в собственной правоте, которая поддерживала его в разговоре с Виктором Звонаревым. А он признался в смерти Тавлинского-старшего и перепилил себе горло ножовкой...
Байрон застонал.
Рывком сел на кровати, налил из кувшина самогонки и выпил.
Перепилил горло ножовкой.
Значит, деда убил не Виктор.
Он схватил мобильник, набрал номер.
- Аршавир, привет!
- Наконец-то! Мы уж с Артемом заждались, командир. Как дела?
- Свободен и могу уезжать. Просто нужно покончить кой с какими формальностями. Наследство, то да се... Слушай, ты же специалист. Объясни мне, что такое угольные брикеты в руках плохого человека. Много угольных брикетов.
- Марг.*
- Понятно. А детали?
Он уже спал, когда в комнату вошла Оливия. Она была в черном платье, туфлях на высоких каблуках и со шприцем в руках.
- А! Ты уже баиньки! - Она откинула край одеяла. - Но голенький значит, ждал сестру милосердную. Погоди-ка...
Положив шприц на тумбочку, она стала раздеваться, швыряя вещи куда попало.
От нее пахло вином и духами.
- Сейчас, миленький, сейчас... - Разнагишавшись, сделала укол и бросила шприц в корзину для мусора. - Когда я к тебе шла, за мной Дианка шпионила. А я ей - язык показала!
Она рассмеялась.
Байрон облегченно вздохнул: лекарство начинало действовать.
Оливия залезла под одеяло с другой стороны, погладила его теплой ладонью по животу. Поцеловала в плечо.
- Как хорошо от тебя лошадью пахнет!
- Можно мне выпить? - Байрон опустил ноги на пол, налил полстакана Нилиного зелья и с наслаждением выцедил. - Приятно, черт возьми, когда ветер за окном вот так шумит. Еще бы кошку под руку...
- Мур-р, - изобразила кошку Оливия. - Только под руку?
Дверь бесшумно распахнулась. В дверном проеме стояла босая Диана с включенным фонариком, свет которого ослепил Байрона.
- Как там Герцог? - Он прикрыл лицо рукой и отклонился, пытаясь разглядеть то, что Диана держала в другой руке.
- Сдох.
- Опять она!
Оливия привстала и тотчас повалилась набок, сраженная пулей.
Диана ойкнула и присела.
- Байрон, я не хотела... я к тебе... а она...
- Закрой дверь! - приказал он.
Прыгая на одной ноге, он обогнул кровать, склонился над женщиной.
- В висок. Наповал.
- Я просто хотела напугать, честное слово... Что же делать-то, Господи?
Держась за спинку кровати, он подковылял к ней, взял пистолет.
- Иди к себе, оденься и жди меня. Я мигом.
Она встала. Только сейчас Байрон разглядел, что на ней были черные трусики и лифчик, а на руках - черные перчатки.
- Оденься и жди. Тебя никто не видел?
- Нет.
- Да иди же! На рукоятке мои отпечатки останутся.
- Но я...
- Марш отсюда!
Спустя несколько минут он без стука вошел в комнату Дианы. Она уже была в джинсах и свитере, завязывала шнурки на ботинках. Черные перчатки. Он порыскал взглядом по комнате. Нету.
- Пошли.
Быстро шагая, они спустились черной лестницей во двор. Байрон открыл ворота.
- Отвезешь меня к мосту и сразу же - сразу же! - вернешься домой. Если спросят, где была... Да заводи ж ты машину! Скажешь: Байрон просил отвезти в ночной клуб...
- Здесь только казино Татино.
- Значит, в казино. Ну вперед! Береги чужую жизнь - спасешь свою.