- Если бы в это можно было когда-нибудь поверить, - прошептал он.
Времени на разговоры не было: огонь быстро распространялся по каюте, и звуки боя, начавшегося на верхней палубе, становились все слышнее. Взяв сестру за руку, Габриэль двинулся по задымленному коридору.
- Останься здесь, - скомандовал он, когда они приблизились к люку, ведущему на палубу. - Может быть, испанцы уже там, тогда схватка будет не на жизнь, а на смерть. - Он обернулся к сестре и, опустив глаза, молча протянул ей небольшой кинжал. - Я буду защищать тебя, пока жив, но они превосходят нас числом, и я боюсь самого худшего. Кинжал употреби так, как сочтешь нужным.., и помни, что я люблю тебя, дорогая, и готов умереть ради тебя.
Каролина не могла вымолвить ни слова, слезы застлали глаза. Рука Габриэля нежно погладила ее по голове, и они вышли на палубу.
Как и предполагал Габриэль, "Ворон" был взят на абордаж, и, пока он поднимался на верхнюю палубу, звон скрещивающихся клинков стал раздаваться со всех сторон. Над кораблем висела сизая пелена дыма, сквозь стоны и крики раненых то тут, то там были слышны свист пуль и треск мушкетных выстрелов. Картина была страшная. Испанцы, которые, казалось, теперь находились повсюду, как голодные хищники, набрасывались на защитников "Ворона". Габриэль увидел, что на него, сжимая в руке окровавленный клинок, движется здоровенный испанец, и принял бой. Он дрался яростно и бесстрашно, отвечая ударом на удар, и вскоре стал теснить своего противника. Неожиданно испанец оступился, потерял равновесие, и в этот момент шпага Габриэля с быстротой молнии вонзилась в него. Смертельно раненный, солдат упал как подкошенный, но, едва его тело коснулось палубы, Габриэлю снова пришлось отбиваться от нападавших. Ему казалось, что это длилось бесконечно: только он успевал разделаться с одним врагом, его место занимал другой. Габриэль чувствовал, что рука его немеет от усталости, но упорно продолжал драться, смутно сознавая происходящее вокруг: он не слышал звуков затихающего боя, не замечал перепуганной насмерть Каролины, с ужасом наблюдавшей за схваткой.
Движения Габриэля становились все медленнее, реакция все хуже, правая рука как будто налилась свинцом, и постепенно их с Каролиной начали теснить. Он знал, что ранен, чувствовал, как по левой руке течет кровь, но когда и как это произошло, вспомнить не мог. Ему казалось, что он дерется уже много часов и что он и Каролина единственные, кто еще сопротивляется этой испанской орде. Прошло еще немного времени, и их спины уперлись в поручни кормы, последнюю преграду, отделявшую их от океана. Дальше пути не было, да и сил почти не осталось. Габриэль понимал, что долго он не продержится. К тому же этот последний испанец слишком хорошо дрался. Ему сейчас не одолеть его. Но он упрямо продолжал сражаться, решив скорее умереть, чем сдаться в плен. В какой-то момент взор его затуманился и ему показалось, что испанец зашатался.
- Сдавайся, англичанин. Я не могу убить тебя, ты слишком храбро дерешься, - тихо сказал Рамон Чавес, делая несколько шагов назад.
- Никогда! - прохрипел Габриэль и встал в оборонительную стойку. Он уловил какое-то движение слева, и хотя повернулся туда, но отразить нападение не успел - кто-то с силой ударил его рукояткой шпаги в висок. Последнее, что он с ужасом увидел, было лицо Диего Дельгато. Потом наступила темнота. С самодовольной улыбкой Диего рассматривал поверженного врага.
- Это Габриэль Ланкастер'. Сегодня святые ко мне необычайно благосклонны. - И взгляд его скользнул туда, где, прижавшись к поручням и окаменев от страха, стояла Каролина. - А вот и его сестра... О, эти ланкастерские глаза! Я бы везде узнал их! С какой радостью я потешусь над тобой на глазах твоего братца. Как он будет корчиться, слушая твои вопли и крики о помощи. И поверь мне, детка, я заставлю тебя кричать, чтобы ты раз и навсегда поняла, кто теперь твой хозяин.
- Нет! - спокойно и уверенно сказал молчавший до этого Рамон. - Она моя пленница... Если бы ты не вмешался, и англичанин был бы моим.
Диего пристально посмотрел на Рамона, но тот спокойно встретил его взгляд.
- По правилам я могу претендовать и на мужчину. Так что выбирай - женщина или мужчина. Обоих я тебе не отдам.
На лице Диего явно читалось замешательство. Он смотрел на Каролину: солнечные лучи золотили ее светлые волосы, и она была так хороша, что он почувствовал, как внутри него разгорается желание. Но тут его взгляд упал на поверженного злейшего врага, лежащего перед ним на палубе человека, на всю жизнь изуродовавшего его лицо.
- Мужчину! Я выбираю мужчину. - Повернувшись на каблуках, он отдал распоряжение, и потерявшего сознание Габриэля поволокли прочь.
Карблина онемела от ужаса. Не осознавая, что делает, она шагнула вперед и остановилась - кончик шпаги Рамона уперся ей в грудь. В ее ярко-синих глазах читался вызов, а пальцы побелели от напряжения, сжимая кинжал.
- Бросьте его, сеньорита, - мягко сказал Рамон, - или мне придется сделать вам больно.
- Никогда! - подражая брату, крикнула Каролина и бросилась вперед, но Рамон опередил ее, и через секунду она стояла перед ненавистным испанцем безоружная.
Видя этот непокорный взгляд, Рамон криво усмехнулся:
- Англичане отняли у меня невесту... Я думаю, будет справедливо, если моим вознаграждением станешь ты. - Голос его звучал глухо. - Я уверен, что не буду таким жестоким хозяином, как мой кузен. - И, слегка подталкивая ее в спину, он двинулся в ту сторону, где на полубаке "Ворона" стоял Диего, наблюдая, как его солдаты добивают тяжелораненых англичан и заковывают в кандалы тех, кто мог выжить и стать рабами. У ног испанца закованный в цепи лежал Габриэль, в лице его не было ни кровинки. Неожиданно он медленно пошевелил головой, приходя в себя, и Диего больно ткнул его сапогом в бок.
- Проснись, Ланкастер! Проснись, и ты узнаешь много нового и интересного. Ведь ты теперь мой раб. Я с удовольствием научу тебя покорности, какой требую и ожидаю от своих рабов.
Превозмогая боль, Габриэль поднялся, зеленые глаза сверкнули ненавистью и презрением. Как бы не замечая цепей, сковывавших его сильное тело, и с трудом выговаривая слова, он произнес:
- Не будет ли это напоминать собаку, которая пытается учить своего господина?
С перекошенным от злости ртом, Диего наотмашь ударил его по лицу. Удар оказался так силен, что рассек кожу, и на щеке Габриэля показалась тонкая струйка крови.
- Грязная английская свинья! - пронзительно закричал Диего. - Мы еще увидим, кто здесь хозяин. - И, вынув шпагу, уже занес было ее для удара, когда раздался спокойный голос Рамона:
- Ты просто потеряешь еще одного сильного и здорового раба. Думаю, что возможность помыкать им ежедневно доставит тебе гораздо больше удовольствия, не так ли?
- Пожалуй, ты прав, - угрюмо сказал Диего, убирая шпагу в ножны и, подозвав своих людей, приказал отвести Габриэля на борт "Санто Кристо".
- Проводите и женщину, - приказал Рамон, сурово посмотрев на четырех матросов. - Отведите ее в мою, каюту и, если отнесетесь к ней непочтительно или, не дай Бог, обидите, я выпущу вам кишки и скормлю их акулам. Понятно?
Кивнув в знак того, что поняли приказание, матросы повели Габриэля и Каролину на "Санто Кристо". Видя, с каким трудом они пробираются через завалы на верхней палубе "Ворона", Рамон повернулся к Диего:
- Что ты собираешься делать с кораблем? Потопить? Или груз, который он везет, стоит того, чтобы наш экипаж отвел его в Санто-Доминго?
Не сводя глаз с удаляющихся фигур, Диего нервно теребил нижнюю губу.
- Возьмем с собой. Его трюмы заполнены хорошим товаром, который мы сможем выгодно продать на Эспаньоле. Потребуется время, чтобы починить и заново оснастить его, но, по-моему, стоит рискнуть.
- Хорошо, - пожал плечами Рамон. - Я прикажу подобрать команду из тех, кто сегодня отличился в бою, и они сразу же приступят к ремонту.
***
Все время, пока шел бой, Мария оставалась в своей каюте, но как только перестали стрелять пушки и шум боя начал стихать, она с нетерпением стала ждать, что кто-нибудь спустится к ней и расскажет об исходе сражения. Никто к ней не пришел, и, хотя она была уверена, что победителем в этой схватке вышел "Санто Кристо", все же решила подняться на палубу и лично убедиться в этом.
Жалкое зрелище, которое представлял собой "Ворон", не доставило ей удовольствия. Это было бессмысленное, никому не нужное варварство, и сердце ее наполнилось жалостью при одной только мысли о бедных англичанах, попавших в плен. Она встала на полуюте - отсюда было удобно наблюдать за всем происходящим вокруг - ив этот момент в первый раз увидела Габриэля Ланкастера.
Она не знала тогда, кто он такой. Она видела только высокого, красивого мужчину, который, несмотря на сковывавшие его цепи, шел по палубе с независимым видом. Он ступил на галеон с гордо поднятой головой, как завоеватель, во взгляде его не было ни страха, ни сомнения - он смотрел на окружающих с вызывающим высокомерием. Свежий ветер шевелил его черные до плеч волосы, белая рубашка тонкого голландского полотна была разорвана почти до пояса, обнажая крепкую, мускулистую грудь, на левом плече и рукаве темнели пятна крови, кожаный камзол и штаны были изодраны в клочья, на чулках зияли огромные дыры, и только тускло поблескивающие серебряные пряжки на туфлях странно контрастировали с лохмотьями.
Вид этого человека, который даже в изорванной одежде величественно возвышался среди невысоких, коренастых суетящихся испанцев, настолько поразил Марию, что она не сразу заметила идущую следом за ним высокую, стройную девушку. И только когда солнечный луч коснулся золотистых волос Каролины, Мария обратила на нее внимание и почувствовала острое чувство жалости к этой несчастной, которую вели двое крепких матросов. "Как это было бы ужасно, окажись я на ее месте, - подумала Мария, - и сколько же надо иметь мужества, чтобы вот так, как она, не потерять самообладания". Она вдруг поняла, что девушка боится, но изо всех сил старается скрыть свой страх, и ощутила между ней и собой некую необъяснимую связь.
Но взгляд ее все время возвращался к стоящему на палубе мужчине. Почувствовав, видимо, что за ним наблюдают, он обернулся и поднял голову. Мария была поражена взглядом необыкновенных зеленых глаз. В них было столько глубокого страдания, стояла такая невыносимая мука, что у нее возникло непреодолимое желание утешить его. Но не только боль и страдание - ярость и ненависть читались в этом взгляде. Она почувствовала себя неуютно, по спине побежал неприятный холодок, и мысль об утешении вмиг пропала. Боже! Как же он ненавидит нас! Конечно, у него для этого есть все основания. Разве не твои соотечественники, напомнила себе Мария, захватили его корабль и убили его людей? И кто знает, какая судьба ожидает эту молодую девушку, что стоит рядом с ним. Кто она? Жена? Родственница? Пассажирка?
Проследив за взглядом Габриэля, Каролина подняла голову и их взгляды встретились. Обе испытали потрясение - и у гой и у другой были ярко-синие ланкастерские глаза. Мария почувствовала, что от волнения ей стало тяжело дышать. Эта девушка тоже из рода Ланкастеров. Боже! Какую же кару придумает ей Диего? И она вдруг с ужасом отметила сходство между стоящими внизу пленниками. Оба рослые, у обоих тонкие черты лица, брови вразлет... Тупая боль сдавила ей сердце - человек внизу, должно быть, Ланкастер... Габриэль Ланкастер!
На какое-то мгновение ее охватило чувство восторжествовавшей справедливости. Этот человек оставил шрам на лице брата и был повинен в смерти отца. И разве не справедливо, что Господь предал его в их руки для возмездия? Но в ту же минуту ей стало очень стыдно за подобные мысли. Неужели она такой же варвар, как Диего? Все еще переживая сложившуюся ситуацию, недовольная собой, она попыталась отвернуться, но гипнотический взгляд англичанина заворожил ее, и она, не в силах противиться его обаянию, снова посмотрела на него. Взгляды их встретились.
Габриэль моментально узнал эти глаза - их невозможно было спутать ни с какими другими - и с интересом стал разглядывать стоящую наверху маленькую фигурку. Это, наверное, сестра Диего. Ни у кого другого не может быть таких ярких синих глаз. На него вдруг нахлынула острая жажда мести. Это она должна заплатить за все его сегодняшние страдания. Это она должна лежать под той балкой, а не Элизабет.
С упоением думая о всевозможных способах мщения, он все же не мог не обратить внимания на прекрасные черты ее лица, женственные изгибы фигуры, на чудесные волосы, которые длинными черными локонами спадали ей на плечи, подчеркивая свежесть кожи и делая миндалевидный разрез необыкновенных глаз еще более выразительным. В другое время, в другом месте Габриэль, вероятно, отдал бы должное ее красоте, но только не сегодня, когда там, на "Вороне", лежит его Элизабет, а сестре угрожают позор и унижение. Он чуть не задохнулся от нахлынувшей на него ненависти к испанцам, и она возросла стократ, когда на полуюте появился Диего.
С необычной для него нежностью, он крепко обнял Марию. Лицо его сияло в предвкушении удовольствия, и самодовольная улыбка заиграла на губах, когда он пристально посмотрел на закованного в цепи Ланкастера.
У Габриэля не хватило сил вынести подобное унижение, и он бросился на своего врага, совершенно забыв о цепях и охранявших его солдатах. Но не успел он сделать и двух шагов, как был сбит с ног сильным ударом. Нет, он все равно будет сопротивляться, и пусть они убьют его. Крик Каролины остановил его.
- Габриэль! - В ее голосе слышалась мольба. - Не надо! Прошу тебя! Не дай им убить тебя!
Но его уже окружили солдаты и, подталкивая в спину, повели к люку на верхней палубе. Стоя на лестнице, ведущей вниз, он еще раз бросил взгляд на полуют. "Придет день, - яростно поклялся он, - придет день, и я убью тебя, Диего Дельгато, и твоя сестра будет моей невольницей. И я буду так же добр к ней, как ты был к Элизабет, и так же милостив, как ты будешь к Каролине. Ты поплатишься за то горе, что принес мне, и женщина, стоящая рядом с тобой, заплатит за все, что я сегодня потерял. Клянусь всем, что мне дорого!"
Глава 5
Присутствие Ланкастеров на галеоне странным образом изменило жизнь Марии. Она все время ощущала вину за то, что произошло с "Вороном", его командой и пассажирами. Это смущало и тревожило ее. Разве Дельгато не враждуют с Ланкастерами уже более ста лет? Разве не должна она радоваться тому, что произошло с их кровными врагами? Иные чувства означали бы предательство по отношению к памяти отца. Или она забыла, кто повинен в смерти дона Педро?
Нет, она не забыла, и боль от потери дорогого человека не стала меньше, но она никак не могла понять, зачем постоянно унижать пленников и что даст жестокое обращение с оставшимися в живых Ланкастерами. Мария, как умела, пыталась объяснить это Рамону и Диего, но их не тронули и не заинтересовали ее страстные речи и веские, как ей казалось, доводы. Поведение Диего нисколько не удивляло ее, но равнодушие Рамона казалось необъяснимым. И когда через неделю они прибыли в Санто-Доминго, она была очень недовольна обоими.